Чешские библейские переводы, представляющие наиболее раннюю и наиболее авторитетную в славянском мире традицию перевода Библии на национальный литературный язык, не обойдены вниманием филологов и историков. Библиография посвященных переводам чешской Библии работ не менее авторитетна и объемна, начиная еще с трудов Й. Добровского и заканчивая актуальными исследованиями последнего десятилетия. Однако, если не учитывать работы, посвященные современным чешским библейским переводам ХХ в., дистанцированным от предшествующей традиции, то приходится констатировать, как справедливо замечает один из авторов рецензируемого труда Й. Бартонь, что внимание исследователей преимущественно сосредоточено на диапазоне от старочешских переводов до Святовацлавской Библии рубежа XVII–XVIII вв.

Тем более ценным является издание Й. Бартоня и Р. Диттманна, содержащее текст и лингвистическое исследование одного чрезвычайно интересного и до сих пор практически неизвестного новозаветного перевода «межвременья» в истории чешской Библии, т.е. периода с конца XVIII в. до конца XIX в. Целый ряд возникших в этот период католических библейских переводов до сих пор остается не исследованным с языковой точки зрения и малоизвестным даже специалистам. Между тем такое исследование являлось бы вдвойне актуальным – как для истории собственно библейских переводов, так и для истории чешского литературного языка периода национального возрождения.

Книга состоит из трех основных частей: Й. Бартоню принадлежит историко-филологическое и лингвистическое исследование евангельского перевода Франтишека Новотного, Р. Диттманном обстоятельно охарактеризована орфография текста и правила ее передачи в издании, совместными усилиями авторов в третьей части издан текст Евангелия от Иоанна в переводе Новотного (в частично нормализованной орфографии, в соответствии с современной пунктуацией и словоделением). Издание включает также иллюстрации, библиографию, именной указатель, указатель евангельских цитат и аннотацию на английском, немецком и русском языках.

Авторы характеризуют издаваемый и анализируемый текст как «малый» перевод, стоящий особняком от так называемой главной линии католических библейских переводов после Святовацлавской Библии. Упоминания в историко-филологических работах о существовании перевода Евангелия, выполненного священником Франтишеком Новотным из Луже, историком и филологом эпохи национального возрождения, сподвижником Й. Добровского и Й. Юнгманна, до сих пор ограничивались лишь информацией об изданном в 1810 г. тексте Евангелия от Матфея. Исследование Й. Бартоня выявило, что бытовавшие ранее сведения являются характерным недоразумением, нередко возникающим вследствие историко-библиографического описания non de visu: в издании Новотного титульный лист присутствовал лишь у напечатанного первым Евангелия от Матфея, тогда как все остальные Евангелия, изданные несколько позже, титульных листов не имели вовсе; соответственно, у целой книги никогда не было и общего для всех четырех Евангелий титульного листа. Приведенное еще в «Истории чешской литературы» Й. Юнгманна (1825) название труда Новотного, повторяющее титульный лист первого из четвероевангелий, способствовало в дальнейшем складыванию версии о том, что остальные части перевода по каким-то причинам не были изданы; при этом некоторые причастные к этой версии исследователи были знакомы только с первой частью издания, а другие воспроизвели не вполне точную информацию своих предшественников, не видев книгу воочию. Й. Бартонь виртуозно распутал этот узел противоречивых данных, обнаружив пять полных экземпляров издания и один экземпляр, содержащий только Евангелие от Матфея. Были восстановлены и обстоятельства выхода книги из печати: перевод был завершен еще в 1805 г., однако, по всей вероятности, из-за финансовых проблем в пражскую типографию книга попала только в 1809 г. В 1810 г. Евангелие от Матфея было напечатано в Праге, остальные три Евангелия печатались в Младе Болеславе в течение 1811 г. Новотный предполагал издать не только четвероевангелие, но и весь Новый Завет, о чем, в частности, упоминал в своем письме к Й. Добровскому в 1814 г. Воплотить это намерение ему не удалось вследствие недостатка средств; рукописное наследие Новотного, среди которого могли бы быть и остальные новозаветные переводы, было безвозвратно утрачено после его внезапной кончины в 1826 г.

Уникальность труда Новотного в истории чешской библеистики как в текстовом, так и в языковом отношении связана с сознательным стремлением автора к совершенствованию чешского евангельского перевода через привлечение не только латинского, но и греческого текста. Опираясь на Вульгату в качестве основного источника, в случаях ее расхождения с греческим текстом Новотный приводит соответствующий греческому чтению чешский перевод, напечатанный мелким шрифтом. В издании Й. Бартоня и Р. Диттманна воспроизводится система специальных помет Новотного, изложенная последним в отдельном «Историческом комментарии» к переводу. Этот «критический аппарат» включал в себя указания на отсутствие совпадающих чтений в греческом и латыни, на variae lectiones, на многозначность приводимых греческих лексем, на принятые в чешском переводе предпочтительные греческие чтения и т.д. Подобная система открывала заинтересованному чешскому читателю возможность следить за нюансами смысла и его языкового представления в той или иной традиции текста.

Основными чешскими источниками Новотного издатели считают два официальных католических перевода под редакцией Ф.Ф. Прохазки: Новый Завет 1786 г. и Библию 1804 г., преемственно связанных как со Святовацлавской, так и с Кралицкой Библией. Анализ перевода Новотного, проделанный Й. Бартонем и нашедший отражение как в опубликованных ранее статьях, так и в первой части рецензируемого издания, принес еще один нетривиальный результат, касающийся и текста, и языка: Новотный учитывал не только греческий, но и церковнославянский источник, а именно Елизаветинскую Библию 1751 г. Владевший церковнославянским языком Новотный считал его образцом для некоторых языковых инноваций, внесение которых в чешский литературный язык способствовало бы оформлению его высокого книжного стиля, а церковнославянский евангельский текст рассматривал как источник для библейской критики текста.

К системным языковым инновациям Новотного, мотивированным церковнославянским языком, Й. Бартонь относит: беспредложный генетив в конструкциях сравнения и отрицания на месте номинатива с предлогом <em>ne</em><em>ž(</em><em>li</em><em>)</em> и аккузатива соответственно; творительный беспредложный в значении субъекта действия и орудия действия вместо конструкций с предлогами <em>skrze</em> и <em>v</em> соответственно; широкое использование причастных конструкций (причастий прошедшего времени на месте финитных форм глагола и причастий настоящего времени, презентных предикативных причастий в конструкции со вспомогательным глаголом <em>b</em><em>ý</em><em>ti</em> или с фазовым глаголом на месте глагольных форм, презентных именных причастий на <em>-</em><em>сí</em> в разных синтаксических функциях на месте глаголов); использование отглагольных существительных на месте глагольных конструкций, супина на месте инфинитива, возвратных глаголов с частицей <em>se</em> вместо конструкций с пассивным причастием. Отдельного упоминания достойны именные причастия прошедшего времени на <em>-</em><em>(</em><em>v</em><em>)ší</em>, появление которых в чешском литературном языке эпохи национального возрождения до сих пор связывалось с влиянием русского языка: самыми ранними считались шесть примеров таких форм в выполненном Й. Юнгманном в 1800–1804 гг. переводе «Потерянного рая» Д. Мильтона. Перевод Новотного, возникший в то же время (скорее всего, до 1805 г.), содержит 54 примера причастий на <em>-(</em><em>v</em><em>)ší</em>, инспирированных, вне всякого сомнения, не русским, а церковнославянским языком и соотносящихся с подобными причастными формами в Елизаветинской Библии.

Церковнославянский язык оказал существенное влияние и на лексику перевода. Опираясь на традиционный католический чешский текст, переводчик тем не менее зачастую делает выбор в пользу архаичных для современного ему языка лексем, присущих старо- и среднечешским литературным текстам. Эти лексемы, с одной стороны, вполне понятны читателю, исходя из контекста и современных чешских производных лексем, а с другой – выступают (очевидными для переводчика) коррелятами церковнославянских лексем, с которыми имеют общую этимологию. Издатели перевода справедливо указывают, что многие предпочитаемые Новотным лексемы одновременно принадлежат церковнославянскому и старочешскому лексическим фондам.

Ориентация на церковнославянский язык, по мнению авторов, лежит в основе языка перевода Новотного и составляет суть его понимания так называемого библейского стиля. Церковнославянский текст стал для переводчика тем посредником между чешским и классическими языками, который, с одной стороны, облегчил задачу по возможности максимального уподобления греческим синтаксическим структурам, с другой – отвечал потребности сформировать в чешском языке высокий книжный «священнописьменный» (svatopísemský) стиль, к которому стремился Новотный. Его инновации на этом пути, как отмечают авторы, довольно гибки и непрямолинейны, во многих случаях вариативны и экспериментальны.

Труд Новотного остался в стороне от «главной линии» чешских католических библейских переводов XIX в., однако ориентация на церковнославянский язык и текст объединяет его еще с двумя текстами: Новым Заветом с толкованиями апологета кирилло-мефодиевской идеи Ф. Сушила 1864–1872 гг. и церковнославянско-чешским Новым Заветом Н.П. Апраксина 1892–1897 гг. Планирующееся авторами издание остальных трех Евангелий в переводе Новотного позволит выяснить, существовала ли преемственная связь между всеми этими «славянизированными» чешскими текстами. Еще одной, безусловно, актуальной задачей на будущее авторы считают исследование взаимоотношений перевода Новотного со старочешскими текстами и с Кралицкой Библией. Таким образом, завершение издания откроет новые перспективы исследований по истории как чешского литературного языка, так и церковнославянского, а также для специалистов в области межславянских литературно-языковых связей.