Первая половина XVI в. была временем существования длительного межконфессионального мира между двумя главными христианскими конфессиями Великого княжества Литовского – католической и православной. Мир этот был установлен государственной властью и за его сохранение выступало дворянство. Мир не означал установления равноправия церквей, католическая церковь пользовалась в этом государстве особыми привилегиями, но православная церковь признавалась традиционным законным учреждением, для деятельности которого существовали нормальные условия, и государственная власть старалась (хотя и не всегда успешно) обеспечивать их исполнение.

Эти особенности межконфессиональных отношений в Великом княжестве нашли свое отражение в подготовленном к концу 20-х годов XVI в. тексте свода законов – Первого Литовского Статута.

В преамбуле к тексту Свода указывалось о намерении монарха- законодателя «обдаровати» «правы хрестиянскими» всех своих подданных. «Права хрестиянские» выступают здесь как некоторые нормы, не имеющие узкоконфессиональной окраски, действия которых распространяются на всех христиан, живущих во владениях монарха. Такое понимание подтверждается последующим текстом, где говорится, что король подтверждает «привиля костельные как латинского закону яко кгреческого закону» и намерен «подтвердити и вмоцнити […] вечными часы» [1. С. 31]. Все это говорит о законности существования в Великом княжестве обеих конфессий и наличии у них определенных признанных прав и, соответственно, распространении на них «христианских прав».

В разных статьях Статута духовные лица или церковные учреждения упоминаются редко. Говоря о представителях духовенства, составители «Статута» используют понятие «духовные» 1. С. 43–44, 67 и др.], которое, очевидно, обозначает духовных лиц обеих конфессий. В ряде случаев, однако, говорится о духовных лицах «закону яко римского, так и греческого». В этих случаях говорится о предоставлении им равных прав. В качестве примера могут служить установления, касающиеся процедуры споров о границах. И те и другие духовные лица обязывались представить в поддержку своих претензий «по осминадцати святков». Такими свидетелями могли быть только христиане, которые регулярно исповедоваются «в плебанов або в попов своих» [1. С. 90, 95]. Разумеется, далеко не все сферы отношений регулировались таким образом. Подтверждение традиционных «привилеев» означало сохранение католической церковью особых привилегий как, например, privilegium fori – обязанность рассматривать дела, касающиеся духовных лиц только в церковном суде, которых православная церковь не имела, но все же очевидно стремление законодателя (в соответствии с установлением межконфессионального мира) устанавливать по отношению к приверженцам двух христианских конфессий одинаковые нормы права. В этом плане характерно, что в ряде грамот городам первой половины XVI в. указывалось, что в составе городской рады должно быть равное количество католиков и православных («половину закону римского, а другую половину закону греческого» (см., например, [2. C. 624. № 459]).

Положение в стране серьезно изменилось в 50–60-х годах XVI в. с переходом в протестантизм значительных групп и в среде знати и дворянства, и среди городского населения. В связи с этим приобретал остроту вопрос, распространяются ли провозглашенные Статутом 1529 г. «христианские права» на приверженцев новых христианских конфессий, признается ли законность их существования наряду с приверженцами «римского» и «греческого» закона.

Итоги происходивших обсуждений получили отражение в ряде государственных актов 60-х годов XVI в. Первым должен быть назван привилей от 8 июня 1563 г. Его появление было связано с действием в Великом княжестве норм так называемого Городельского привилея 1413 г. (его неоднократно подтверждали последующие привилеи), согласно которому только католики могли занимать главные государственные должности в Великом княжестве. Это давало возможность литовской католической знати занимать главные позиции в государственном аппарате. С переходом значительной части литовской знати в протестантизм положение изменилось. В итоге привилей 1563 г. практически отменил такое ограничение. Привилей предоставлял одинаковые права всем шляхтичам, «як Литовского, так и Руского народу, одно бы были веры хрестиянское». И из них «никто не мает быть от того отделен и отлучен» [3. С. 120. № 32]. Разумеется, документ не содержал прямого указания на легализацию деятельности протестантов разных направлений в Великом княжестве [4. С. 88–89]. Однако предоставление равных сословных прав всем шляхтичам «веры хрестиянское» без каких либо оговорок означал косвенное признание законности существования в Великом княжестве шляхтичей, не придерживавшихся ни «римского», ни «греческого» закона.

Сходная ситуация прослеживается при рассмотрении Бельского привилея 1564 г., устанавливавшего новую организацию судебных органов в Великом княжестве (текст привилея см. [5. C. 26–30]). В нем содержится упоминание «вольностей християнских, здавна тому панству наданых», и говорится, что, выдавая этот привилей, правитель делает то, «што пану християнскому противко верных поданных […] належит чинити». Поскольку и здесь никак не упоминалось, на кого распространялись «християнские вольности» и кто входит в число «верных поданных», о которых должен заботиться монарх, и этот документ косвенно признавал существование разных христианских конфессий (кроме двух традиционных) в Великом княжестве.

В середине 60-х годов XVI в. вопрос о такой прямой легализации был поднят по инициативе шляхты. В петиции, поданной монарху в декабре 1565 г., высказывалось пожелание, чтобы «на початку» нового подготавливавшегося свода законов был помещен текст «около поровнанья розных послушенств веры хрестьянское в том панстве» [6. Стб. 366]. Это «поровнанье» должно было сопровождаться решением ряда практических вопросов. К этому времени приобрел остроту вопрос о формулах присяг, приносившихся участниками судебных процессов. В петиции отмечалось, что в этом отношении нет порядка: одни приносят присягу «на образ, або на крыж, другие на евангелию, а иншие теж згола на самое имя Божье» [6. Стб. 373–374]. Разнобой, очевидно, вызывался тем, что протестанты разных исповеданий стремились приносить присяги в соответствии со своими убеждениями (например, отвергая почитание икон). Составители петиции рекомендовали, чтобы это «при вольности кождого зостало», что означало бы косвенную легализацию взглядов таких людей.

Упомянутый в «петиции» новый свод законов, одобренный монархом и панами-радой, был представлен сейму Великого княжества в 1566 г. Сохранились некоторые сведения о том, как была организована работа над подготовкой этого текста [С. 59–66. № 3]. Хотя над составлением Статута должна была работать комиссия из пяти католиков и пяти православных, о православных участниках никаких сведений не сохранилось, содержание выплачивалось только католическим участникам во главе с епископом Жемайтии, а главным участником работ был виленский войт (и компетентный юрист) Аугустин Ротундус, активный корреспондент главы «непримиримых» католиков в Польше С. Хозия. Подготовленный текст затем господарь Сигизмунд II поручил «дозрети и поправити» еще одной комиссии во главе с виленским епископом [Стб. 466–467. № 6].

Члены этих комиссий, несомненно, оказались в достаточно сложном положении. Идти навстречу пожеланиям составителей «петиций» католические епископы, конечно, не хотели, но и сохранять традиционное положение и представлять на обсуждение сейма традиционный текст было невозможно. Текст Статута позволяет установить, какие намечались пути выхода из создавшейся ситуации. Так, во вступительной части Статута был помещен текст привилея 1563 г., что явно было шагом навстречу пожеланиям протестантской шляхты, но ни о каком «поровнании» разных христианских конфессий в Великом княжестве в ней не говорилось.

Как отмечают исследователи, в Статуте специально не подчеркивалось особое положение какой-либо одной христианской конфессии. Общество во многих статьях делилось на «духовных» и «светских» и при этом нигде не пояснялось, кто принадлежит к числу «духовных» [8. Стб. 275–279]. Как и в более ранних текстах, в артикуле 2 раздела III Статута король обязывался «шляхту, рыцарство, мещан и всех людей посполитых» «заховати при свободах и вольностях хрестиянских […] прикладом и способом вольных панств хрестиянских» [5. С. 73]. Получалось, что всем «христианам», живущим в Великом княжестве, обеспечивались равные «христианские» «свободы и вольности», но четко этот вывод не был сформулирован, не констатировалось, что протестанты являются такими же «христианами» как католики и православные, чего, как представляется, добивались составители упоминавшейся выше «петиции».

На нехристианские меньшинства населения Великого княжества эти нормы права не распространялись. По отношению к ним в Статуте фигурировали лишь запреты, как, например, запрет иметь «хрестьян в неволе», невозможность для них быть судьями и свидетелями на судебных процессах [5. С. 90, 115, 154].

Как уже отмечалось, эта «христианская» общность населения Великого княжества делилась на «духовных» и «светсских». Так, в одной из статей Статута устанавливалось, что, если «кто-либо пошел с гвалтом на зобору и на гумна шляхетские, как духовные, яко и светские», он должен быть казнен [5. С. 71]. Такой текст мог быть использован для защиты дома протестантского пастора. Вместе с тем надо отметить, что в тексте Статута ни протестантский пастор, ни протестантский «збор» нигде прямо не упоминались как объект права, которому обеспечена государственная защита. Показателен в этом плане текст ст. 3 раздела XI «О кгвалт костела закону християнского» – заголовок носит общий характер, но далее говорится о нападении «на костел або на цвинтар в школе, або в капланском, поповском доме» [5. С. 169]. Дом пастора здесь не упоминается. Так же обстоит дело в том же разделе в ст. 16 о покаянии убийц детей, где говорится, что они должны «в годы четырекроть при церкви и при костеле гловном покутовати» [5. С. 175]. Протестантский «збор» как возможное место покаяния здесь не упоминается. В этом ряду может быть отмечено и важное постановление в тексте Бельского привилея 1564 г.: «то се дотычеть прав и судов духовных костелов Божиих […] бискупом, архиепископоми, владыкам, их милости судьям, то при моцы заставуем» [5. С. 29]. Здесь ничего не говорится о «духовном суде» в протестантских сообществах в Великом княжестве, и монарх не гарантирует сохранение его юрисдикции.

Однако дело не ограничивается таким систематическим умолчанием. Изучение Статута позволяет выявить в ряде статей кодекса нормы дискриминации по отношению к протестантам и протестантскому духовенству. В этом плане заслуживает особого внимания текст ст. 3 раздела IX, где рассматривался вопрос, кто может выступать как свидетель в спорах «о реч земскую и о довод держаня земли», т.е. по весьма важным для шляхты Великого княжества вопросам. В тексте указывается, что это должен быть христианин «Римского або Греческого закону», такие люди, «которые на кождой год у плебанов або у попов своих на исповеди бывали». Да и из этих людей не могли быть свидетелями те, кто «божьего тела не приймуют» [5. С. 154]. Таким образом, протестантский шляхтич, не исповедовавшийся у католического или православного священника, таким свидетелем быть не мог. В другой статье кодекса отмечалось, что отец может лишить детей наследства, «кгды упорне кацерства наследують» [5. С. 157]. Дискриминационный характер и этой нормы очевиден.

Однако остается фактом, что Статут в таком виде был утвержден сначала сенаторами, среди которых было достаточно много протестантов, а затем и участниками сейма. По-видимому, для них главным было признание всей полноты сословных прав за всеми «христианами», членами дворянского сословия, что и было сделано уже во вводной части памятника. Не исключено при этом, что они не проявили заинтересованности в правовой защите протестантских храмов и протестантского духовенства, так как тем самым сохранялась их глубокая и всесторонняя зависимость от светских патронов.

Составители Статута при его составлении столкнулись с одной сложной проблемой. К середине 60-х годов XVI в. в Великом княжестве четко сформировалось такое направление радикальной реформации, как арианское движение. Ариане отвергали учение о Троице, и это давало основание не только католикам и православным, но и лютеранам и кальвинистам рассматривать ариан как людей, не принадлежавших к «христианской» общности. Вместе с тем приходилось принимать во внимание, что такого учения придерживались значительные группы шляхты (например, на Волыни) и даже ряд представителей знати.

При составлении Статута арианская шляхта не была исключена из дворянской «христианской» общности Великого княжества. Очевидно, в данном случае межсословная солидарность возобладала над достаточно серьезными конфессиональными различиями. Однако был предпринят важный шаг, направленный на ограничение прав шляхтичей-ариан. Как отмечалось выше, на сейме 1565 г. было выдвинуто предложение, чтобы в будущем присяга приносилась «по вольности кождего». Составители Статута этого предложения не приняли. В двух статьях кодекса, напротив, было сформулировано, что выборные судьи по земельным делам – подкомории – должны приносить присягу, которая открывалась словами: «Я присегаю пану Богу в Троице единому» [5. С. 90, 102]. Таким образом, шлятич-арианин таким судьей стать не мог. Это было очевидное отступление от норм привилея 1563 г., которое стало возможным благодаря общей враждебности католиков, православных и главных протестантских конфессий по отношению к арианам.

Рассмотрение норм Статута 1566 г. позволяет говорить, что, как и более ранние законодательные памятники, он закреплял традиционные права традиционных христианских конфессий – католицизма и православия. В отношении протестантизма разных конфессий, как представляется, в итоге очевидных контактов политиков разных ориентаций установилась двусмысленная ситуация, содержавшая четкую фиксацию равенства сословных прав всей «христианской» шляхты Великого княжества, и косвенное признание законности существования протестантских конфессий и деятельности протестантского духовенств. От развития событий в будущем зависело, произойдет ли их легализация или, напротив, они останутся в положении не обеспеченном позитивными правовыми нормами.

8. <em>Василя</em><em>ускене</em><em> </em><em>А., </em><em>Висконта</em><em>йнте</em><em> </em><em>М.С</em>. Второй Литовский Статут и религиозное положение в Великом княжестве Литовском // Наш родовод. Гродно, 1992. Кн. 4. Ч. 2.