Странничество – это образ жизни (временный или постоянный) и особая монашеская добродетель, о которой преподобный Иоанн Синайский писал подробно в третьем Слове «Лествицы». Любопытно, что труд подвижника объясняет spiritualis phaenomenon как приравнивая его к исключительно духовным практикам («странничество есть недерзновенный нрав»), так и географическому перемещению и даже уединению: «поспешая к жизни уединенной или странничеству». Сегодня мы можем только догадываться, какое место занимала добродетель странничества в ценностной иерархии насельников Киево-печерского монастыря в Средние века. Вместе с тем, можно заметить, что для составителей редакций Патерика она представляла неотъемлемую часть духовного портрета насельников обители. Неким эталоном при этом, безусловно, являлось «Слово о странничестве» из упомянутого классического произведения аскетической литературы, цитаты из которого во множестве встречаются на страницах памятника. Представляется, что жизнеописания киево-печерских святых оставляют возможность для экспликации трех видов странничества: 1) паломничества, 2) вынужденного перемещения или скитальчества и 3) странничества с целью занятий уединенной молитвой.

С паломничества начинается духовный путь основателя русского монашества – преподобного Антония Печерского, на заре своего духовного пути предпринявшего путешествие во Святую гору: «Человѣколюбивый же Господь возложи ему на сердце въ страну Греческую ити и тамω пострищисѣ, странствуѣ за странствовавшаго Господа» [1. C. 316]. Путешествие это, как известно, поначалу не предполагало возвращения на Русь, поэтому употребление глагольной формы «странствуѣ» с семантикой кратности и длительности пути может показаться избыточным. Эта кажущаяся избыточность обусловлена аскетической риторикой. Этимологическим источником словесной формулы, в которую обрамлено путешествие преподобного Антония, является «Слово о странничестве» «Лествицы» Иоанна Синайского.

<table class="docx-publication-table"><tr><td class="docx-publication-cell"> «Внег(д)а на(с) бѣсове ѩко велице исправленiи хвалѧтъ или и ч[е]л[о]в[ѣ]цы о странничестве н[а]ше(м) тог(д)а мы на(с) ра(д)[и] c н[ѣ]б[ѣ]се на зе(м)лю странствовавшаго воспрiиме(м) на памѧть» [2. Л. 46] </td></tr></table> Странничество первого русского монаха, его Imitatio Christi, очевидно, было особенно дорого национальному самосознанию составителя Киево-печерского патерика. Так, к примеру, обращает на себя внимание тот факт, что автор редакции 1661 г. (она же редакция Иннокентия Гизеля, Печатная редакция), повествуя о путешествии Антония, оставляет страннический компонент в тексте, несмотря на то, что в редакции Сильвестра Коссова (1635), которая по наблюдению Н.П. Георгиевского [3. С. 258], наряду с Кассиановской 2-й редакцией послужила основой для Редакции печатной, тема странничества редуцирована «albowiem skoro jeno podrost wlepila się mu w myśl święta góra Athos» («Когда подрос, прочно поселилась в его голове мысль о святой горе Афон») [4. Л. 77].

Со странствиями связано духовное самоопределение основателя русского общежительного монастырского устава – преподобного Феодосия, у которого желание совершить паломничество предшествует выбору иноческого пути. С путешествием по святым местам Печатная редакция соотносит житие печерского инока Ефрема Евнуха (Каженика, Скопца), после совершения над ним пострижения испрашивающего благословения у преподобного Антония посетить греческие страны. Любопытно, что вторичное посещение Ефремом Кажеником Константинграда составитель редакции 1661 г. также обрамляет страннической мотивикой, описывая данное пространственное перемещение как акт свободной воли и проявление избрания страннического пути героем.

Заметим, что агиографу могло быть известно существительное «паломник» и связанное с ним понятие «паломничества». По наблюдению А. Поппэ, слово «паломник» встречается на Руси, начиная с исхода XII в. [5]. Между тем, составитель Жития настойчиво связывает предпринимаемое Ефремом путешествие с подвигом странничества и делает это не однажды:

<table class="docx-publication-table"><tr><td class="docx-publication-cell"> «Сегω ради и якоже самъ преподобный Антωнiй <strong>странствоваше</strong> путешествуѣ от Рωссiи къ святой горѣ: також де и сей преподобный отецъ нашъ Ефремъ горѫше духомъ ко сятымъ мѣстамъ… Молѫше оубо преподобнаго Антωнiа да подастъ ему благословениiе въ страну Греческую ωтити: той же не хотѫ лишитисѫ ему мзды <strong>странничества</strong>, ωтпусти его съ благословенiемъ и молитвою»[6. Л. 121об.].</td></tr><tr><td class="docx-publication-cell"> </td></tr></table> Житие Ефрема Скопца в составе редакции 1661 г. – лишь одна из иллюстраций того, что в движении текста Киево-Печерского патерика можно наблюдать некое наращивание страннической риторики. Если в редакции Иосифа Тризны (40–50-е годы XVII в.) известие о посещении Греческих земель иноком только включает в себя слова «мзда странничества» [7], в редакции Иннокентия Гизеля уже присутствует сравнение страннического подвига Ефрема с подвигом Антония Печерского: «Сегω ради и якоже самъ преподобный Антωнiй странствоваше путешествуѣ от Рωссiи къ святой горѣ: також де и сей преподобный отецъ нашъ Ефремъ…» [6. Л. 121об.].

Следующая группа страннических мотивов в Киево-Печерском патерике связана с вынужденным географическим перемещением. Она также обусловлена Imitatio Christi. Будучи по временам скитальцем, удалявшимся от гонителей, стремившихся причинить Ему гибель прежде начертанного часа, Христос заповедовал ученикам Своим: «Егда же гонѣтъ вы во градѣ семъ, бѣгайте въ другiй» (Мф.10:24) Удалением от междоусобной брани после смерти князя Владимира агиограф объясняет второй поход преподобного Антония на Святую гору. При этом составитель Кассиановской 2-й редакции также использует глагол «бѣгати»: «Антоний же, видѣ таковое кровопролитие […] паки бѣжа въ Святую Гору» [1. C. 316]. Благодаря этому глагольному употреблению повествование о святом Антонии приобретает мотив принудительного ухода из Руси, изгнанничества. Любопытно, что «неуклюжий рассказ о двукратном путешествии Антония на Афон», как назвал повествования о посещении Святой Горы основателем Киево-Печерского монастыря А.А. Шахматов, появляется во второй Кассиановской редакции из стремления редактора преодолеть хронологические противоречия своих источников [8]. Для нас же здесь принципиально значимо то, что в качестве своеобразного компиляционного шва составитель жития избирает именно странствие святого.

Вынужденное путешествие имеет место и в житии другого печерского подвижника – Феодосия. Преследуемый собственной матерью, переходит он в соседний город, где до поры живет у священника, совершая «обычное свое дело» печения просфор. Примечательно, что читателем Патерика жизнь Феодосия до прихода в монастырь воспринимается как странствие. Репрезентативно в этой связи наблюдение А.М. Ранчина: «Движение Феодосия, <em>странствие</em> в мире заканчивается с приходом в пещеру Антония» [9].

Другим примером «скитальчества» является эпизод ухода в Тмутаракань преподобного Никона, заимствованный составителем Печатной редакции Патерика 1661 г. из Редакции Сильвестра Коссова. Если историками этот поступок святого интерпретируется в связи с гневом князя Изяслава о пострижении в монашество сына боярина Иоанна и одного из княжеских приближенных, редакция Сильвестра Коссова связывает удаление преподобного Никона на Тмутараканский полуостров с его желанием безмолвия «Ś. zaś Nikon udał się na wyspę Tmotorokańską y tam znalazszy mieysce czyste nie daleko miasta na bogomyślności usiadł» («И пошел Никон на остров Тмутараканский и там нашел место чистое невдалеке от города, на богомыслие сел») [4. Л. 77]. Таким образом, житие преподобного Никона в польской редакции объясняет перемещение святого не воздвигнутыми репрессиями, а странничеством – уклонением от мира. Но если польский вариант содержит лишь сухое упоминание об удалении святого на безмолвие – в редакции Иннокентия Гизеля оно обрамлено страннической мотивикой: «Великiй же сей Никωнъ о(т)иде во островъ Тмутороканскiй, и ωбрѣтъ мѣсто чисто близъ града вселися тамω, безмолвствуѣ и служа Б[о]гу нелѣностнω, труды к трудωмъ прилагаѣ, и народы оудивлѧѣ страннымъ своимъ житiемъ» [6. Л. 113об.]. Знаменательно, что Никон избирает для уединения «место, лишенное случаев к утешению и тщеславию», т.е. именно такой географический локус, который преподносится как наиболее выгодный для совершения духовного подвига в «Слове о странничестве».

В странническом контексте преподносится и другой эпизод из жизни подвижника. В период междоусобицы, когда Изяслав был изгнан из Киева Всеволодом и Святославом, инок, видимо, оставшийся на стороне изгнанного Изяслава, был вынужден снова уехать в Тмутаракань, – говорится в статье О.В. Творогова [10]. Совершенно аполитично, духовно смотрит на уход святого Никона из обители составитель Печатного патерика 1661 г., в котором через посредничество редакции Иосифа Тризны появляется следующее известие: «По семъ видѣвъ бл[а]женный сей безмолвникъ смѣтенiе сущее въ кн[я]зѣхъ Рωссiйскихъ, изгнану бывшу Iзѣславу из Кiева, и сѣдшу тамω брату егω Свѣтославу, стужи ω семъ не могiй терпѣти мѧтежа, да не умное свое храненiе погубитъ: и вожделѣ паки о(т)ити въ преждереченный островъ» [6. Л. 114об.]. Итак, вновь вынужденное пространственное перемещение героя патерика объясняется в связи с его «уклонением от мира».

Так Киево-Печерский патерик преподносит пример не только странничества в географическом смысле, но и странничества в смысле метафизическом, духовном. И если одним из определений странничества, по слову святого Иоанна Лествичника, является «жизнь уединенная», то создатель Киево-Печерской обители является одним из ярчайших примеров странничества в древнерусской агиографии. Он уклоняется общежития, говоря «самъ хощу жити единъ, якоже и прежде ωбыкохъ» [6. Л. 5об.]. Именно в пещере, где преподобный Антоний, по слову агиографа, «оуединенъ сый», странствование его к Богу восходит «ωт силы въ силу» [6. Л. 8]. Наиболее репрезентативное выражение тема добродетели странничества находит в пространной «Похвале преподобному отцу нашему Антонию Печерскому». Достойно внимания в данном случае, что риторическим материалом для прославления вновь является «Слово о странничестве», парафраз из которого содержит «Похвала».

<table class="docx-publication-table"><tr><td class="docx-publication-cell"> <strong>Похвала преподобному отцу нашему Ант</strong><strong>ω</strong><strong>нию Печерскому</strong></td><td class="docx-publication-cell"> «Слово о странничестве» («Лествица»)</td></tr><tr><td class="docx-publication-cell"> «Егда же не иное дѣло трудwвъ избра, кромѣ еже копати пещеры, негли памѧтствова w словесѣхъ, яже Лѣствичникъ ко инокwмъ изрече: <strong>Да будетъ, глагол</strong><strong>ѧ</strong><strong>, оудален</strong><strong>i</strong><strong>е наше во страны смиренн</strong><strong>ѣ</strong><strong>йшы</strong><strong>ѧ</strong><strong>, малω славн</strong><strong>ѣ</strong><strong>йшы</strong><strong>ѫ</strong><strong>, и всегω оут</strong><strong>ѣ</strong><strong>шен</strong><strong>i</strong><strong>ѫ</strong><strong> м</strong><strong>i</strong><strong>ра сегω далечайшы</strong><strong>ѫ</strong><strong>»</strong>[5. Л. 21].</td><td class="docx-publication-cell"> <strong>«Еже ω м</strong>ѣ<strong>стъ и(с)хож(д)ен</strong><strong>i</strong><strong>е, вн</strong>ѣ<strong>оут</strong>ѣ<strong>шна</strong>ѣ<strong> г[лаго]летъ и нетщеславна</strong>ѣ<strong>, за(н)е оумо(м) невозвышатис</strong>ѣ<strong>, но терп</strong>ѣ<strong>ти в смиренн</strong>ѣ<strong>ишы(х) и безоут</strong>ѣ<strong>шны(х) и в м</strong>ѣ<strong>сте(х) далече ω(т)сто</strong>ѣ<strong>щы(х) ω(т) чел[о](в)[</strong> ѣ<strong>]къ» </strong>[2. Л. 45об.] </td></tr></table>

Агиограф задается вопросом: «И какова же мѣста иноческому житiю смиреннѣйшаѣ, малω славнѣйшѣ, и всегω оутѣшенiѣ мiрскагω далечайшаѣ могутъ быти, якω пещеры, не мню» [6. Л. 21–21об.]. Так, добродетель странничества преподносится не только как повод к прославлению преподобного Антония, но и как причина основания всей Печерской обители, появившейся благодаря желанию тесного и скорбного пути ее основателя.