В южнославянской письменной традиции широко известна группа сюжетов о сакральном персонаже-борце с демоницей – так называемая Сисиниева легенда. В статье рассматривается история одной из редакций «Михаил-типа» или молитвы архангела Михаила против вештицы (далее – ММ)¹: как следует из заглавия, повествование сосредоточено вокруг борьбы архистратига и южнославянской ведьмы, которая пыталась навредить Богородице и теперь собирается мучить детей и их матерей.

Редакция – Кат², по обозначению Т.А. Агапкиной, осуществившей наиболее полное исследование рукописной традиции южнославянской версии ММ [Агапкина 2017, 429–444] – известна в единственном списке, изданном Т. Катаничем в 1938 г. Местонахождение рукописи в настоящее время неизвестно, а из публикации удается извлечь лишь крохи информации: ближайший конвой и имя писца. Судя по изданной подборке текстов о связи дней недели и характерных черт рожденных в эти дни, а также об удачном исходе того или иного дела, и, наконец, самой ММ, рукопись представляет собой сборник апокрифического содержания.

В конце статьи Т. Катанич сообщает, что «во пише своjом руком поп Никола Хаџин из Голубовца у Зети». По счастью, в другой работе Т. Катанича упоминается писанная тем же писцом рукопись также апокрифического содержания, а подборка опубликованных текстов сопровождается более пространной заметкой: «У једној рукописној књижици, која садржи молитве и духовне приче, унесена је и рецептура народног лекарства. Ову је рецептуру писао неки српски свештеник из Подгорице или Скадра око 1800 године. Средином прошлога века књижица је била својина попа Николе Хаџина из Голубоваца у Зетској нахији, како се то види из његових забележака»³ [Катанић 1936, 76]. Думается, что речь идет об одной и той же рукописи, поэтому создание Кат можно датировать временем до – приблизительно – 1800 г.

При составлении редакции книжник сохраняет лишь остов сюжета. Особенный ее характер становится виден уже в самом начале текста: вместе с вештицей архангела Михаила встречают вила и мора. Введение в сюжет новых демониц, как кажется, связано не только с их упоминанием в следующем ниже списке имен – в первую очередь, они хорошо знакомы южным славянам как самостоятельные персонажи южнославянской демонологии, в то время как большинство онимов лишено персональности. Во-вторых, именно вила и мора, согласно южнославянским поверьям, по своей природе и функциям ближе всего к главной демонице – вештице⁴.

Так, вилы обычно имеют антропоморфный облик, причем чаще всего являются высокими, стройными и красивыми молодыми девушками с распущенными длинными волосами, но, однако, имеющими какие-то демонические признаки – как, например, скрываемые под одеждой копыта, крылья и пр. [Толстая 1995, 370]. Вилы обитают в удалении от людей, предпочитая горные высоты или, наоборот, ямы под землей (здесь следует отметить, что редактор указывает на исход демониц от огня и земли – см. подробнее ниже), а также водные источники. Как отмечает С.М. Толстая, эти существа преимущественно дружелюбны по отношению к людям, но могут обладать и вредоносной силой, карать людей (в том числе похищать или подменивать детей!) [Там же, 371].

Другая спутница вештицы – мора⁵ – по сербским и хорватским поверьям, является ее дочерью. Е.Е. Левкиевская сообщает, что мора (другой вариант – змора) пребывает таковой «только в пору девичества, а как только ей наденут на голову брачный венец, она становится вештицей, а после смерти – “вукодлачицей”» [Левкиевская 1999, 342]. Облик моры, в отличие от вилы, отнюдь не привлекателен: если она становится видимой, то обычно имеет какие-либо внешние уродства: худобу, слишком длинные руки и другие паталогии (у хорватов: женщина на трех ногах, имеющих копыта). Одна из способностей моры – оборотничество (в животных, насекомых, продукты и предметы быта), причем, как верят хорваты, животные также часто имеют какие-либо особенности, вроде лишней ноги.

В список людей, для которых демоница особенно опасна, входят женщины в течение шести недель после родов (чешские, лужицкие поверья) и маленькие дети (сербские, лужицкие поверья): у рожениц, как считают сербы, мора отнимает молоко, а ребенка она может удушить во сне или высосать у него кровь [Левкиевская 1999, 343]. Лишение женщин способности выкормить дитя, а также воздействие на ребенка упоминается в архетипе южнославянской версии ММ⁶ как основные функции вештицы, поэтому не удивительно, что редактор Кат выбирает именно мору в спутницы основной демоницы. На близость вештицы и зморы в сознании жителя Южной Славии указывает и их соседство в списке женщин, подвергающихся наказанию в сербском Номоканоне XVI в.: «непосредственно за женой вещицей (‘ведьмой’) упоминается жена мора» [Белетич, Лома 2013, 60]⁷. Позднее эта пара будет названа Вуком Караджичем: «Гдјекоји приповиједају да је мора вјештица која се покајала и зарекла да не ће више људи јести, него их само ноћу у спавању притискује и дихање им зауставља»⁸ [Караџић 1852, 367].

Вернемся к тексту. Кат начинается со слов: Изиде вештица и вила и мора ѡ҃т земле и ѡ҃т огна. Вила беше красна, а мора тешка, а вештица имаше крила голубова а ноге кокоше, а ѡ҃чи ѡ҃гнене и косу до земле и зубе карваве⁹. Если изображение вилы соответствует данным других источников, то эпитет моры – тешка – можно интерпретировать двояко: ‘беременная’ или ‘тяжелая’, т.е. способная навалиться на человека и задушить своим весом. Нетипичным дополнением является и указание на связь демониц со стихией огня – не исключено, оно возникло под влиянием следующего ниже упоминания огненных глаз вештицы и волос до земли. Портрет вештицы, к слову, соответствует ее изображению в других списках ММ – приведем цитату из вступления наиболее близкого списка Хил672(2): каде ст҃и архангелъ михаилъ ишао у гори елеонске, срете вещицу имущи косе до землѣ, огнене [далее д. б. очи¹⁰], руке и зубе керваве¹¹. Далее книжник прибавляет другие «диагностические» признаки – голубиные крылья, заместившие в данной редакции исходное чтение о кровавых руках, и куриные ноги – информацию он черпает из рассказа ведьмы о своей способности входить в дом в образе разных живых существ. Ср. с цитатой по списку 1853 г.: яко мевица, яко змия, яко кокошъ, яко голубица¹².

Поскольку в других редакциях ММ вештица представляется единственной опасностью для рожениц и младенцев, неудивительно, что сначала она упоминается первой, в то время как ее спутницы – вила и мора – располагаются за ней. В следующем предложении ее перемещение на третью позицию, скорее всего, обусловлено стремлением построить высказывание, имеющее максимально близкую ритмико-синтаксическую структуру. Так, слова первой части имеют ударение на первом слоге: ви́ла бе́ше кра́сна, а мо́ра те́шка – которое скрепляет их между собой, противопоставляя другой модели описания вештицы. Продолжение можно разбить на шесть фрагментов, каждый из которых имеет от шести до семи слогов с близкой схемой рифмовки (Табл. 1).

Табл. 1.

Архистратиг приказывает вештице и ее спутницам открыть имена: И рече архангелъ Миаилъ: кажите ми дружину имена рода вашега и зло племе проклето¹⁵. Как видно, в прямой речи к упомянутым выше лексемам дружина и родъ добавляется слово племе – охвачены все структуры социально-общественной организации, перенесенной из мира людей в сверхъественную область¹⁶. Наконец, ниже предстает одна вештица, которая сообщает о наличии у нее 30 имен, перечень которых открывают онимы вештица и мора: И рече вещица имамъ л҃ именахъ [так!]: парво вещица, в҃ мора…¹⁷ В действительности список состоит из 29 пунктов, но можно предположить, что недостающим (вторым) именем является вила – в порядке называния персонажей во вступлении.

Т.А. Агапкина поднимает важный вопрос касательно связи между списком имен и множественностью демонов: скорее всего, пишет исследовательница, мифологический ономастикон СЛ в южнославянской традиции имеет переходный характер, от одного демона с разными именами ко множеству демонов, что можно наблюдать у восточных славян в защитных текстах от трясавиц [Агапкина 2017, 452]. В Кат же вештица, вила и мора предстают и как спутницы, и как три ипостаси одного демона: изначально это отдельные личности, которые, как открывается в диалоге, имеют родство, а в конце текста они становятся тремя ликами многоименного существа.

Не исключено, что наблюдаемое вначале разделение на трех персон связано с названием молитвы в источнике Кат (сама редакция, судя по публикации Т. Катанича, не имеет заглавия), где демоницы являются отдельными личностями – ср. с Хил672(2): Молитва святаго архангела Михаила; Микаилъ [так!]; томуже от нечестиваго же дука, вещице и виле, и мора [так!], и нафора [вм. назора], и от ветра погана¹⁸ (л. 26 об.). Примечательно, что и дух, и назор, и ветер – это опасности, которые морфологически принадлежат к мужскому роду и, скорее всего, именно поэтому не становятся отдельными персонажами в Кат. Для группы редакций ММ, к которой относится Кат, восстанавливаются также грозница и нощница¹⁹ – они, возможно, присутствовали и в источнике рассматриваемой редакции – но книжник мог устранить их из-за окончания на -ица, чтобы не «заслонить» главную демоницу вештицу.

После списка имен следует еще несколько слов: И рече архангелу Миаилу и сви дивали да бежите, и ђе се име поменуе или у дому хранити туда нема приходити никои нечисти духъ на рабу божему Николи и васему дому его. Во ими [так!] ѡ҃ца и сина и ст҃аго духа аминь. Михаила, Ѧкова, Николу [так!], Стефана²⁰. Представляется, что в исходной версии редакции должна находиться вторая реплика архангела (‘и сказал архангел Михаил…’, т.е. вместо архангелу Миаилу – архангелъ Миаилъ), поскольку направленные к нему слова ‘пусть все дьяволы бегут!’ выбиваются из сюжетной канвы.

Наконец, после четырех мужских имен находится повторное наставление с увеличенным градусом требовательности – ‘пусть каждый…!’: Да има сваки православни хрисћанинъ преписати ѡ҃ва имена ѡ҃тъ вещица – не приступи духъ лукави²¹.

Текст молитвы написан с большим вкраплением черт народного языка. Отмечаются рефлексы *ě > [е] (вештица, месечина), *ę > [е] (тешка, племе, проклето), которые характерны для церковнославянского языка сербской редакции, а также вокализация редуцированных в [а] (васемъ, еданъ), запись слогового плавного [r̥], в том числе вторичного, с а (карваве, даржати, парво), переход [ы] > [и] (сина), метатеза в корне местоимения вьс- (сви, сваки) и трансформация группы согласных [ст] (хрисћанинъ). В примере нечестиви (серб. нечастиви ‘нечистый (о дьяволе)’), букву е в корне, представляется, следует трактовать как ошибочный повтор предшествующего гласного, а не как русскую огласовку бывшего редуцированного.

Из разговорного языка проникают окончания -е в Р. ед. (ѡ҃т земле, са горе), -омъ в Т. ед. (са собомъ) и -а в Р. мн. (ѡ҃тъ вещица), а сущ. родъ употребляется с наращением основы в В. ед. (родове); в местоименном склонении отмечается флексия -ега в Р. ед. (вашега) и формы мест. И. ед. муж. хи ‘он’ и Д. ед. муж. нему ‘ему’. Привлекают внимание отсутствие окончания в 3 л. ед. (може, не приходи) и финаль -емо в 1 л. мн. в формах презенса (кажемо) и претеритная форма 3 л. ед. (виђе). Народная речь отражается в использовании союза па ‘и’ и формы наречия ђе ‘где’, отрицания с частицей немоj (немо не²² погубити, нема приходити) и положения энклитики (ђе се име поменуе). Книжных черт крайне мало – окончание -омъ в Д. мн. (диаваломъ) и запись корня диавол- вм. ђаво.

Редакция Кат представляет собой новый виток в истории ММ: текст подвергается изменениям, подпитанным верованиями южных славян, как и большинство поздних редакций молитвы (входят в группу С, согласно классификации Т.А. Агапкиной²³, исключая список Хаш281). Влияние народной культуры находит отражение и в языке, на котором написана редакция, еще более приближающаяся к периферии книжной среды.