Везде
A. S. Lappo-Danilevsky and Methodological Issues of Studying the History of Russian Social Thought
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
A. S. Lappo-Danilevsky and Methodological Issues of Studying the History of Russian Social Thought
Annotation
PII
S013216250015532-8-1
DOI
10.31857/S013216250015532-8
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Irina A. Shmerlina 
Occupation: Senior Researcher
Affiliation: Institute of Sociology of FCTAS RAS
Address: Russian Federation, Moscow
Edition
Issue 9
Pages
94-104
Abstract

The article discusses some aspects of A.C. Lappo-Danilovsky’s work, embodied in his two main papers — «History Methodology» and «The history of political ideas in Russia in the 18th century in connection with the general course of its culture and politics» from the social mentalities perspective. The correspondence between the ideas of Lappo-Danilevsky and the concept of "mentality" is revealed. There are shown some contradictions of Lappo-Danilevsky's research attitudes, namely, the thesis about the integral (collective) subject as the "main object of historical science" and the focus on specific historical personalities and their ideas; the understanding of the importance of studying the peculiarities of the national mentality and the predominant attention to borrowed "intellectual products". These contradictions should be seen as a reflection of the specific state of the spiritual sphere of Russian society, which is characterized by a weak coupling of mental-psychological layers and registers, which requires study both in content, concrete-historical, and methodological terms, including the development of an appropriate conceptual framework. 

Keywords
A. S. Lappo-Danilevsky, intellectual history, mentality, intellectual borrowing
Received
03.09.2021
Date of publication
27.09.2021
Number of purchasers
6
Views
56
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
1

Постановка проблемы.

2 Нерешенность многих содержательных и методологических проблем изучения отечественной социологической мысли делает А.С. Лаппо-Данилевского востребованным автором. Значительная часть этих проблем связана с духовно-ментальным контекстом ее возникновения, формирования и развития. В методологическом плане подобная постановка вопроса требует дифференциации феноменов, фиксируемых в привычных, однако не-до-конца определенных понятиях, таких как “социальная мысль”, “общественная мысль”, “социальное знание”, “социологическое знание”, “менталитет”, а также в некоторых не прижившихся концептуальных конструкциях советского обществоведения («народно-общественное мышление», «стихийно-массовое сознание» [Пушкарев, 1992]) и новых понятиях, отражающих растущий интерес к миру “низового” повседневного знания [Дарнтон, 2002], «почти не существующего или игнорируемого в качестве самостоятельного предмета …теоретизирования» в социологии [Девятко, 2015: 15], — «массовидные духовные образования» [Горшков, 2021], «наивное» социальное знание; «народная социальная наука»; «народная социология» [Девятко, 2015].
3 Речь идет о размытом пространстве порождения, оформления, отбора, циркулирования, модифицирования идей, концептов, учений, смысловых комплексов, ценностей, массовых представлений, мировоззренческих установок, навыков мышления, архетипов и т.д. и т.п. Это поле имеет как логико-семиотическую (связанную с внутренней динамикой идеальных образований), так и социально-коммуникативную составляющую. В пространстве этой тематики актуализируются проблемы соотношения идеальных и материальных факторов исторического процесса, внутренних детерминант (“аутопойезиса”) духовной сферы и запросов со стороны социального контекста, творческого вклада личности и культурно-исторической обусловленности интеллектуального творчества, «достижений человеческого интеллекта» [Репина, 2011: 350] и «интеллектуальной истории неинтеллектуалов» [Дарнтон, 2002: 348]; «здравого смысла социальных акторов и знания, продуцируемого социальными науками» [Девятко, 2015: 9].
4 Представляется, что отечественную социальную ментальность можно изучать в ракурсе трех совместимых друг с другом подходов. Первый ориентирован на произведения конкретных авторов, созданные в конкретном историческом контексте. Результатом такого подхода является «аутентичное» историко-научное исследование, не замутненное излишними метафизическими предположениями и имеющее тот или иной баланс описательности / аналитичности. Историко-социологические изыскания строятся преимущественно по этой схеме.
5 Вторым подходом к изучению ментальных комплексов является исследование внутренней логики и динамики заключенных в них идей — подход, заявленный и реализованный Лавджоем в его знаменитой книге «Великая цепь бытия», в которой прослеживается историческое развитие идущей от Платона веры в определенный порядок вещей, согласно которой мир есть полное осуществление всего, «что мыслится как возможное» [Лавджой, 2001: 55]. Данный подход подвергался критике за чрезмерную абстрактность (см.: [Репина, 2011: 330–331]), однако эта критика справедлива лишь в случае рассмотрения подобного подхода как единственного и самодостаточного ракурса изучения духовной истории общества, исключающего ее социальный контекст и персонифицированных творцов.
6 Третий комплекс задач и вопросов встает, если в изучении социальных ментальностей сместить фокус внимания с систематически изложенных, имеющих авторскую корреспонденцию идей на более глубокие пласты общественного сознания, концептуально не оформленные, плохо артикулированные и не имеющие однозначной субъектной привязки. Школа «Анналов» маркировала эти пласты словом “менталитет”, не сумев, однако, придать этому слову должную степень понятийной определенности1.
1. Подробнее см.: [Шмерлина, 2020]. В этой работе представлена также авторская трактовка менталитета, согласно которой под данным концептом «следует... понимать базовые и генерализованные представления об устройстве мира (в его актуальном и нормативном модусе), в сочетании с лежащими под этими представлениями архетипическими структурами сознания, выявляемыми исключительно аналитически». Менталитет, в представлении автора, выглядит как сложная «вертикальная конструкция, состоящая из следующих слоев: — 1 — базовые (то есть не определяемые текущей ситуацией) представления, с той или иной степенью отчетливости эксплицированные в общественном сознании и наполняющие картину мира... — 2 — генерализованные представления, лежащие в основе эксплицированных представлений (в нашем случае — в основе социальной картины мира). Это может быть общая когнитивная пресуппозиция восприятия мироздания как простой в своих основаниях конструкции, допускающей столь же простые решения («esprits simplistes (дух упрощения)»), либо, напротив, чрезвычайно сложной и постижимой скорее мистическим образом (см. [Лавджой, 2001: 13–15]); как порядка, предустановленного свыше, либо, напротив, целиком и полностью творимого руками человека. В этот же регистр менталитета следует, по-видимому, поместить эмоции, понимаемые как некая превалирующая окраска позитивного / негативного спектра мировосприятия... Этот пласт менталитета, как и нижеследующий, выявляется аналитически, путем фокусированного вопрошания исторического источника. — 3 — архетипические структуры, не столько выявляемые, сколько реконструируемые исследователем на основе вышележащих слоев. ...Рассмотренный в эпистемологической плоскости, менталитет есть, безусловно, исследовательский конструкт — однако конструкт не в социально-конструктивистском, а в латуровском смысле, в котором акцентируется укорененность разработанной конструкции в ресурсном контексте реального, предстоящего конструированию бытия (см.: [Латур, 2014: 126, 129]). ...Центр тяжести понятия “менталитет” смещен ...к 3-ему пункту. Его аналитическая сила связана с выявлением неявных, утопленных в толще культуры детерминант, установок, пресуппозиций, разметочных полей, матрицы, на основе которых складывается «духовный универсум» [Гуревич, 2014: 267]. ...не входит в понятие “менталитет” ...всё, что находится в зоне светлого... сознания... субъекта, что осознается им либо как реакция на конкретные ситуации и обстоятельства жизни, либо является продуктом целенаправленной мыслительной деятельности» [Шмерлина, 2020: 5882; 5881–5882].
7 Элементы всех названных пластов, в своей совокупности объединяемых сегодня зонтичным понятием «интеллектуальная история» [Репина, 2011], присутствуют в творчестве А.С. Лаппо-Данилевского, и некоторые исследователи видят в его работах начало становления данного направления в российской социогуманитарной мысли [Корзун, 2013; Булыгина, 2014].
8

У истоков интеллектуальной истории.

9 Действительно, сочинения Лаппо-Данилевский содержат разные регистры рассмотрения социальной ментальности — как предельно конкретные, связанные с представлением идей в их персонифицированном изложении, так и очень абстрактные, поднимающиеся на уровень историософских конструкций. По своей научно-мировоззренческой позиции Лаппо-Данилевский был «менталистом» и видел в истории не столько череду событий, сколько развитие духовной сферы общества. Во всяком случае, именно на эту сферу было сфокусировано его исследовательское внимание как в конкретно-историческом, так и методологическом плане. Исходя из того, что «…история имеет дело, главным образом, с явлениями психического порядка…» [Лаппо-Данилевский, 2010a: 182], он выдвинул, в качестве установочной теоретико-методологической идеи, принцип «чужой одушевленности» [Лаппо-Данилевский, 2010-а: 336–350; 2010b: 70], в соответствии с которым определялся как объект и в значительной степени предмет изысканий историка, так и способ постижения исторического материала. На основе данного принципа формулируется понятие «исторического источника», альфа и омега исторической науки, как «реализованного продукта человеческой психики» [Лаппо-Данилевский, 2010b: 36, 38]. Этот принцип направлял все творчество Лаппо-Данилевского, реализуясь как в работах, наполненных исторической конкретикой, так отвлеченно-методологических, в том числе в важнейших трудах его наследия — «Истории политических идей...» и «Методологии истории».
10

Продуктивные противоречия творчества А.С. Лаппо-Данилевского.

11 В ракурсе, охватывающем многоплановое творчество Лаппо-Данилевского во всей его целостности, можно различить базовое противоречие, продуктивное как в содержательном, так и методологическом плане. Это противоречие можно сформулировать как дилемму атомизма — холизма, или рефлексию над тем, что, в своей сущности, есть духовная (интеллектуальная) история — история персонализированных идей или история ментальностей.
12 Если исходить из «Истории политических идей...», которую исследователи называют «главной книгой» его жизни [Сорокина, 2005: XXI], то ближайшим ответом будет выбор первой позиции. В названном труде Лаппо-Данилевский подробно прослеживает развитие русской общественной мысли в XVII-XVIII вв., в период перехода от средневековья в новому времени, происходившее под влиянием двух важнейший течений западноевропейской культуры — католического (латинско-польского) и протестантского. Историк исходил из того, что при изучении этого процесса следует «принять во внимание не одну только историю проникновения данных теорий в среду русского общества, но и историю их распространения в том же обществе»2, в связи с чем он рассматривал роль Киево-Могилянской и Славяно-греко-латинской академий, Академии наук, Московского университета, церковных и светских школ, конкретных персон. Корзун обращает внимание на «интересную и ценную новацию Лаппо-Данилевского. В своем труде он разрабатывает интеллектуальные биографии представителей российской образованности (С. Полоцкий, С. Медведев, Ю. Крижанич, И. Посошков и др.).» [Корзун, 2013: 80–81]; этот выраженный интерес Лаппо-Данилевского к персонифицированной интеллектуальной истории позволяет видеть в его творчестве «выход на историю науки» [Корзун, 2013: 78].
2. СПбФ АРАН. Ф. 113 (А.С. Лаппо-Данилевский). Оп. 1. Д. 68. Л. 12. цит. по: [Сорокина, 2005: XXII].
13 Подобная позиция, тяготеющая к идиографической методологии, естественна для историка. Главным и, по сути, единственным объектом, на базе которого возможно проведение исторических изысканий и построение верифицированных моделей прошлого, выступает для него исторический источник как «тот психический продукт, который реализован» [Лаппо-Данилевский, 2010b: 36]), то есть обстоятельства времени – места – исторического контекста возникновения которого могут быть более или менее надежно установлены.
14 Если «История политических идей…» демонстрирует блестящий пример реализации идиографического метода, то «Методология истории» утверждает скорее номотетический (в принципиальном плане Лаппо-Данилевский признавал правомочность обоих подходов). Если историк Лаппо-Данилевский направляет «принцип чужой одушевленности» на постижение конкретных дискретных ‘интеллектуальных продуктов’ и понимание заложенных в них авторских идей, то методолог Лаппо-Данилевский сопрягает его с принципом целостности: «Вообще, можно сказать, что историк интересуется целостною “действительностью” или целокупностью исторических фактов, связанных между собою, а не разрозненными или оторванными друг от друга обломками действительности». В соответствии с принципом целостности формулируется «главный объект исторической науки» — «мировое целое», воплощающееся в деятельности человечества как «великой индивидуальности» [Лаппо-Данилевский, 2010а: 360–363]. Таким образом, как методолог истории Лаппо-Данилевский тяготел к тотальным историческим построениям, учитывающим трудно фиксируемые параметры духового целого и в этом отношении неизбежно включающим метафизическое измерение. По сути, Лаппо-Данилевский ставит в этом труде вопрос о менталитете. В лексиконе Лаппо-Данилевского нет данного понятия, но его рассуждения хорошо корреспондируют с описанием феномена, получившего впоследствии данное название и в многообразных своих трактовках так или иначе сводимого к “коллективному бессознательному”.
15 Ориентация на целостное постижение духовных феноменов на основе выявления внутренне присущих им закономерностей (на основе номотетического метода) воплощается также в выдвигаемом Лаппо-Данилевским принципе «консензуса». Этот принцип, пишет Лаппо-Данилевский, разрабатывался социологами, которые, однако, давали ему слишком реалистичную трактовку [Лаппо-Данилевский, 2010а: 190–191]. Лаппо-Данилевский видел в «принципе консензуса» направляющую установку в изучении культуры, под которой «следует разуметь некую систему ценностей, реализованную в данном обществе, а не просто совокупность вещей, механически связанных между собою» [Лаппо-Данилевский, 2010b: 524], а также критерий установления социального субъекта, воплощающего в своем сознании эту систему ценностей: «...лишь возводя его к понятию о единстве сознания данной социальной группы, т. е. к ее самосознанию, можно придавать ему значение для построения системы культуры» [Лаппо-Данилевский, 2010а: 191–192]. Это «единство сознания», или ментальность социальной группы, отражающее «реальное, т.е. объективно-данное единство некоего состояния культуры», и выступает предметом изысканий историка [Лаппо-Данилевский, 2010b: 524–525].
16 Близким к концепту менталитета оказываются введенные Лаппо-Данилевским понятия «национальный тип» и «культурный тип», под которыми он понимал «общее для данной социальной группы состояние сознания». На основании рассмотрения определенной «законосообразной комбинации психических факторов», обладающей постоянством во времени, формируется «национальный тип», постоянством в пространстве — «культурный тип». По мысли Лаппо-Данилевского, «можно установить некое психическое отношение между состоянием сознания, а также характером данной группы и однородностью соответствующих продуктов культуры». Такого рода исторический анализ Лаппо-Данилевский квалифицирует как «историко-психологический» [Лаппо-Данилевский, 2010a: 208].
17 Близость отмеченных методологических построений Лаппо-Данилевского исследовательской программе школы «Анналов» отмечалась многими исследователями [Румянцева, 2010: 12; Тихонова, 2013; Рябова, Рябов, 2014; Тяпин, 2019].
18 Таким образом, первым из парадоксов творчества Лаппо-Данилевского является то обстоятельство, что поставив на философско-методологическом уровне вопрос о менталитете как целостном сознании коллективного субъекта, на конкретно-историческом уровне он его никогда всерьез не анализировал, а анализировал, напротив, отдельные идеи в их персонифицированном изложении. Одним из объяснений этому парадоксу может быть то, что названные случаи относятся к разным исследовательским регистрам. Как методолог Лаппо-Данилевский мог позволить себе метафизические построения, но как историк, изучающий конкретные фрагменты исторического прошлого, он связан историческим источником и не вправе выйти за верифицированные им границы. Менталитет нельзя свести к историческим источникам. В логике идиографического исследования постановка вопроса о менталитете неуместна. Это противоречие, складывающееся вследствие диссонанса между исследовательскими установками историка и методолога, сам Лаппо-Данилевский, научная позиция которого отличалась тяготением к масштабным построениям и одновременно высоким уровнем научной ответственности (см.: [Сорокина, 2010: XXIII–XXIV]), воспринимал весьма драматично. Известно его эмоциональное высказывание: «Я не принадлежу к тем, кто за деревьями не видит леса. Я вижу лес, но не вижу его границ, и это меня ужасает»3. В предисловии к одной из своих ранних работ Лаппо-Данилевский пишет о «стремлении к истине, в силу которого душа болезненно рвется на простор, хотя и прикована тяжелыми цепями к миру конкретных представлений» [Лаппо-Данилевский, 1890].
3. СПбФ АРАН. Ф. 113. Оп. 3. Д. 4. Л. 14. цит. по: [Корзун, 2013: 82].
19 Однако указанное противоречие лишь отчасти объяснимо «техническими» сложностями — отсутствием подходящих теоретико-методологических инструментов изучения менталитета. Бóльший вес имеет теоретико-мировоззренческая позиция, а именно — установка на Личность как субъект, проводник и фактор исторического процесса. Об этой установке свидетельствуют как общая заинтересованность Лаппо-Данилевского вопросами развития личностного начала в истории, так и его некоторые высказывания, звучащие в модусе программных положений. В частности, он замечает, что «открытие новых идей происходит благодаря умственной деятельности данной личности, а она сама оказывается не только продуктом таких условий, но и одним из них»4, что все условия и факторы развития науки «синтезируются в акте индивидуального творчества, привносящего от себя нечто новое и олицетворяющее их совокупность»5. Хотя эти высказывания непосредственно касаются роли личности ученого «в развитии русской научной мысли», они имеют отношение не только к науке, но отражают общую теоретико-мировоззренческую позицию Лаппо-Данилевского. В частности, установка на личность органично соотносится с еще одним фундаментально-конструктивным элементом его историософской системы — идеей «телеологической мотивации» исторического процесса.
4. СПбФА РАН. Ф 113. Оп. 1. Д. 180. Л. 79. цит. по: [Корзун, 2013: 81].

5. СПбФ АРАН. Ф. 113. Оп. 2. Д. 180. Л. 72. цит. по: [Корзун, 2015: 127].
20 Телеологии в исторической эволюции Лаппо-Данилевский приписывал «конститутивный ...характер: индивидуальный или коллективный субъект эволюции рассматривается в качестве целеполагающего, и с точки зрения его объективно данной цели (идеи) строится и ряд его действий, получающий вид эволюционной серии» [Лаппо-Данилевский, 2010а: 195]. Лаппо-Данилевский рассуждает здесь прежде всего о «коллективном субъекте эволюции» (о «социальной группе, народе, государстве и т.п.»), однако вряд ли было оговоркой допущение «индивидуального» субъекта «в качестве целеполагающего». От идеи «великой индивидуальности», формирующейся «из индивидуальностей, способных сообща сознавать абсолютные ценности», нетрудно перейти к идее выдающейся личности, выступающей от имени «исторического целого» [там же: 362–363], и Лаппо-Данилевский, фактически, делает этот переход — открыто в отношении научного развития, более осторожно, без столь явных акцентов — в отношении исторического процесса как такового. Примечательно, что в конце первого тома «Методологии истории» Лаппо-Данилевский, рассуждая о соотношении исторического целого и частей, пишет о «реальном отношении части к целому» как о воздействии первого на второе, подразумевая при этом и воздействие со стороны «данной исторической личности» [там же: 363].
21 Этой установкой на активную роль личности в истории можно, по-видимому, объяснить особый интерес Лаппо-Данилевского к русской субъективной социологической школе (рассмотрением которой внимание Лаппо-Данилевского к русской социологии фактически и ограничивается). В числе объяснений этому любопытному обстоятельству, некоторые из которых содержатся в [Малинов, 2016д], можно предложить и мировоззренческую близость принципиальных положений русской субъективной школы взглядам самого Лаппо-Данилевского.
22 Наиболее сложная проблема, к постановке которой побуждает рассмотрение творчества Лаппо-Данилевского, может быть сформулирована как проблема разорванности, несостыкованности отдельных пластов отечественной социальной ментальности. Постановка этой проблемы провоцируется специфическим фокусом исследовательского интереса Лаппо-Данилевского к процессу интеллектуальных заимствований, разворачивавшемуся в отечественной истории на протяжении ХVII–ХVIII вв. Мысль об интеллектуальном заимствовании как генеральной линии развития отечественной социальностий ментальности проходит красной нитью на протяжении всей «Истории политических идей...». Этот процесс Лаппо-Данилевский характеризует как ‘неконсистентный’, фрагментарный, лишенный «единства самостоятельного индивидуального развития» и зависящий от «многих, часто довольно случайных посторонних влияний» (так, «вместо главных произведений к нам часто попадали произведения второстепенные, иногда малоизвестные в современной социальной литературе»). Подобный характер интеллектуального развития страны требует решающей роли личности в осуществлении тех или иных ментально-мировоззренческих интервенцией; личности, восполняющей своей творческой волей дефицит рациоморфного процесса «оригинального и непрерывного творчества собственно русской мысли» [Лаппо-Данилевский, 2002: 8].
23 Остается загадкой, почему, подчеркивая вторичный, заимствованный характер политических идей, усваиваемых Россией, Лаппо-Данилевский не поставил вопрос об оригинальной, собственной идейной истории России; почему, придавая принципиальное теоретическое значение ментальной истории коллективного субъекта, Лаппо-Данилевский исследовал идейные конструкции, искусственно насаждаемые на ‘нативную’ почву отечественной ментальности. (подобным вопросом в отношении творчества Лаппо-Данилевского задается также [Сукина, 2014]).
24 Эта историческая загадка требует социологического осмысления — как в историко-научном, так и теоретико-методологическом плане. Может ли социальная мысль носить тотально заимствующий характер? В общетеоретическом плане ответ может быть, по-видимому, только отрицательным, и установление заимствованного характера того или иного комплекса идей и представлений не равносильно признанию того, что до заимствования общество вообще не располагало никакими идеями и представлениями. Любой социум обладает той или иной системой духовно-мировоззренческих координат, позволяющих ему ориентироваться в пространстве социального бытия. Осознавая это обстоятельство, Лаппо-Данилевский пишет: «...если бы даже удалось установить источники заимствований и степень их, с исторической точки зрения предстояло еще объяснить, почему в Россию проникли те, а не иные течения. С такой точки зрения нужно было изучить реальные условия русской общественной жизни, благоприятствовавшие процессу подобного рода, что и потребовало довольно сложных разысканий, главным образом в области социальных и политических отношений того времени [Лаппо-Данилевский, 2005: 9–10]. Любопытно, однако, что Лаппо-Данилевский пишет о «социальных и политических отношениях», а не о духовной почве усвоения заимствуемых идей.
25

Теоретико-методологические экспликации продуктивных противоречий творчества А.С. Лаппо-Данилевского.

26 В теоретико-методологическом плане проблему заимствования следует специфицировать, поставив вопрос о том, в каких пластах или регистрах социальной ментальности заимствования закрепляются, а в каких — отторгаются, и как соотносятся между собой эти пласты / регистры. Отдельного обсуждения требует проблема, как в подобной теоретической ситуации следует ставить вопрос о менталитете, который, по Ле Гоффу, есть «то, что имеют между собой общего Цезарь и последний солдат из его легионов, Св. Людовик и крестьянин из его владений, Христофор Колумб и матрос с его каравелл» (цит. по: [Кром, 2003: 181]). Может ли быть разорванным менталитет или существовать два менталитета в пределах одного социума? Или ситуация разорванной социальной ментальности требуют выявления более фундаментальных архетипических оснований, служащих общей почвой несопоставимых по своей идейной конфигурации, плохо примыкающих друг к другу ментальных комплексов?
27 Все эти вопросы, предполагающие глубокое содержательное изучение, требует выработки соответствующего концептуального аппарата. Методологическая установка «интеллектуальной истории» на синкретичное рассмотрение духовно-ментальных феноменов, у истоков которой можно различить работы Лаппо-Данилевского, не исключает необходимости дифференцированного их рассмотрения на концептуальном уровне и выработки однозначного терминологического аппарата. В литературе данная проблематика ставилась как проблема соотношения «народной и ученой культуры» [Репина, 2011: 339], «интеллектуальной истории» и «культурной истории» (Ж.-Ф. Сиринелли — см.: [Канинская, 2010: 279]); «истории достижений человеческого интеллекта» [Репина, 2011: 350] и «интеллектуальной истории неинтеллектуалов» [Дарнтон, 2002: 348], «общественной мысли» и «социальной мысли», «взглядов интеллектуальной элиты … и народных низов» [Каменский, 2011]; в социолингвистическом плане — как соотношение «основных исторических понятий» и «терминов базового уровня» [Копосов, 1998]; в ракурсе, подключающем специализированную социологическую рефлексию, — как соотношение общественной (социальной) мысли, социальной теории и социологической теории [Босков, 1961], социальной мысли и теоретической социологии [Давыдов, 2002], «социальной мысли и социологии» [Гофман, 2003; Логиновский, 2014], «социологического и социального знания» [Зборовский, 2012], «обыденного и научного социального знания» [Девятко, 2015: 9].
28 Указанные категории принято разводить на основании эпистемологических [Давыдов, 2002; Гофман, 2003; Зборовский, 2012]; нормативно-ценностных [Босков, 1961; Логиновский, 2014], социальных [Каменский 2011], когнитивных [Копосов, 1998] критериев. Заметим, что, если ориентироваться на нормативно-ценностный критерий, по которому Босков разделял общественную (социальную) мысль и социальную / социологическую теорию, то русскую субъективную школу в социологии следует рассматривать скорее как переходное явление от социальной мысли к собственно социологической теории. Подобная оценка хорошо соотносится с критическими замечаниями Лаппо-Данилевского, который видел в теоретических построениях П.Л. Лаврова и Н.К. Михайловского (анализом которых он ограничивал рассмотрение данной школы) ошибку «смешения познавательного принципа с этическим отношением»6.
6. СПбФ АРАН. Ф. 113: 311, 312, 313, 314. цит. по: [Малинов, 2016д: 23].
29 Работы Лаппо-Данилевского носят по отношению к обозначенной проблематике провокативный характер, побуждая как к более объемному исследованию отечественной социальной ментальности, так и к концептуальному рассмотрению ее специфической конфигурации, особенностей присутствия в ней и субординации отдельных пластов, относящихся к «низовой» ментальности и отрефлексированной мысли интеллектуалов, научной и социально-этической составляющей, имплицитных навыков мышления и эксплицированных идейных конструкций, декларируемых общественных идеалов, ценностно-мировоззренческих установок и базовых сюжетов, связанных с постижением социального мира.
30 Проблематика отечественной социальной ментальности является одним из наиболее перспективных ракурсов прочтения работ Лаппо-Данилевского. Она содержит такие острые и не проясненные до конца вопросы, как дифференциация ментально-духовной сферы и соотношение ее пластов и регистров, степень органичности присутствующих в пространстве отечественной общественной мысли заимствованных идейных конструкций ее историко-культурным доминантам, модели, по которым осуществляется «социальная циркуляция» идей [Репина, 2014: 8], и механизмы формирования менталитета. Работы Лаппо-Данилевского не дают четких ответов на эти вопросы и даже в должной мере не эксплицируют их. Однако фокусированное внимание Лаппо-Данилевского на ментально-психических феноменах, которые, в его представлении, составляли саму суть исторического процесса, скрупулезная работа с конкретным историческим материалом и глубокая метатеоретическая и методологическая рефлексия над ним делают сочинения названного автора востребованными в исследовательском поле современной истории отечественной социологии.

References

1. Boskoff A. (1961) From social thought to sociological theory. In: Becker H., Boskoff A. (eds) Modern sociological theory in continuity and change. Moscow: Izd-vo inostrannoy literatury: 15–47. (In Russ.)

2. Bulygina T. A. (2014) A. S. Lappo-Danilevsky on the history of ideas and intellectual history. Dialog so vremenem [Dialogue with time]. No. 46: 54–62. (In Russ.)

3. Darnton R. (2002) The Great Cat Massacre and Other Episodes in French Cultural History. Moscow: NLO. (In Russ.)

4. Davydov Yu.N. (2002) The historical horizon of theoretical sociology. In: History of theoretical sociology. In 4 vol. Vol. 1. Moscow: "Canon +" OI "Rehabilitation": 7–27. (In Russ.)

5. Devyatko I.F. (2015) Social knowledge and social theory. In: Ordinary and scientific knowledge about society: mutual influences and reconfiguration. Moscow: Progress-Traditsiya: 13–40. (In Russ.)

6. Gofman A.B. (2003) The history of sociology and the history of social thought: general and special. In: Gofman A.B. Classic and modern. Studies on the history and theory of sociology. Moscow: Nauka. (In Russ.)

7. Gorshkov M.K. (2021) To the issue of sociology of collective spiritual phenomena (Theoretical and methodological aspect). Sotsiologicheskie issledovaniya [Sociological Studies]. No. 2: 3–14. (In Russ.) DOI: 10.31857/S013216250012674-4

8. Gurevich A.Ya. (2014). Historical synthesis and the "Annals" School. Moscow; St. Petersburg: TsGI, Univer. kniga. (In Russ.)

9. Kamensky A.B. (2011) On the Problems and Paradoxes of Studying the History of Russian Social Thought. In: Public Thought in Russia: Origins, Evolution, Main Directions. Materials of the international scientific conference. Moscow, October 28-29, 2010. Moscow: ROSSPEN. (In Russ.)

10. Kaninskaya G. N. (2010) Historian about historical knowledge and about himself. Interview with the director of the History Center of the Institute of Political Sciences of Paris, Professor J.-F. Sirinelli. Dialog so vremenem [Dialogue with time]. Iss. 30: 271–304. (In Russ.)

11. Koposov N.E. (1998) Basic theoretical concepts and terms of the basic level. Zhurnal sotsiologii i sotsialnoy antropologii [The journal of sociology and social anthropology]. Vol. 1. No. 4: 31–39. (In Russ.)

12. Korzun V.P. (2013) A.S. Lappo-Danilevsky: the first experiments of intellectual history in Russian humanities. Klio [Clio]. No. 12: 77–82. (In Russ.)

13. Korzun V.P. (2015) The concept of the history of science in the work of A.S. Lappo-Danilevsky "Development of Russian science and learning". Vestnik Chelyabinskogo gosudarstvennogo universiteta [Bulletin of the Chelyabinsk State University]. No. 6. History. Iss. 63: 124–131. (In Russ.)

14. Krom M. (2003) Russian history in the anthropological perspective. In: Historical research in Russia-II. Seven years later. M: AIRO-XX: 179–202. (In Russ.)

15. Lappo-Danilevsky A.S. (1890) Organization of direct taxation in the Moscow state from the time of the Troubles to the era of transformations. St. Petersburg: tip. I.N. Skorokhodova. (In Russ.)

16. Lappo-Danilevsky A.S. (2005) The history of political ideas in Russia in the 18th century in connection with the general course of its culture and politics. Köln, Weimar, Wien: Böhlau Verlag Gmb&Cie. (In Russ.)

17. Lappo-Danilevsky A.S. (2010-a) Methodology of history: in 2 vol. Vol. 1. Moscow: ROSSPEN. (In Russ.)

18. Lappo-Danilevsky A.S. (2010-b) Methodology of history: in 2 vol. Vol. 2. Moscow: ROSSPEN. (In Russ.)

19. Latur B. (2014) Reassembling the social: an introduction to actor-network theory. Moscow: VShE (In Russ.)

20. Lavdzhoy A. (2001) The great chain of being: the history of an idea. Moscow: DIK. (In Russ.)

21. Loginovskiy S.S. (2014) Social thought and sociology: contradictory or subordination? Vestnik Chelyabinskogo gosudarstvennogo universiteta [Bulletin of the Chelyabinsk State University]. No. 11: 135–140. (In Russ.)

22. Malinov A.V. (2013) Essays on the philosophy of history in Russia in 2 vol. Vol. 2. St. Petersburg: Intersotsis. (In Russ.)

23. Malinov A.V. (2016) Russian sociological school in the assessment of A.S. Lappo-Danilevsky. Zhurnal sotsiologii i sotsialnoy antropologii [The journal of sociology and social anthropology]. Vol. XIX. No. 3: 16–24. (In Russ.)

24. Pushkarev L. N. (1992) The content and boundaries of the concept of "Public thought". Otechestvennaya istoriya [Russian history]. No. 3: 73–81. (In Russ.)

25. Repina L.P. (2011) Historical science at the turn of XX – XXI centuries: social theories and historiographic practice. Moscow: Krug". (in Russ.)

26. Repina L.P. (2014) Intellectual culture as a subject of research. In: Ideas and people: intellectual culture of Europe in modern times. Moscow: Akvilon: 7–19. (In Russ.)

27. Rumyantseva M.F. (2010) Alexander Sergeevich Lappo-Danilevsky. In: Lappo-Danilevsky A.S. Methodology of history: in 2 vol. V. 1. Moscow: ROSSPEN: 5–22. (In Russ.)

28. Ryabova L.K., Ryabov A.A. (2014) The methodology of the history of A.S. Lappo-Danilevsky and modern Western theory of history. Noveyshaya istoriya Rossii [Modern history of Russia]. No. 1: 8–16. (In Russ.)

29. Shmerlina I.A. (2020) Instrumental and methodological problems of studying the history of Russian social thought. In: V.A. Mansurov, E.Yu. Ivanova (eds) Sociology and society: traditions and innovations in the social development of regions: Collection of reports of the VI All-Russian Sociological Congress (Tyumen, October 14-16, 2020). Moscow: ROS; FNISTS RAN: 5873–5895. (In Russ.)

30. Sorokina M.Yu. (2005) About the historian and his book: a foreword from the compiler. In: Lappo-Danilevsky A.S. The history of political ideas in Russia in the 18th century in connection with the general course of its culture and politics. Köln, Weimar, Wien: Böhlau Verlag Gmb&Cie: VII–XXXII. (In Russ.)

31. Sukina L.B. (2014) The concept of the history of Russian culture in the 17th century of A.S. Lappo-Danilevsky and its place and role in modern humanitarian research. Dialog so vremenem [Dialogue with time]. No. 46: 45–53. (In Russ.)

32. Tikhonova V.B. (2013) The works of A.S. Lappo-Danilevsky in the context of historical anthropology. Klio [Clio]. No. 12: 31–34. (In Russ.)

33. Tyapin I.N. (2019) Methodology or philosophy of history? To the question of the qualification of the theory of historical knowledge of A.S. Lappo-Danilevsky. In: Academician A.S. Lappo-Danilevsky in the memory of the scientific community. Moscow: Intersotsis: 272–291. (In Russ.)

34. Zborovskiy G.E. Sociological and Social Knowledge: A Comparative Analysis. URL: https://elar.urfu.ru/bitstream/10995/50827/1/978-5-8019-0294-4_2012_005.pdf (accessed 13.06.2021). (In Russ.)

Comments

No posts found

Write a review
Translate