Везде
Constantinople in the «Journey to Istanbul» by Joseph Brodsky
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
Constantinople in the «Journey to Istanbul» by Joseph Brodsky
Annotation
PII
S0869544X0016877-7-1
DOI
10.31857/S0869544X0016877-7
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Larisa Arzhakova 
ORCID: 0000-0002-8260-4101
Occupation: Leading Researcher
Affiliation: Institute of Slavic Studies of the Russian Academy of Sciences
Address: Russian Federation, Moscow
Edition
Issue 5
Pages
102-110
Abstract

The article is devoted to the Joseph Brodsky's essay «Journey to Istanbul». The author considers one of the central subjects of the essay, which is connected with the plans of the Emperor Constantine for the foundation of New Rome and the spread of Christianity. Special attention is paid to the analysis of the reconstruction of the historical picture in the essay, the characteristics of the diverse tasks that Brodsky set for himself, as well as to the stylistic features of the essay text.The article shows that the ideological subtext, to which literary critics and colleagues in the pen often attached excessive importance, plays a rather secondary role in this habitual journey into the past for Brodsky, not to mention that the circumstance of his private life acts as an incentive for such an essay. While the idea of Constantine as emperor and the idea of Constantinople as the New Rome, which marks the idea of Christianity, comes to the fore.

Keywords
Christianity, New Rome, Byzantium, Emperor Constantine, the Third Rome
Date of publication
11.12.2021
Number of purchasers
6
Views
310
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
1 Написанное Иосифом Бродским в 1985 г. на русском языке эссе «Путешествие в Стамбул» в том же году было опубликовано на страницах журнала «Континент» в Париже [6. С. 372]. Что ж, вполне логично: где, как не в среде – прежде всего, парижской – русской эмиграции, как затухающей первой волны, так и ее потомков, Стамбул ассоциировался с Константинополем и воспринимался как Константинополь. Поэтому для публикации тематических путевых заметок Иосифа Бродского лучшего места было не найти.
2 Это эссе поэта – из малого числа тех, что были созданы Бродским на родном языке, достоинства и преимущества которого он всегда ценил и неоднократно подчеркивал: «Для духа, возможно, не существует лучшего пристанища: русский язык с его развитой системой флексий»1. Тем больше вопросов вызывает однозначная констатация В.Б. Кривулина: «Свои эссе Иосиф Бродский пишет по-английски» [7. С. 241]. Допустим, что это уверенное заявление Кривулина относилось к литературным портретам пера Бродского, где главными героями выступали титаны русской литературы. Но даже если так, достаточно вспомнить, что некоторые эссе о своих знаменитых предшественниках Бродский писал все-таки по-русски. Они, как правило, предваряли издания сочинений русских авторов на Западе. Например, предисловием к двухтомнику М.И. Цветаевой (1979) [12] послужило эссе «Поэт и проза», а к пятитомному изданию ее же сочинений (1980–1983) [13] – эссе «Об одном стихотворении» [6. С. 364–365].
1. Бродский И. Сын цивилизации // Бродский И. Соч. В 7-и т. СПб., 2001. Т. V.С. 92.
3 Кроме того, вскоре после приезда Бродского в США для двуязычного издания А.П. Платонова (1973) [17; 6. С. 337] Бродским было подготовлено эссе «Послесловие к “Котловану” А. Платонова»2. Кстати, в своей статье Кривулин не обошел вниманием эту короткую (здесь он прав) заметку Бродского о «Котловане», не преминув отметить, что она была написана «еще по-русски, а не по-английски», будучи, «вероятно, своего рода пристрелкой, первой реакцией поэта на смену среды обитания» [2. С. 243].Выпускник филологического факультета Ленинградского государственного университета, где Бродскому учиться не довелось, хотя и мечталось (о чем как-то недобро вдруг вспомнил А.А. Бобров [1. С. 16]), филолог Кривулин признает достоинства Бродского-эссеиста (портретиста). По его мнению, «нефилологу Бродскому нередко удается то, что стало бы предметом профессиональной гордости для любого историка литературы» [2. С. 243].
2. Бродский И.,2001(Послесловие…). С. 72–74.
4 Вопрос языка исходного (оригинального) текста для двуязычного автора – отнюдь не праздный. Если Бродскийписал свои эссе преимущественно по-английски, поскольку писал «для англоязычного читателя, который довольно мало знает о русской литературе»3, то не следует ли предположить, что написанное по-русски «Путешествие в Стамбул» предназначалось автором прежде всего для иного читателя, что косвенно подтверждает, в том числе, выбор города, где текст впервые увидел свет? Посвящение эссе француженке Веронике Шильц4 смущать не должно: в конце концов, русский язык и степные просторы были ей давно и хорошо знакомы. Не меняют дела и последовавшие вскоре переводы эссе на английский – сначала (1985) в американском еженедельнике «Нью-Йоркер» (TheNewYorker), а затем (1986) в только что основанном серийном издании «Лучшие американские эссе» (TheBestAmericanEssays) [6. С. 372].
3. Бродский И.,2000 (Интервью…). С. 569.

4. 4Вероника Шильц (1942–2019) – французский востоковед, историк искусства, специалист по истории кочевых народов, переводчик.
5 Разница в представлении Бродского об англоязычном и русскоязычном читателе выразилась даже в перемене, буквально до неузнаваемости, названия эссе – теперь «Путешествие в Стамбул» трансформировалось в «Бегство из/от Византии» (FlightfromByzantium). Собственно, как раз в этом особым образом проявился почти неизбежный диктат окружающей среды на любого пишущего. В эссе, ориентированном на русского читателя, который нет-нет, да вспомнит: «Потеряв Византию, летим в Византию» [2. С. 421–422], четкий образ Стамбула все-таки затмевает, пусть размытым, – но образ Константинополя. Для русского читателя практически невозможно (точнее, нежелательно) даже метафизическое бегство от/из Византии, Запад же такое бегство, пожалуй, мог бы понять и принять. Весьма точно об этом сказал Петер Шрайнер, отметив, что «исторические исследования давно старались найти справедливое место Византии в истории, однако голоса о бесспорности западного превосходства […] слышны до сих пор» [15. С. 249]. Впрочем, этот фокус с переименованием не оградил Бродского от полетевших в него с обеих сторон стрел критиков. Со стороны Востока «Путешествие в Стамбул» расценили как «еще одну попытку очернить Россию, русскую историю и православие», со стороны Запада поставили «диагноз империалистической ностальгии и клишированного […] восприятия Востока» [9. С. 165].
6 Что же таится в этом очерке Бродского, вызвавшем противоречивые отклики и, вместе с тем, не удостоившимся, кажется, сколько бы то ни было развернутой характеристики сугубо литературоведческого, а не идеологического свойства? Внушительный по объему раздел, посвященный этому эссе в «Американском дневнике» литературоведаО.И. Глазуновой, пожалуй, не в счет: автор в основном предпочитает следовать за Бродским по пятам и не слишком стремится разобраться в том, что же толкает поэта в путь [4. С. 329–355]. Конечно, нельзя не признать, что в настоящее время проблема декодирования «Путешествия в Стамбул», по содержанию мысли своей прочно увязанного с годом написания (чему гораздо менее подвержены литературные портреты), отягощена случившимися за последние тридцать с лишним лет переменами в пространстве и времени, всегда занимавшими Бродского. Не исключено, что самого автора теперь привлекла бы перспектива внести коррективы в собственный текст (но только по собственной воле), а, скорее всего, взяться за перо, чтобы написать новый. Обоснованность такого предположения подтверждают наблюдения Бродского, какими он поделился с собеседникамив Венеции в 1993 г.: «самым чудовищным последствием тоталитарной системы, которое у нас было и которое у нас царило, является именно полный цинизм, или, если угодно, полный нигилизм общественного сознания. И, разумеется, это чрезвычайно, как бы сказать, и удовлетворительная вещь: это же приятно – пошутить, поскалить зубы. Но все это мне очень сильно не нравится. […] Нас раздели и разули и выставили, в общем, на колоссальный экзистенциальный холод. И я думаю, что результатом этого не должна быть ирония. Результатом этого должно быть взаимное сострадание. И этого я не вижу. Я не вижу этого ни в политической жизни выраженным, я не вижу этого в культуре. […] То есть самый главный человек в обществе – это человек более-менее остроумный и издевающийся. И это мне колоссально не нравится» [10. С. 116–118].
7 Среди сюжетных линий, которых в «Путешествии в Стамбул» больше, чем сторон света, особое внимание привлекает «линия Константинополь». Несмотря на то, что Бродский вытягивает весьма протяженную цепь преемственности – преемственности, по крайней мере, места: Константинополь – Византия – Стамбул (а, бывает, и наоборот: Стамбул – Константинополь – Византия)5, явно намекая на сходство (пусть небесспорное) каждого из этих трех элементов, Константинополь в этой цепочке оказывается не самым сильным звеном. Определенное недоумение вызывает также то, что В.А. Куллэ в своем комментарии к эссе пишет следующее: римский император Константин Великий «с 326 г. избрал столицей империи Византию, которую в 330 г. переименовал в Константинополь» [6. С. 372]. Судя по всему, Куллэ предпочел древнегреческий город-государство Византий, от которого ко времени Константина осталась лишь тень, именовать Византия, хотя в литературе (по отношению к данному месту) это название менее распространенное и, пожалуй, менее точное. Тем менее точное, что давняя, изначальная Византия (как город) была отнюдь не равна по масштабам, не говоря о значении, Восточной Римской империи, которую много позже (но достаточно давно для того, чтобы это вошло в традицию) стали именовать Византийской империей. Подобный выбор Куллэ представляется не совсем корректным, и, что особенно уязвимо, размывающим границы между Византием (который он прямо называет Византией) и Восточной Римской империей (Византией), столица которой Константинополь, основанный Константином Великим изначально как Новый Рим, в 1453 г. пала под натиском турок.
5. Бродский И., 2001 (Путешествие…).С. 302, 290.
8 В таком случае возникает вопрос: а что имеет в виду сам Бродский, когда пишет о Византии? Сначала читаем: «в Византии он [Константин] учредил новую столицу Римской империи – т.е. Второй Рим»6; затем – «Византия была переименована в Константинополь»7. Эта утрата предлога способна любознательного читателя просто сбить с толку. Путаница с названиями у Бродского более или менее выправляется, когда заходит речь о приходе турок, когда обнаруживший свои намерения Селим I объявляет, что он, «как властитель Константинополя, наследует Восточную Римскую империю и, следовательно, имеет право на земли, когда-либо ей принадлежавшие»8.
6. Бродский И.,2001 (Путешествие…). С. 282.

7. Бродский И.,2001 (Путешествие…). С. 301.

8. Бродский И.,2001 (Путешествие…). С. 304.
9 Зато нет сомнений, чтокогдаБродский пишет о христианстве, сохранявшемся в Византии «еще десять столетий»9, он мысленно устремляет взоры на прекрасную и несчастную Византийскую империю, а не оглядывается на Византий (при всей своей склонности оглядываться), давно поглощенный Новым Римом, затем переименованным в Константинополь. И, тем более, когдапишет, что «деваться Руси от Византии было действительно некуда […] Русь оказалась естественной географической добычей Византии»10, разночтениям у Бродскогоместа, кажется, уже не остается.
9. Бродский И.,2001 (Путешествие…). С. 293.

10. Бродский И.,2001 (Путешествие…). С. 310.
10 Помимо прочего, что бы Бродский изначально ни говорил о мотивах своего приезда в Стамбул, и, в частности, об обещании, «некогда данном себе самому по отъезде из родного города навсегда, объехать мир по широте и по долготе, на которых он расположен»11, он оказался в Стамбуле – и это он тоже не скрывает, – дабы прочувствовать то место, куда много столетий назад прибыл Константин Великий, вознамерившись основать здесь новый город. Итак, бывший обитатель Третьего Рима, в свою очередь, пожелал «для коллекции – добрать Второй»12, поскольку в Риме Первом абсолютным чужаком себя не чувствовал.
11. Бродский И.,2001 (Путешествие…). С. 281.

12. Бродский И.,2001 (Путешествие…). С. 282.
11 Император Константин, всецело оценив преимущества географического положения Византия, принял решение основать здесь, на пересечении всех дорог, Новый Рим – с новыми границами, новыми улицами, новыми святынями. И все же есть сомнение, что Новый Рим был назван в честь Константина еще при жизни императора, что без особой уверенности («если он действительно стал христианином»13), но все же считает нужным проговорить Бродский, которому в комментарии вторит Куллэ. Что до Константина, то, сознавая принципиальную для империи важность основания города вдали от Рима, которому было предначертано Риму же противостоять, это противопоставление – по идейному замыслу – ни у кого не должно было вызывать колебания, отсюда и название – только Новый Рим. Даже если Новый – Второй.
13. Бродский И.,2001 (Путешествие…). С. 282.
12 Пребывая в Стамбуле, Бродскийоказывается добровольно подчиненным магии Константина Великого: в центре внимания его повествования, прежде всего, император, его думы и его замыслы, и то, и другое тесно связано с идеей христианства и распространением власти церкви и власти империи. Эти сюжеты прописаны у Бродского достаточно основательно, учитывая, что здесь он опирался на твердую почву. Так, своим подробным изложением сна Константина и явления ему креста он был всецело обязан писаниям ЕвсевияКессарийского и «прочим» [5. С. 79–80; 11.С. 7–8],по его выражению, авторам14.
14. Бродский И.,2001 (Путешествие…). С. 282, 284.
13 В эссе «Профиль Клио» (1991) Бродский как бы между прочим обмолвился: «Никогда не думал, что дойду до разговоров об истории»15. Может, потому что «не историк, не журналист, не этнограф»16? Создается впечатление, что Бродский либо лукавил, либо сознавал (плюс прекрасно чувствовал) разницу между тем, что всегда имело для него ценность, а именно – огромным, многоликим (непременно живым) прошлым, никогда не оставлявшим его равнодушным, притягивавшим все его мысли и взоры, и тем, что в узкоспециальном смысле принято понимать под историей. Наверное, Бродский могбы разделить уверенность (она же – сомнение в достаточности собственных познаний17и способностей)молодого Франсуа Гизо18, когда-то признавшего: «Мы никогда не узнаем прошлого» [16. Р. 389].В любом случае, вряд лиошибочноутверждение, что Бродскийбыл не только не чужд истории,он привычно в истории растворялся. Но ровно в той мере, в какой это отвечало его поэтическому либо прозаическому замыслу, аналогично тому, как это было характерно для классиков русской литературы [14. С. 370–372].
15. Бродский И.,2003 (Профиль…). С. 93.

16. Бродский И.,2001 (Путешествие…). С. 313.

17. 17Показательна оговорка Бродского по поводу переименования Нового Рима в Константинополь: «если не ошибаюсь, при жизни Константина» [1. С. 301]. Факт такого переименования при жизни Константина, хотелось бы еще раз отметить, по-прежнему вызывает сомнения. Во всяком случае, когда авторы капитальной «Культуры Византии» пишут: «Новая столица была названа в честь ее основателя Константинополем – “городом Константина”», они, сохраняя осторожность, предпочитают избегать указания, когда именно она была так названа [8. С. 15].

18. 3Гизо Франсуа (1787–1874) – французский историк и политический деятель.
14 Некоторое, признаваемое самим автором в «Путешествии в Стамбул», тяготение форматом прозы (да еще изрядно затянувшейся), которая, с точки зрения Бродского, «лишена какой бы то ни было формы дисциплины, кроме подобия той, какая возникает по ходу дела»19, превращает его едва ли не в невольника, ведь он был способен подчиняться только «диктату языка», выступавшего для него производным поэзии, которая «есть высшее достижение языка»20. Примечательно, что в прозе Бродского,подобно, как и в поэзии, не столько торжествует монолог, сколько – как ни покажется странным – обнаруживается готовность автора к диалогу, даже полемике: «О, я предвижу возражения! Я предвижу искусствоведа или этнолога, готовых оспорить с цифрами и с черепками в руках все вышеизложенное»21; вспомним попутно, что эссе посвящено востоковеду и искусствоведу.
19. Бродский И.,2001 (Путешествие…). С. 299.

20. Бродский И.,2001 (Сын цивилизации). С. 92.

21. Бродский И.,2001 (Путешествие…). С. 308.
15 Но так ли уж различается воздействие (диктат!) языка на поэзию и на прозу? Никак не скажешь, что в прозе, в «Путешествии в Стамбул» в частности, на каждом шагу (странице) не бросается в глаза «искусство ассоциаций, намеков, языковых и метафорических параллелей»22, т.е. как раз то, что Бродский считает отличительной чертой поэзии. В прозе язык чувствует себя не менее уверенно, – не он ли задает проблему, не он ли определяет ракурс ее подачи, не в этом ли кроется причина переименования «Путешествия в Стамбул» в процессе его превращения в англоязычное сочинение. И не язык ли продиктовалувеличение объема английской версии по сравнению с русским оригинальным текстом[6. С. 372]?
22. Бродский И.,2001 (Сын цивилизации). С. 93.
16 Одна из стилистических особенностей «Путешествия в Стамбул» – притягательная орнаментальность его текста, совмещающего в себе – как раз за счет орнамента – одновременно диктат и свободу, обеспеченную идеей, «что все переплетается, что все лишь узор ковра»23. В тексте мирно сосуществуют разнокалиберные персонажи – от всплывающих в памяти автора императоров, султанов и генсеков до попадавших под ноги на улицах Стамбула (уже наяву) чистильщиков обуви и шумных базарных торговцев. Поэтому не приходится удивляться, что воспоминания частной жизни (как, например, красота мечетей Средней Азии – как-никак обитатель Третьего Рима был вполне подготовлен к встрече со Стамбулом) в конце концов подчиняются затейливым ассоциациям о Первом, Втором и Третьем Риме.
23. Бродский И.,2001 (Путешествие…). С. 308.
17 «Путешествие в Стамбул» Бродского есть свидетельство колоссального притяжения места, провоцирующего у любого, кому довелось там побывать, поток сбивчивых (разумеется, не безупречных с какой угодно точки зрения) ассоциаций, аналогичных тем, что возникают у Бродского, который отчасти поддается на эту провокацию. В этом смысле уязвимо созданное им эмоционально насыщенное историческое полотно, на котором он отдельными мазками прописывает искания императора Константина, простившегося со старым языческим Римом, чтобы построить свой – Новый (пусть Второй) – Рим, во имя Христианства и ради Империи (в той мере, как он сам понимал задачи правителя и ожидания подданных). Бродский оказывается в плену Константина Великого и его грандиозных замыслов, он стремится уловить детали мотивационных посылов императора, но при всем стремлении «взглянуть на это место»24, где некогда восставал Константинополь, он главным образом видит только Константина. Важно, однако,подчеркнуть, что, судя по тексту,для Бродского идея императора Константинатождественна идее Константинополя. Автор застает Константина за делом: император, глядя на карту, размышляет, строит планы, но еще не построил свой – Новый – Рим. Может, поэтому в «Путешествии в Стамбул» мы еще не видим четких очертаний Константинополя, но образ Нового Города уже неотступно нас преследует. Вместе с Бродским мы (не без приключений) добираемся до завораживающего своей небесной красотой дворца Топкапи, заглядываем в турецкие кофейни, фиксируем пыльные лица и пыльные ботинки, но, кажется, не сворачиваем на суетную улицу Истикляль, которая (по младости) не помнит Константина, зато помнит Константинополь.
24. Бродский И.,2001 (Путешествие…). С. 282.
18 Потакая своей безобидной привычке оглядываться – и даже воспринимая ее едва ли не как привилегию: «Мне оглядываться не запрещено. Больше того, я имею возможность оглянуться в довольно комфортабельных условиях и зафиксировать открывшуюся картину на бумаге»25, Бродский всегда готов сняться с места и отправиться в путь. Так чтоему ничуть не грозит то, что сейчас диагностировали как «смерть расстояний» [3. С. 5], он – сродни кочевникам, о которых не раз вспоминает26. «Путешествие в Стамбул» это еще один опыт путешествия Бродского во времени, затягивающем, как водяная воронка, которое приводит его туда, где для него, как для любого другого обитателя Третьего Рима – был, есть, будет – Константинополь. Пусть даже это Стамбул.
25. Бродский И.,2001 (Писатель…). С. 62.

26. Бродский И.,2001 (Путешествие…). С. 290, 304, 314.
19 И если литературные портреты Бродского были призваны познакомить англоязычного читателя с русской культурой, то «Путешествие в Стамбул» есть приглашение русскоязычного читателя приобрести свой опыт постижения Константинополя.

References

1. Bobrov A. IosifBrodskii. Vechnyiskitalets. Moscow,AlgoritmPubl., 2017, 351 p.(In Russ.)

2. Cherepnin L.V. Istoricheskievzgliadyklassikovrusskoiliteratury. Moscow, Mysl' Publ., 1968,383 p. (In Russ.)

3. EvseviiPamfil. Sochineniia. Vol.1–2. St. Petersburg,Tipografiia E. Fishera, 1850,Vol. 2, 246 p.(In Russ.)

4. GlazunovaO.I. IosifBrodskii: Amerikanskiidnevnik. O stikhotvoreniiakh, napisannykh v emigratsii. Moscow, St. Petersburg, Nestor-Istoriia Publ., 2005, 374 p. (In Russ.)

5. Golovnev A.V. Antropologiia dvizheniia (drevnosti Severnoi Evrazii). Ekaterinburg, Ural Department of the Russian Academy of Sciences, «Volot» Publ., 2009,496 p. (In Russ.)

6. Guizot F.Mémoires pour servir à l'histoire de mon temps. Vol. 1–8. Paris, Michel Lévy frères, Libraires-Éditeurs,1858, Vol. 1, 483 p.

7. [Kulle V.A.] Kommentarii.Brodskii I.Sochineniia.Vol. 1–7. St. Petersburg: Pushkinskii fond Publ., 2001,Vol.V,pp. 372–374. (In Russ.)

8. Krivulin V. Literaturnyeportrety v esseistikeIosifaBrodskogo.Vestniknovoiliteratury, 1994,no. 7,pp. 241–249. (In Russ.)

9. Kul'turaVizantii. IV – pervaiapolovina VII v.,eds. Z.V. Udal'tsova. Moscow,NaukaPubl., 1984, 725 p. (In Russ.)

10. LosevL.V. IosifBrodskii. Opyt literaturnoi biografii. Moscow,MolodaiagvardiiaPubl., 2008, 447 p. (In Russ.)

11. Progulki s Brodskim i tak dalee. Iosif Brodskii v fil'me Alekseia Shishova i Eleny Iakovich. Moscow,ASTPubl., 2017, 251 p. (In Russ.)

12. Shrainer P. Vizantiiasegodnia: opredeleniemestaushedshegomira. Antichnaia drevnost' i srednie veka, 2019, Vol. 47, pp. 248–256.(In Russ.)

13. Sokrat Skholastik. Tserkovnaia istoriia. Moscow,ROSSPENPubl.Publ., 1996, 367 p.

14. Tsvetaeva M. Izbrannaia proza,eds.A. Sumerkin, I. Brodsky, Vol.1–2. New York,Russica publishers, INC, 1979,Vol. 1, 459 p.(In Russ.)

15. Tsvetaeva M. Stikhotvoreniiaipoemy,eds. A. Sumerkin, I. Brodsky,V. Shveitser. Vol. 1–5. New York,Russica publishers, INC, 1980–1983,Vol. 1, 322 p.(In Russ.)

16. Voznesenskii A. Trassasmerti. Voznesenskii A.Iverskiisvet. Stikhi i poemy. Tbilisi, Merani Publ., 1984, pp. 421–422. (In Russ.)

Comments

No posts found

Write a review
Translate