Везде
A.A. Lazareva. Dream interpretation in folk culture. Moscow, RSUH Publ., 2020, 258 p.
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
A.A. Lazareva. Dream interpretation in folk culture. Moscow, RSUH Publ., 2020, 258 p.
Annotation
PII
S0869544X0017706-9-1
DOI
10.31857/S0869544X0017706-9
Publication type
Review
Status
Published
Authors
Olga Belova 
Occupation: Chief Scientific Officer
Affiliation: Institute of Slavic Studies of Russian Academy of Sciences
Address: Moscow, Russian Federation
Edition
Issue 6
Pages
129-132
Abstract

     

Received
10.12.2021
Date of publication
13.12.2021
Number of purchasers
6
Views
113
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
1 Книга А.А. Лазаревой «Толкование сновидений в народной культуре» посвящена анализу фольклорных рассказов о вещих сновидениях. Автор ставит целью выявить интерпретационные модели, лежащие в основе текстов–пересказов вещих снов, и факторы, влияющие на осмысление сюжета сна.
2 Исследование А.А. Лазаревой отличается от целого ряда публикаций о снах в народной культуре и фольклоре, вышедших в свет в последние десятилетия (число книг и статей исчисляется десятками, укажем лишь некоторые, например [5; 6; 3; 4; 11; 1]), тем, что автор предлагает комплексный текстологический анализ нарративов о снах, направленный на выявление отраженных в них моделей интерпретации приснившихся «сюжетов». Автор ставит под сомнение тезис о том, что толкование каждого индивидуального сновидения может быть произвольным: хотя интерпретатор и обладает высокой степенью свободы, толкования всегда подчинены определенной логике. Особое внимание обращается на оценочный компонент, который ярко выражен в изучаемых текстах, что свидетельствует о важном месте данного жанра в аксиологической системе традиционной культуры. Предметом анализа становятся как общие места в фольклорных рассказах, так и индивидуальные особенности каждого из текстов. Такой подход значим не только для анализа отдельного жанра фольклорной прозы, но и для развития текстологии фольклора в целом.
3 Материалом для исследования послужили тексты, записанные автором во время полевых исследований 2012–2018 гг. в Полтавской области Украины. Помимо собственных записей, при работе над книгой автором учтены тексты, записанные другими исследователями в 11 областях Украины, 17 областях и краях Российской Федерации и в 5 областях Республики Беларусь. Это позволяет (на фоне локальной специфики текстов) выявить общие для восточнославянской культуры закономерности формирования рассказов о вещих снах.
4 В книге рассмотрена история изучения народной традиции толкования сновидений, начиная с первых записей «народных сонников» (конец XIX в.) и заканчивая современными исследованиями снотолкований и рассказов о сновидениях (с. 9–16). Автор замечает, что малоизученными остаются проблема прагматики рассказов о вещих сновидениях и вопрос о том, как представления о правилах толкования снов реализуются в личном нарративе, содержащем индивидуальные образы и смыслы.
5 Глава «Семиотизация образа действительности в сновидениях» посвящена мифологизации пространства в народных толкованиях снов. В главе «Фольклорная модель и личные нарративы: типичное в оригинальных сюжетах сновидений» объектом анализа становятся соматические метафоры (толкования метаморфоз тела сновидца), а в главе «Толкование эмоций и ощущений сновидца» анализируются толкования эмоций и физических ощущений, испытанных сновидцем, и показана зависимость интерпретации сна (буквальной либо противоположной) от оценки эмоциональной реакции сновидца на приснившийся сюжет.
6 Глава «Сюжеты сновидений и мифологические рассказы: поиск общих мотивов и повествовательных схем» выявляет общие интерпретационные и текстопорождающие модели для обеих групп текстов. Отметим, что А.А. Лазарева проявила в данном случае нетривиальный подход к материалу, избрав объектом анализа тексты, где в качестве «базовых» персонажей выступают не люди (живые или умершие), а животные, которые часто становятся персонажами быличек. В данном контексте возникает вопрос: обусловлено ли сходство сюжетов сновидений с быличками тем, что подобные образы людям снятся, либо же тем, что носители традиции склонны при описании сна использовать существующие в культуре нарративные схемы. В перспективе именно такой подход мог бы быть интересен при изучении нарративных стратегий, использующихся для передачи фольклорной сновидческой информации.
7 Нарративы о вещих снах, рассмотренные автором, показывают, что символика образов, значимых для сюжета сна, не всегда может быть истолкована при помощи так называемых устных сонников (реестров, бытующих как в виде списков, так и в виде общего знания о снотолкованиях), построенных по принципу «Х означает Y». Гораздо большую роль играют увиденные во сне искажения (трансформации) привычных для сновидца объектов окружающего мира и предметов (изменение привычного ландшафта, разрушение дома, утрата частей тела и т.п.) или испытанные во время сна ощущения (усталость от подъема на гору, эмоции, звуки, запахи, вкус). В связи с этим вполне обоснованным следует признать вывод автора о том, что рассказы о сбывшихся сновидениях «следует анализировать в широком культурном контексте, сопоставляя их не только с формулами “устного сонника”, но и с нарративными схемами иных жанров несказочной прозы, сказочными мотивами, обрядами, приметами, загадками, паремиями» (с. 182–183). Анализ рассказов о сновидениях в предложенном ключе позволяет освоить «грамматику» языка пророческих снов. Добавим, что перспективным может быть в дальнейшем сопоставление повествовательных схем пророческих снов (например, о начале или окончании войны) со структурой и образностью народных видений, приуроченных к этим событиям и зафиксированных в устной и письменной форме – в этом случае жанр сновидения и жанр видения оказываются чрезвычайно схожи представленным в них визуальным рядом.
8 Наиболее интересным для исследователя образов и символов традиционной культуры является указатель мотивов пророческих сновидений (с. 187–231), в котором представлены инвариантные структуры, обладающие устойчивой семантикой (автор определяет любые повторяющиеся элементы структуры рассказа о сновидении, получающие сходное по своей логике толкование, как интерпретационные модели, что является синонимом к термину инвариант, а по сути соответствует мотиву, понимаемому как значимая структурная единица сюжета любого нарратива). В указателе представлены краткие описания интерпретационных моделей, лежащих в основе записанных за последнее столетие фольклорных нарративов о сбывшихся снах.
9 Основой указателя являются восемь групп, которые, по мысли автора, охватывают основные сюжеты и мотивы вещих снов: А – внешний вид и атрибуты сновидца (персонажей); В – действия сновидца (персонажей); С – эмоции сновидца; D – ощущения сновидца; Е – вербальные образы (высказывания, мысли, надписи, диалоги); F – объекты (свойства и метаморфозы); G – количество объектов (персонажей, действий); H – пространство (метаморфозы, перемещения).
10 Характеризуя круг персонажей, значимых для вещего сна, автор выделяет следующие позиции: S – сновидец, R – реальный человек (кто-то знакомый сновидцу), U – умерший человек, N – «некто» (незнакомый персонаж или персонаж, личность которого не имеет значения) (с. 187). На наш взгляд, этот перечень можно дополнить еще одной позицией R/N – персонаж, изначально «не распознанный», но «узнанный» в процессе трансляции сна рассказчиком, когда он проясняет его содержание для слушателей и для себя самого (ср. традиционную для быличек и легенд пару двойников: старичок или нищий – Бог или святой).
11 Рассмотрим подробнее некоторые мотивы и интерпретационные модели.
12 А.1.2. R выглядит меньше своего нормального размера (роста) – у R происходит что-то плохое. Привлекает внимание зафиксированный в украинской традиции вариант, согласно которому R выглядит ребенком – R умер. Помимо идеи «ущерба для сновидца», заключенной в этой модели, здесь, на наш взгляд, можно усмотреть символику завершения круга жизни (человек рождается/приходит из небытия маленьким и таким же уходит в иной мир).
13 Среди мотивов группы В (действия сновидца и персонажей) наиболее значимыми в символическом плане оказываются векторность перемещения (персонаж удаляется, уезжает, пропадает из виду и т.п.), локусы, где происходит действие (персонаж переходит через мост), и предметы, с которыми взаимодействует персонаж (строит здание без окон и дверей, лодку; покупает машину без окон). Перечисленные действия и предметы сходны со «смертными» символами языка народной культуры, которые традиционно воплощаются в обрядовом фольклоре (причитания, песни).
14 Отметим разнообразные реализации мотива В.2.2.1 – животное нападет на человека (с. 206), в них можно усмотреть сходство символики сновидений с символами из других областей народной культуры (укажем некоторые соответствия, расширяющие фактическую базу рецензируемого издания).
15 Интерпретационная модель – В.2.2.1.1 «волк откусил S руку – S вышла замуж» (орловск.) – коррелирует с эротической символикой укуса в народной культуре славян (ср. волк, кусающий или грызущий добычу, как символ совершенного полового акта – в народных анекдотах и шуточных песнях, см. [2. С. 363]). Другой инвариант – В.2.2.1.2 «шмель укусил S и улетел – парень ухаживал за S, а потом оставил ее с ребенком» (белгородск.) соотносится с толкованием сна о пчелином укусе среди белорусов Витебщины и Могилевщины: такой сон предвещал молодой женщине беременность; в украинских и белорусских свадебных песнях укус шершня символизирует дефлорацию невесты [2. С. 363].
16 Любопытны различные толкования одного и то же увиденного во сне образа, зафиксированные в одной и той же локальной традиции. Так, на Житомирщине укус собаки может интерпретироваться как сватовство жениха (В.2.2.1.1) или как конфликт с соседями (В.2.2.1.3). В первом случае толкование может быть связано с традиционно символическим восприятием укуса как коитуса (ср. [2. С. 363]), во втором толковании превалирует бытовая символика («собака» – плохой сосед, ср. также «собачиться» в значении «ругаться, ссориться»).
17 Некоторые интерпретационные модели обнаруживают связь с обрядовыми практиками. Так, среди вариантов мотива В.2.2.3 (на персонажа падает/налетает некий объект) обнаруживается записанное на Харьковщине толкование: «пшеница сыпется на S – деда S убили» (с. 207). Символика этого сновидения, как кажется, напрямую связана с известным всем восточным славянам ритуальным осыпанием зерном покойника, всех присутствующих, лавки, на которой стоял гроб, дома (внутри и снаружи), порога, дороги до могилы [10. С. 583].
18 В группе F наиболее символически нагруженными (что ожидаемо) являются дом и дерево; в большинстве случаев они выступают символическим заместителей человека, а их трансформации универсально трактуются как знаки смерти и болезни или наоборот, рождения и «прибавления» (с. 216–219).
19 В группе G (количество объектов, персонажей, действий) внимание привлекает модель G.1.1.2.1 – «несколько объектов по очереди разрушаются – вскоре в определенной последовательности умирает такое же количество людей» (житомирск., полтавск.) (с. 223). Показательно, что в качестве предметов, разрушение которых сулит смерть, называются печь и горшок, традиционно символизирующие человека в славянских загадках, паремиях, легендах (см. [8. С. 526–527; 7. С. 32–34; 9. С. 39–40]).
20 Даже на примере анализа лишь некоторых рассмотренных интерпретационных моделей, собранных в указателе, становится очевидно, насколько ценным является этот классифицированный материал для сравнительных изысканий в области фольклора и традиционной духовной культуры. Книга А.А. Лазаревой, посвященная механизмам толкования сновидений, открывает новые возможности для изучения этого жанра фольклорной несказочной прозы не только в структурном, но и в ареалогическом и сравнительно-типологическом аспектах.

References

1. Antropologiia snovidenii: Sbornik statei po materialam konferentsii, ed. A.A. Lazareva. Moscow, RSUH Publ., 2021, 295 p. (In Russ.)

2. Gura A.V. Ukus. Slavianskie drevnosti. Etnolingvisticheskii slovar', ed. N.I. Tolstoi, vol. 5, Moscow, International Relations Publ., 2012, pp. 361–363. (In Russ.)

3. Narodnii sonnik, ed. M. Dmitrenko. Kiїv, Mikola Dmitrenko Publ., 2005, 232 p. (In Ukrainian)

4. Safronov E.V. Snovideniia v traditsionnoi kul'ture: Issledovanie i teksty. Moscow, Labirint Publ., 2016, 544 p. (In Russ.)

5. Sny i videniia v narodnoi kul'ture: Mifologicheskii, religiozno-misticheskii i kul'turno-psikhologicheskii aspekty, ed. O.B. Khristoforova. Moscow, RSUH Publ., 2002, 382 p. (In Russ.)

6. Sny i videniia v slavianskoi i evreiskoi kul'turnoi traditsii, ed. O.V. Belova. Moscow, Institute of Slavic Studies of the Russian Academy of Sciences, 2006, 224 p. (In Russ.)

7. Shevchuk T., Stavits'ka Ia. Ukraїns'ka usna snotlumachna traditsiia pochatku XX st. (Rozvidki i teksti). Kiїv, Dulibi Publ., 2017, 224 p. (In Ukrainian)

8. Tolstaia S.M. O neskol'kikh vetkhozavetnykh motivakh v slavianskoi narodnoi traditsii. Ot Bytiia k Iskhodu. Otrazhenie bibleiskikh siuzhetov v slavianskoi i evreiskoi narodnoi kul'ture, ed. V.Ia. Petrukhin, Moscow, Institute of Slavic Studies of the Russian Academy of Sciences, 1998, pp. 21–37. (In Russ.)

9. Toporkov A.L. Gorshok. Slavianskie drevnosti. Etnolingvisticheskii slovar', ed. N.I. Tolstoi, vol. 1, Moscow, International Relations Publ., 1995, pp. 526–530. (In Russ.)

10. Toporkov A.L. Pech'. Slavianskie drevnosti. Etnolingvisticheskii slovar', ed. N.I. Tolstoi, vol. 4, Moscow, International Relations Publ., 2009, pp. 39–44. (In Russ.)

11. Usacheva V.V. Osypanie. Slavianskie drevnosti. Etnolingvisticheskii slovar', ed. N.I. Tolstoi, vol. 3, Moscow, International Relations Publ., 2009, pp. 581–584. (In Russ.)

Comments

No posts found

Write a review
Translate