Фигура Константина Леонтьева не нуждается в особых представлениях, особенно для славянского мира, которому он посвятил свои многие, и временами весьма нелицеприятные, строки. В старой России, «очарованной славянством», Леонтьев был «под подозрением» уже из того, что, свободно обращаясь со словом, считал славянское племя крестом для своей страны. В СССР с его пролетарским интернационализмом «писания» Константина Николаевича, пронизанные трезвыми суждениями о братьях-славянах, горькими пророчествами, «неприемлемой антиреволюционнностью», равным образом были, фактически, под запретом. Лишь в конце прошлого тысячелетия в России начали появляться публикации, связанные с его именем. Сейчас их становится все больше и больше, посвященных различным аспектам, сторонам, идеям Константина Николаевича Леонтьева. В свое время, в 1997 г., я тоже напечатал книгу «Константин Леонтьев. Размышления о славянстве», выпущенную громадным тиражом в 15 тыс. экземпляров и ставшую бестселлером. Это прямое доказательство того, что идеи Константина Николаевича живут, время над ними пока не властно, они волнуют, заставляют думать о России, изменчивом славянском мире, православии…

В этом, 2020 г., вышла настоящая книга талантливой болгарской исследовательницы Юлии Златковой, много работавшей над феноменом Леонтьева.

Труд содержит в себе четыре главы: «Очарование Востока», «Образ балканского буржуа», «Национальная политика vs церковная политика», «Византизм и будущее Балкан». Есть «обязательные» введение, заключение и библиография. Начну с последней. Она делится на две части. В первую входят художественные и философские сочинения, письма, дневники, воспоминания, дипломатические документы. Здесь, кроме самого Леонтьева, можно встретить такие имена, как П. Милюков, Г. Пърличев, Х. Ортега-и-Гассет, В. Розанов, П. Хиленндарский, С. Франк, Г. Флоровский, О. Шпенглер, Lady Blunt (Fanny Janet). Во вторую – многочисленные исследования (свыше сотни названий), из которых упомяну здесь болгарских авторов Т. Георгиеву, Д. Григорову, Ил. Тодева, из отечественных – Л. Герд, К. Долгова, К. Жукова, О. Фетисенко, М. Чижова. Уже сами названия книг и других печатных изданий позволяют говорить о солидном и системном подходе к изучению поставленной в заглавии проблематики.

Кстати, само содержание книги несколько шире заявленной в названии проблематики, так как в ней есть сюжеты, связанные с пребыванием К. Н. Леонтьева на Крите, одном из форпостов Востока в Средиземноморье. Равным образом, как отмечает сама исследовательница, в некоторых местах она выходит за рамки хронологии темы, связанной с дипломатической службой своего героя (1863—1874), что вполне объяснимо, зная его характер, личность, интересы, точнее, саму жизнь того времени.

Сама «цивилизованная скука» отталкивала романтика Леонтьева, увидевшего в Османской Турции, куда он был послан дипломатом,<strong> </strong>столь любимую ему цветистость жизни. Именно этому времени и посвящена первая глава, написанная, можно сказать, ярко, рождающая мысли. Здесь и взгляды Леонтьева на литературу, на Гоголя, Толстого, Достоевского. Причем творения Льва Николаевича он ставил выше строк Достоевского. И представлены сами занятия Леонтьева литературой (повести, рассказы), пропитанные духом и жаром Востока, жившего под господством Стамбула, этого русского Константинополя. Критика отнеслась к этим литературным опытам весьма сдержанно, что, впрочем, как показала дальнейшая литературная судьба Леонтьева, не охладила тогдашнего дипломата. Именно Восток, как читается в книге Юлии Златковой, можно сказать, представлен через красоту быта, даже любовного, разбойничьего, через легенды, окутывавшие этот во многом таинственный регион для цивилизованной Европы.

Достаточно ярко представлено пребывание Леонтьева в Адрианополе, куда он попал после удара хлыстом французского дипломата, позволившего себе дурно отозваться о России. В своих «Воспоминаниях о Фракии» Леонтьев прочитывается, пишет Юлия Златкова, любителем всего того, что «оригинально, красиво, экзотично», предпочитающим общение с местными беями и простолюдинами, нежели со своими коллегами – иностранными консулами. Ю. Златкова, тонко замечает, что Леонтьев всегда был больше поэт, нежели дипломат, хотя у руководства МИДа к нему не было нареканий, его донесения читались с интересом. Довольно много страниц исследовательница отводит критическим воззрениям Константина Николаевича на феномен балканских общественных элит, у которых доминирует «своеобразный дух торговли» над чувствами, над идеализмом. Иными словами, торговля подчиняет себе красоту. Следует совершенно согласиться с Юлией Златковой, что жизнь на Балканах, в том же Адрианополе, нашла свое отражение и в литературных произведениях Леонтьева, включая и саму деятельность России в балканском регионе, прежде всего на болгарских землях. Следует отметить, что исследовательница органично включает в текст и собственно местные сюжеты, позволяющие судить об атмосфере того времени, задачах, стоявших перед деятелями болгарского возрождения. Здесь, впрочем, как и в других местах, внимание уделяется так называемому европеизму, получавшему распространение на Балканах. Исследовательница отмечает, что для Константина Николаевича европеизм грозит потерей национального лица, особенно в условиях замедленной активности России на Балканах. Причем, как пишет Ю. Златкова, он не ограничивается констатацией надвигающейся опасности, но и дает свои рецепты по ее нейтрализации, прежде всего через просвещение, образование, желательно в России, особенно в условиях, местами успешной, униатской пропаганды. Более того, «странный» Леонтьев, подчеркивается в книге, видит в успехах католичества средство для улучшения деятельности самой православной церкви. Прослеживая жизнь Леонтьева на дипломатическом поприще, Ю. Златкова останавливается и на польской теме, точнее на картинах жизни гордых поляков, не желавших подчиниться русскому царю и нашедших прибежище в Османской Турции. Константин Николаевич с его развитым чувством эстетизма, подчеркивается в труде, отмечал в поляках аристократизм, честь, отвагу, преданность католичеству, что не могло ему не нравиться, даже если перед ним были «другие», деятельность которых все же может быть менее опасна, нежели прогрессистов и демократов. Иными слова, «красивый» враг воспринимался лучше, утонченнее, нежели «некрасивый» союзник. Пленительность Востока была ему милее по сравнению с «неотесанностью» болгар и греков. В мусульманах он видел возможную опору для России, скорее, нежели в разрушительной силе ненавистного ему европеизма. В то же время, анализируя само положение в Османской империи, Ю. Златкова, приводит и мнение Константина Николаевича, видевшего в насильственной демократизации причину ослабления Стамбула.

Вторая глава труда Ю. Златковой отведена рассмотрению воззрений Леонтьева на феномен балканского буржуа, точнее на «элиту» и «простонародье». Здесь перед читателем целая россыпь сюжетов, связанных с отсутствием на этих землях европейской традиционной, уходящей в века иерархичности, так ценимой Леонтьевым. И, соответственно, позволяющей говорить о некоей демократичности устройства жизни балканского населения. При этом образование и материальный достаток представляют собою важные факторы в устройстве простейшей социальной иерархии при одновременном определенном сохранении старого образа жизни, «добродетелей и страхов» своих «прародителей». В этой ситуации, подчеркивается в книге, Леонтьев выделял «плутократию и торгово-буржуазную псевдоаристократию». Нашлось у него «место» для интеллигенции. Ю. Златкова приводит весьма яркую цитату из Константина Николаевича о болгарском интеллигенте «Болгарский интеллигент всегда буржуа par excellence; всегда сдержан, всегда расчетлив, скуповат в различной степени и осторожен, всегда дипломат или всегда торговец, и в дружбе, и в браке, и в политике…». Здесь можно дискутировать, но это уже отдельная тема исследования. И, разумеется, справедливо подчеркивается в книге, что симпатии Леонтьева на стороне «неиспорченного» европеизмом простого народа, т. е. «эпической» его части. Тема «плутократии» или чорбаджийства блестяще освещена и в романе «Одиссей Полихрониадес». В этом тексте персонаж добруджанского торговца Петраки Стояновича вобрал у Леонтьева в себя типические черты этого слоя с его привычным мошенничеством, лукавством, обманом, интригами стремящегося приобрести власть у власти. И как итог – превращение в «европейца». Здесь Ю. Златкова пишет, что Константин Николаевич шел от реалий того времени, знакомой обстановки: сам Петраки Стоянович имел свой прототип.

Большое место отведено в книге сравнительной характеристике балканских народов Леонтьева, служившего вице-консулом в Тульче, и имевшего опыт общения и наблюдения за жизнью этого пестрого в национальном смысле города, в целом – многонациональной Добруджи. Характеристики населявших этот богатый край племен отличаются сочностью, неординарностью, живостью, запоминаются сразу. Эта способность Леонтьева в нескольких словах передать не «казенную» суть человека, а обрисовать его самого – поразительна. Всему этому способствовало, несомненно, его литературное дарование. Впрочем, и сами его отчеты, пишет Ю. Златкова отличаются богатством разнообразной информации, что позволяет составить «живую» картину жизни этого края. Подводя итоги своим размышлениям, Леонтьев, как указывается в книге, пишет, что разница между греками, румынами, сербами и болгарами не больше разницы между четырьмя валетами. При этом самыми яркими Леонтьев называет болгар. Развивая это утверждение, Ю. Златкова, обращаясь к истории балканского цветистого люда, подчеркивает важность болгарского «племени», его отличия от других народов Балкан, прежде всего от греков. Свои строки в книге есть и о политических идеях, связанных с этим регионом, раздорами в балканской среде.

Для него различия на Балканах носят не этнический или еще меньше, национальный характер, речь может идти о региональном компоненте, сиречь балканском. Именно этой проблематике уделено соответствующее внимание с утверждением, что балканская культура имела единый характер. Здесь можно лишь подчеркнуть, что эта тема весьма скользкая и может иметь различные толкования, хотя в глобальном контексте мысль представляется верной.

Третья глава «Национальная политика vs церковная политика» связана с важнейшим вопросом того времени о первенстве, соотношении, связи светского, национального с церковным, о греко-болгарской драме. На эту тему написано множество страниц, статей, книг… По своему объему и сюжетам она самая большая. Здесь на страницах «мелькает» и европейская история с ее национальными движениями. В эту сферу естественно входит, подчеркивается в книге, и национально-политические процессы, волновавшие болгарские просвещенные круги. Безусловно, греческо-болгарская тема достаточно солидно представлена Ю. Златковой, привлекшей ряд источников для ее освещения. Сами взгляды Леонтьева, его отношение к этой проблеме показаны в динамике, позволяющей проследить всю гамму личностного восприятия переживаемой исторической драмы, приведшей к расколу. Обрисована и весьма интересная, с многими персонажами, яркая картина разрыва с Патриархией. Показано, что в этой сложной ситуации «пишущая общественность» России заняла линию поддержки болгар. Причем сам Константин Николаевич здесь характеризуется как «русский империалист». Оценка, безусловно, лестная, но в данном контексте представляется абсолютизированной. Равно и другое определение эстетика Леонтьева как «полумонаха» весьма неоднозначно, хотя впоследствии он и принял монашеский постриг.

Разумеется, здесь «присутствует» и сама Россия, такое «страшилище», как панславизм, который самому Леонтьеву представлял «непродуктивным», «опасным». Весьма обстоятельно раскрыта в книге и тема культурного и политического национализма с привлечением солидной литературы. Религиозный мыслитель Леонтьев придерживается в своих размышлениях, как показывает Юлия Златкова парадоксального тезиса о том, что политический национализм уничтожает культурный национализм. Спектр его философских идей, представленных в книге, не только поражает, но и сейчас побуждает вновь и вновь обращаться к ним. В частности, что «социальная и национальная революции представляют собой движение к всеобщей ассимиляции». И таких мыслей-идей в книге «рассыпано» немало, благодаря внимательному изучению анализируемой проблематики, не потерявшей своего значения и в наше время.

Заключительная глава «Византизм и будущее Балкан» оригинальна уже по своему названию и достаточно полно отображает взгляды Леонтьева на эту «сумасшедшую» по своей сложности проблематику. С самого начала в книге подчеркивается, что Леонтьев понимал «защиту русского национализма и правильное ему служение как защиту и служение византизму» То есть самодержавная и православная Россия, акцентируется в книге, выступает как преемница Византии, ее наследница и хранительница. Причем его «<strong>контра</strong>» – славизм по Леонтьеву, пишет Ю. Златкова, являет собой «аморфный, стихийный и размытый образ». Достаточно жестко, если не сказать – жестоко. Разумеется, можно привести ряд контрдоводов, но, в сущности, глобально, Константин Николаевич прав, чему свидетельницей служит сама история. Впрочем, Ю. Златкова не преминула подчеркнуть, что сам русский народ, например, страдает слабостью личностного начала в противовес коллективному, «податливостью чужим влияниям», «нетворческим» характером. Россия, по Леонтьеву, сильна «организующими византийскими началами». Здесь возникает некая коллизия с вопросом, что «правее? Каждая из сторон может представить свои взгляды, только не надо забывать, что сам Леонтьев ярый националист – видел в «Письмах о восточных делах» главную цель России в создании «собственной, оригинальной славяно-азиатской цивилизации». В целом, Юлия Златкова весьма отчетливо представила портрет Константина Николаевича, того, кому любовь к России не мешала видеть и критиковать все, что ему не нравилось в русском народе. Иначе, не зная Константина Николаевича, можно было бы предположить, что он враг России, славянства, отказывавшийся видеть в славянстве собственную цивилизацию. Только в русских и поляках он видел некую оригинальность и самобытность. Разве он не прав по своей сути?

Только в византизме, в византийской традиции Леонтьев, подчеркивает в очередной раз Ю. Златкова, видел силу России. Логично, что именно феномену византизма уделено достаточно много строк, весьма интересных, полагаю, для читателя.

Органично в эту главу входят православие и католицизм, в частности, тема сближения с Римом, даже есть строки восхваления католицизма с «культурно-исторической точки зрения»! Странно и удивительно читать такие строки у Леонтьева, ярого поборника православия. Даже «ремарка», что, собственно, богословских вопросов он не касается, оставляет почву для размышлений. И как итог: в византизме, пишет Юлия Златкова, Леонтьев «видит силу, способную создать новую культурную реальность в восточно-православном мире и отрезать его от Запада».

В своем аналитическом исследовании Ю. Златкова достаточно подробно останавливается на феномене легендарного Царьграда, который, по мысли Константина Николаевича, мог стать во главе политического и культурного центра конфедерации, выстроенной из нескольких восточно-православных и мусульманских государств. Присутствует также ряд сюжетов, связанных с болгарским и греческим национально-освободительным движением. И как вершина размышлений Леонтьева следует в книге внимательный анализ «триединого процесса». В главе «мелькают» имена О. Шпенглера, Н. Данилевского, Вл. Соловьева с их воззрениями, предвидениями, философскими построениями на тему культурно-исторических типов, Очень интересны строки о «русском расцвете». Ю. Златкова отмечает здесь, что только русская религиозная философия в конце XIX – начале XX в. переживает расцвет. Сам Константин Николаевич, пишет автор книги, в конце земного пути теряет веру в «свой культурный идеал и особенное историческое призвание России». Мир, судя по его теории, впадал в третью стадию, характеризующуюся всесмешением, упрощенчеством, свободой. Причину этого страшного явления следует искать, по Леонтьеву, в психологии человека, в его ненасытности в атмосфере свободы. Новый культурно-исторический тип, о котором грезили философы, становился призрачным.

Все это достаточно емко и аналитически исследуется в талантливом труде Юлии Златковой.

В завершении своей рецензии могу сказать, что книга болгарской исследовательницы доставила мне удовольствие, которое редко появляется от чтения иных исторических трудов. И, безусловно, исследование вносит свой значимый и весомый вклад в разработку проблематики, поставленной и исследуемой Константином Николаевичем Леонтьевым, имя и мысли которого продолжают жить во времени.

Добавлю, что сам труд снабжен богатым иллюстративным материалом.