На протяжении XIX – начала ХХ в. Сербия находилась в центре политики России на Балканах. Однако после Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. и Берлинского конгресса, признавшего независимость страны, сербский князь Милан Обренович занял проавстрийскую позицию. Именно Вена могла стать эвентуальным союзником Белграда, а союз с Двуединой монархией вполне отвечал государственным интересам страны в связи с надеждами на ее вхождение в мировую систему хозяйства и комплексную модернизацию экономической и политической систем – ключом, с помощью которого можно было добиться процветания. Ближайшее следствие этой «смены курса» ‒ отставка русофильски ориентированных либералов и их замена австрофилами-напредняками¹. Именно они во главе с М. Пирочанацем в октябре 1880 г., сменив кабинет либерала Й. Ристича, взяли на себя задачу превратить Сербию в государство, по словам исследователя А.Л. Шемякина, «централизованное, основанное на власти закона, с парламентской системой (но ограниченной ровно настолько, насколько она могла бы обеспечивать законодательную гегемонию новой интеллектуальной олигархии), сильным аппаратом (как бы проводником реформ сверху) и исключительно политическими функциями. Внутренняя индустриализация, для проведения которой правительство активно привлекало иностранный капитал, становилась основой его экономической стратегии, а свобода личности и этика индивидуализма объявлялись высшими общественными добродетелями» [Шемякин 2000, 23; см также Михайлова 2014, 125–140].

По мнению нового главы сербского кабинета министров, такой курс, обусловленный резким отходом от прорусской ориентации сербских правящих кругов, был вполне оправдан и направлен на то, чтобы сделать маленькую Сербию частью европейского индустриального мира. Пирочанац считал, что Россия, несмотря на статус великой державы, никогда не сможет догнать быстро развивающуюся европейскую экономику и культуру, что делало перспективы русско-сербского сотрудничества весьма туманными. По его мнению, сербы намного ближе к австрийским славянам, чем к славянам из России. Кроме того, стремление России вытеснить с Балкан Австро-Венгрию он расценивал, по существу, как попытку завоевания, что не соответствовало сербским интересам [Раич 2011, 366–367]. После приема в Вене в сентябре 1880 г. князь Милан Обренович окончательно перешел во внешней и внутренней политике на австрофильские рельсы, связав судьбу страны и династии с Дунайской монархией, подвергнув сербский суверенитет серьезному сомнению.

24 апреля (6 мая) 1881 г. был подписан торговый договор с Австро-Венгрией, в окончательном тексте которого Вене предоставлялось право наибольшего благоприятствования в торговле с Белградом. Именно это условие стало причиной отставки либерального кабинета Й. Ристича. В июне того же года Милан Обренович заключил с венским кабинетом политическую тайную конвенцию сроком на десять лет, по которой Сербия отказывалась от притязаний на Боснию и Герцеговину и Новопазарский санджак. Вскоре власти подписали и военную конвенцию. В феврале 1882 г., при поддержке Двуединой монархии сербский князь провозгласил себя королем. В том же 1882 г. было заключено сербско-германское торговое соглашение. Принимая депутатов скупщины в 1884 г., Милан произнес: «Было время, когда судьбу народа решало только оружие и только от его успеха зависел прогресс народа. Но политические успехи на этом пути поставили нас в положение, когда мы должны вести борьбу с регрессом, борьбу с бездельем, борьбу с азиатскими пережитками» [Perović 2018, 237]. И в этой борьбе для сербского монарха примером для подражания стала именно Австро-Венгрия. Для Петербурга возникла прямая угроза полного вытеснения с Балкан, тем более, что политическое положение России в регионе существенно осложнил болгарский кризис 1886 г., окончившийся избранием на престол в Софии ставленника Австро-Венгрии и Германии Фердинанда Саксен-Кобургского и полным разрывом отношений Петербурга со страной, за освобождение которой было пролито немало русской крови.

Опасность окончательно потерять статус покровительницы славянского мира, а вместе с ним и влияние на молодые балканские государства усугублялась еще и тем, что после окончания войны 1877–1878 гг. российские правящие круги рассчитывали на важную с политической точки зрения экономическую экспансию в Сербию, прежде всего на получение выгодных контрактов на железнодорожное строительство. Однако эти попытки потерпели неудачу. Концессия на строительство первой сербской железной дороги была подписана 22 января (3 февраля) 1881 г. с фирмой «Юнион Женераль», возглавлял которую Эжен Бонту. 30 % акций фирмы принадлежало австрийскому «Лендербанку». Однако предприятие Бонту лопнуло в 1882 г., а сам он был предан в Париже суду. Это дело еще больше подлило масла в огонь политического кризиса в Сербии, поскольку всплыл факт крупного подкупа со стороны Бонту не только видных чиновников страны, но и самого сербского короля².

Таким образом, в 80-е годы XIX в. Австро-Венгрия занимала около 90 % сербского рынка, а товарооборот с Россией, несмотря на робкие попытки расширить торговые отношения между странами, фактически отсутствовал. В 1888 г. российское консульство в Галаце выдало сербским торговцам всего 165 именных свидетельств на вывоз русских товаров в Сербию, а в 1889 г. – 177. Они закупили и ввезли в страну в 1888–1889 гг. рыбу (50 965 пудов), красную икру (194 пуда), сельдь (149 пудов) и керосин (12905 ящиков)³. В свою очередь, по данным на 1884 г., экспорт товаров из Сербии в Россию отсутствовал вообще, в то время как в Австро-Венгрию в этот же год вывезли продукции на сумму 34 457 803 дин.; в 1891 г. сербский экспорт в Двуединую монархию составил 45 632 752 дин., а в Россию в тот же год было ввезено продукции на более чем скромную сумму 1 627 динар [Поповић<em> </em>2022, 140].

Между тем, развитие русско-сербских торговых отношений могло стать не только эффективным политическим противодействием проавстрийскому курсу Милана, но и существенным противовесом общей экспансии Вены в среднем и южном течении Дуная. Не случайно в 1881 г. вступило в силу «Положение о срочном товаро-пассажирском пароходном сообщении между городами Одессой и Измаилом с заходом в Килию и Рени», а князь Ю.Е. Гагарин-Стурдза (1846–1905) принял на себя обязательство совершать эти рейсы посредством одного, принадлежавшего ему, парохода «Ольга». В 1886 г. это предприятие было преобразовано в Акционерное общество Черноморско-Дунайского пароходства. Однако выдержать конкуренцию с более мощными австрийскими, венгерскими и румынскими пароходными компаниями общество не могло. Так, например, к 1902 г. австрийское пароходное общество имело около 800 барж при 156 пароходах. Венгерское пароходство насчитывало 46 барж при 43 пароходах. В составе румынского казенного пароходства, открытого в 1898 г., имелось 65 барж и 25 пароходов⁴. В 1903 г. казна выкупила Черноморско-Дунайское пароходство и переименовала в Русское дунайское пароходство.

В ноябре 1881 г. российский предприниматель сербофил А.Л. Мураневич подал в Московский биржевой комитет записку о выгодности установления торговых контактов с Сербией, в которой среди прочего отметил: «В последнее время усилившееся политическое давление на Сербию со стороны Австрии еще более заставляет сербов быть чувствительными к этой исключительно австрийской эксплуатации их земли. Вследствие этого между сербами распространяется все больше и больше убеждение, что лишь торговая связь с Россией спасет их страну от полного порабощения Австрии. В Сербии предполагают составить целое общество, члены которого намерены покупать исключительно русские произведения, как только они явятся на сербском рынке, и в последнее время собирались подписи между влиятельными лицами-сербами для этой цели»⁵.

Значение, которое русское правительство придавало расширению торговых связей с Сербией, было напрямую связано с происходящими в Белграде событиями в политической жизни. «Новый курс» Милана Обреновича вызвал в стране глубокий системный кризис. Тимокское восстание 1883 г. и проигранная война с Болгарией 1885 г. привели в январе 1889 г. к отречению короля от престола в пользу двенадцатилетнего сына Александра, при котором был сформирован регентский совет в составе Й. Ристича, К. Протича и генерала Й. Белимарковича. Сам же он покинул страну. В обмен на это из средств русского Волжско-Камского банка Милану была выплачена ссуда в 2 млн франков. Генерал С. Груич сформировал правительство радикалов, перед которым, по словам исследователя О.В. Павлюченко, «стояла довольно сложная внешнеполитическая задача: с одной стороны, добиться улучшения отношений с Россией, а с другой – сохранить прежнее благосклонное отношение соперницы России на Балканах и покровительницы Обреновичей Австро-Венгрии» [Павлюченко 1987, 13]. Тем не менее, приход к власти радикального кабинета не мог не вызвать конфронтацию с Веной, которая в июне 1890 г. под предлогом эпидемии запретила ввоз сербских свиней, составлявших основную часть экспорта страны. Правда, действовал запрет недолго и уже в сентябре того же года был отменен⁶.

Смена политического курса Белграда привела к тому, что именно период 1889–1893 гг. стал временем становления экономических отношений между Сербией и Россией. Сербский историк Н. Попович опубликовал записку, составленную в мае 1889 г. Министерством торговли Сербии на имя премьер-министра страны. В ней указывалось, что увеличение экспорта стало важнейшей задачей развития сербской экономики, сделаны попытки выхода на рынки не только Италии, Франции и Англии, но даже американского континента. Однако эти меры не могут идти ни в какое сравнение с тем, если бы «самые важные экспортные товары (вино, чернослив, ракия) были бы направлены на рынки огромной Российской империи»⁷ [Поповић 2022, 138]. В октябре 1889 г. посланник в Белграде А.И. Перисани сообщил в Петербург о намерении Груича для упрочения торговых контактов назначить консулов в Москву и Одессу⁸.

Таким образом, возникли благоприятные условия для оформления, имевшего для России не столько экономические, сколько политические выгоды, торгового соглашения, тем более что с февраля 1891 г. правительство возглавил триумфально вернувшийся из эмиграции лидер радикальной партии страны, убежденный русофил Н. Пашич. Он еще в 1890 г., будучи в Петербурге, как председатель скупщины принятым императором Александром III, поставил вопрос о заключении сербо-российского торгового договора. Летом 1891 г. Александр Обренович в его сопровождении посетил российскую столицу, где сербской делегации был оказан весьма благожелательный прием, а сам юный король награжден орденом Александра Невского. В Петербурге полагали, что с отъездом Милана ситуация в Сербии поменялась коренным образом: на престоле находился, пусть несовершеннолетний, но законный монарх, а у власти в стране – преданные России «сербские патриоты», во главе с «мудрым Пашичем» [Данченко 1996, 268–269.] Тем более что, пытаясь освободиться от австрийской зависимости, еще в 1889 г. сербское правительство взяло под контроль соляную и табачную монополию, а в том же 1891 г. было основано сербское пароходное общество. К началу 1902 г. оно имело 42 баржи и восемь пароходов⁹.

Активизации российской политики способствовало и то обстоятельство, что к 1893 г. истекал срок сербо-австрийского торгового договора, к тому же выход товаров российской промышленности, прежде всего текстильной, на сербский рынок мог стать, в противовес Вене, не только важным экономическим рычагом укрепления политических позиций в стране, но и дать динамично развивающейся российской легкой промышленности выгодные выходы на перспективные рынки молодых балканских государств. Именно здесь, в условиях только формирующегося местного потребительского рынка, российские товары могли составить как ценовую, так и качественную конкуренцию продукции, ввозимой как из Австрии, так и из других европейских государств. Министр финансов И.А. Вышнеградский написал главе МИД Н.К. Гирсу в январе 1892 г: «Торговое соглашение с Сербией могло бы несомненно содействовать сбыту русских произведений на рынки королевства. При слабом своем развитии туземная фабрично-заводская промышленность не может удовлетворить внутреннего спроса на изделия, которые поступают туда в значительном количестве из-за границы. При этом привозятся не только наиболее дорогие и сложные изделия, производство коих, требуя усовершенствованной техники, малоразвито в России, но также изделия более простой и грубой обработки, которыми наша промышленность могла бы с успехом снабжать рынки названного государства, в особенности в виду удобства их доставки через посредство русского пароходства по Дунаю. Для примера можно указать на изделия нашей хлопчатобумажной промышленности, вывоз коих за границу предполагается ныне поощрять возвратом пошлин за употребляемые при их приготовлении материалы. Поэтому существенно важно, чтобы водворение в Сербию произведений русской промышленности не было поставлено в менее благоприятные условия сравнительно с однородными произведениями конкурирующих с нами стран». Далее министр финансов резюмировал: «Независимо от сих торговых соображений, нельзя не признать, что заключение трактата с Сербией имело бы немаловажное политическое значение»¹⁰.

В 1891 г. в Мюнхене состоялись переговоры австрийских и германских представителей, на которых обсуждались условия подписания нового межгосударственного торгового соглашения. Сербское правительство также получило приглашение «для переговоров относительно возобновления существующих между этими империями и королевством торговых трактатов, которым срок в скором времени истекает». Понятно, что в данном случае речь шла о пролонгации условий кабального договора 1881 г. Как заметил А.И. Персиани, «привилегированное положение соседней империи, наносившее явный ущерб и германской промышленности, побудило берлинский кабинет пригласить сербское правительство отправить также в Мюнхен своих уполномоченных для переговоров относительно соглашения, по которому преимущества, представленные австрийским произведениям, распространены были бы и на германские»¹¹. Сербское правительство отклонило данное предложение, посчитав, что более целесообразно вступить в переговоры с одной Австрией. С этой целью, как в декабре 1891 г. доносил российский посланник, «сербское правительство отправит в Вену особую комиссию в текущем месяце. Во главе ее будут находиться в качестве председателя член государственного совета Попович¹², и при нем будут состоять директор монополии табаку г-н Пачу¹³ и начальник сербских таможен г-н Стефанович»¹⁴. А.И. Персиани при этом подчеркнул, что «г-н Попович ‒ протекционист по убеждению, человек весьма твердого характера, он противник Австрии и как писатель неоднократно указывал на вред наносимый Сербии договором ее с этой державой»¹⁵.

Полученные сербской делегацией от Н. Пашича инструкции сводились к кардинальному пересмотру соглашения 1881 г. и включали среди прочего установление нового таможенного тарифа, «благодаря которому пошлина должна быть увеличена по крайней мере на сто процентов», предоставление Сербии права «ввести у себя систему акцизов и монополий» и на осуществление политики протекционизма зарождающейся сербской промышленности, а также пункт о том, что «тарифное облегчение на пароходах и железных дорогах, сделанное Австро-Венгрией какой-либо державе распространяется и на Сербию». Чтобы не повторилась ситуация 1890 г. в сербские требования был включен пункт о том, что «запрещение ввоза в Австро-Венгрию сербского скота в случае эпидемии может состояться лишь когда зараза засвидетельствована будет смешанною сербо-австрийской комиссией, а не одними венгерским властями, как это ныне делается»¹⁶.

Сербский премьер понимал всю нереалистичность этих предложений, однако выдвинув подобные условия, рассчитывал на ответное смягчение позиции Вены в пересмотре условий договора 1881 г. Фактически, лидер радикалов шел в ва-банк. «Не имея повода рассчитывать на благосклонность венского кабинета, г-н Пашич предвидит, что правительству предоставлено будет на выбор: либо не подписать договор и вступить в открытую экономическую борьбу с соседней империей, либо подчиниться ее требованиям и потерять в таком случае доверие страны», – отметил А.И. Персиани. При этом, российский дипломат подчеркнул: «Нельзя не сознаться что Сербия не в силах будет устоять в неравной борьбе с Австро-Венгрией. С закрытием северной границы королевства должна прекратиться и вся сербская вывозная торговля, так как сбыт в Турцию, Болгарию и Румынию сырья, однородного с местными произведениями этих стран, – немыслим»¹⁷.

В марте 1892 г., с целью оказания давления на венский кабинет в пересмотре статей договора 1881 г., «г-н Пашич, ‒ как написал Персиани, ‒ внес в скупщину законопроект об общем тарифе, который будет применен к произведениям как тех государств, которые с Сербией торговых договоров не заключали, так и тех, которые не возобновят своих трактатов по истечении их срока»¹⁸. Он был немедленно принят скупщиной в первом чтении, а в мае того же года окончательно утвержден. При этом, по словам российского посланника, закон «носит до того запретительный характер, что исключает всякую возможность конкуренции на здешнем рынке товаров государств, не подписавших с Сербией торговых соглашений или своевременно их не возобновлявших». Далее Персиани с тревогой сообщил: «Нет сомнения, что борьба эта нанесет Австро-Венгрии значительный ущерб, но с другой стороны нельзя упустить из виду, что и соседняя монархия может в свою очередь закрыть свою границу сербскому сырью и тем самым нанести смертельный удар вывозной торговле сербского королевства. Нужно надеяться, что соглашение состоится, в противном случае, этот экономический вопрос может породить немаловажные политические осложнения»¹⁹.

В такой обстановке возможный выход сербских сельскохозяйственных товаров и продукции животноводства на российские рынки имел важное стратегическое значение для балканской страны. В свою очередь российские правящие круги, используя благоприятную политическую конъюнктуру, активизировали действия по подготовке торгового договора. Не случайно И.А. Вышнеградский в письме Н.К. Гирсу в январе 1892 г. подчеркнул, что соглашение с Россией могло бы «только облегчить для Сербии переговоры, начатые в Вене. Поэтому было бы весьма желательно по возможности неотлагательно заявить сербскому правительству о нашей готовности вести с ними переговоры о заключении торгового трактата и просить о сообщении тех оснований, на которых Сербия признавала бы возможным соглашение с нами по сему предмету»²⁰.

В мае 1892 г. в сербскую столицу для ведения переговоров по заключению торгового договора прибыл специальный российский представитель В.И. Тимирязев²¹, эту поездку лично согласовал император Александр III. По прибытии в Белград Тимирязев был немедленно представлен Н. Пашичу, который, по словам российского посланника в Белграде, приказал «предоставить в его распоряжение все необходимые сведения». В данных русскому представителю инструкциях указывалось: «1. Выяснение оснований, на которых могло бы быть подписано соглашение; 2. Вступление в первоначальные переговоры; 3. Наблюдение за ходом переговоров в Вене»²². Уже в июле 1892 г. Тимирязев из Белграда отправился в Вену для наблюдения за ходом сербо-австрийских переговоров, которые, по доходившим до русских дипломатов сведениям, близились к завершению. При этом, по словам Персиани, «по настоянию австрийского правительства белградский кабинет вынужден был разрешить своим делегатам в Вене вести переговоры по торговому трактату одновременно и с германским уполномоченными, которые прибыли для сего в Вену»²³.

Таким образом, переговоры в Вене и Белграде велись практически параллельно, хотя еще в феврале 1892 г., Н. Пашич в беседе с Персиани заявил, что «с остальными иностранными государствами, а равно и с нами, сербское правительство намерено вступить в переговоры лишь когда последует соглашение с Австро-Венгрией, или же по прекращении переговоров с этой державой, если соглашение не состоится, так как Сербия не имеет достаточного количества специалистов, которым могло бы быть одновременно поручено ведение такового важного дела»²⁴. В свою очередь Тимирязев «до приступления к переговорам по заключению торгового трактата», пользуясь прибытием в Белград представителей крупных московских мануфактур – Г.И. Былинкина, П.С. Зорина и Н.Н. Клушензова, посчитал целесообразным устроить в Белграде выставку изделий российской легкой промышленности, а также провести совещание «в здешнем торговом обществе с сербскими купцами», которые не только «изъявили полную готовность и желание вступить в торговые сношения с Россией», но и единодушно высказались «за необходимость назначения в Белград сведующего лица в качестве торгового агента, который мог бы служить посредником, передавая справки, образцы и заказы»²⁵. Эти мероприятия давали петербургскому кабинету надежду на скорое возвращение влияния в стране. В честь Тимирязева и русских предпринимателей в сербском торговом обществе был дан большой обед, на который пригласили около ста человек, в том числе и министра торговли страны, предложившего на этом мероприятии тост за здоровье императора Александра III. Российский посланник в свою очередь ответил здравицей в честь короля Александра. «Сербы воспользовались случаем, чтобы заявить перед русскими гостями о своем сочувствии к нам, и это настроение отозвалось в произнесенных на обеде речах и здравицах», ‒ резюмировал Персиани²⁶.

Вместе с тем в июле 1892 г. переговоры в Вене завершились согласованием нового соглашения. Сербское правительство приняло большинство австрийских предложений, с которыми конфиденциально ознакомился Тимирязев. Он «из рассмотрения их убедился, что сербы вынуждены были сделать Австрии большие уступки в тарифах, так что увеличение дохода от возвышения таможенных пошлин далеко не достигнет ожидавшихся размеров». Вместе с тем, венскому кабинету пришлось пойти на некоторые уступки. «Сербское министерство может похвалиться значительными успехами в вопросе первостепенной для страны важности, а именно, отменою льгот, предоставленных исключительно Австрии по пограничной торговле. Кроме того, им достигнут благоприятный результат по вопросу об облегчении стеснительного и унизительного для независимого государства ветеринарного осмотра при вывозе скота в Венгрию», ‒ указал Персиани в донесении 30 июня (12 июля) 1892 г.²⁷ В свою очередь временный поверенный в Белграде А.В. Неклюдов отметил по этому поводу в донесении 27 июля (8 августа) 1892 г: «Торговый трактат с Австрией, как сообщил Пашич, окончательно улажен и через два-три дня будет подписан. Сербы выговорили себе право на четыре монополии: спирт, спички, петроль и папиросная бумага»²⁸. Согласование договора с Двуединой монархией отразилось на подготовке торгового соглашения с Россией. По мнению В.И. Тимирязева, Россия могла бы «согласиться на введение означенных монополий на следующих условиях:

1. На керосин – с тем, чтобы исключительным поставщиком его была Россия, на основаниях, обеспечивающих взаимную выгоду, в силу особого договора.

2. На спирт, с тем чтобы Австрии не была предоставлена исключительная поставка этого предмета в нарушение права наиболее благоприятствуемой нации по отношению к России.

На спички и папиросную бумагу ‒ безусловно, так как спичечное производство существует в Сербии и предметы эти не могут иметь значения для русской торговли». При этом сербское правительство после подписания договора с Веной собиралось приступить к принятому скупщиной пересмотру автономного тарифа «для согласования его с выработанным в Вене льготным тарифом, причем Д.С.С. (действительный статский советник. ‒ <em>Я.В.</em>) Тимирязев будет приглашен заявить о тарифных изменениях, которые желательны для наших товаров»²⁹. Сам же В.И. Тимирязев, исходя из подписанного сербо-австрийского соглашения, предлагал вести переговоры по заключению торгового трактата на следующих основаниях:

«1. Со стороны Сербии:

А) Понижение пошлины и трошарины (octroi) на соленую рыбу и другие предметы, если в том встретится надобность после сделанных Австрии тарифных уступок и Б) в случае введения монополии на керосин, – исключительное приобретение его в России по особому соглашению.

2. С нашей стороны:

А) Облегчение вывоза сербских продуктов при помощи черноморско-дунайского пароходства и установление прямых пониженных тарифов Москва ‒ Белград и обратно; при посредстве, как нашего, так и вновь учрежденного сербского пароходства по Дунаю.

Б) Предоставление облегчений заграничного транзита для сербских товаров через Одессу, а если возможно и через Рени;

В) В случае настояний сербского правительства некоторая сбавка нашей таможенной пошлины на чернослив, если бы вышеупомянутые облегчения по провозу оказались недостаточными»³⁰.

В августе 1892 г. кабинет Пашича ушел в отставку, уступив место либералам Й. Авакумовича³¹. Российские правящие круги сочли возможным не вмешиваться в этот внутрисерсбкий конфликт, а император Александр III прямо указал: «Нам положительно все равно какая партия возьмет верх, лишь бы она не подчинялась Австрии и действовала в национальном духе» [Данченко 1996, 291]. В этих условиях заключение русско-сербского торгового трактата приобретало еще больший политический смысл. Переговоры по его подписанию активизировались осенью 1892 г. между Тимирязевым и министром торговли Сербии Гвоздичем. Причем за их основу был взят новый австро-сербский договор, «равно как и тариф, из которого предстоит некоторые статьи исключить, другие же дополнить или изменить согласно требованиям русско-сербской торговли»³². На фоне обсуждения условий русско-сербского договора, в декабре 1892 г., Сербия подписала торговый договор с Германией, который представлял собой «дословное воспроизведение статей австро-сербского торгового трактата»³³.

Отмечу, что Тимирязеву пришлось вести переговоры с четырьмя министрами торговли, начиная их, по сути, каждый раз заново, так как Кабинет считался временным и его члены не хотели брать на себя никаких обязательств. «Переговоры по торговому трактату продвигаются по-прежнему весьма медленно. Сербское правительство до сих пор не высказывало своего окончательного согласия на наши, более чем умеренные требования относительно пошлинного обложения главнейших предметов нашего вывоза – керосина и соленой рыбы», – написал Персиани в донесении 23 марта (4 апреля) 1893 г. Назначенный на место Гвоздича, который ожидаемо покинул свой пост, и, как отметил российский посланник, «очевидно не радел об этом деле», новый министр торговли Кундович возобновил переговоры, а Аввакумович при этом выразил желание, «чтобы вопрос о торговом договоре с Россией поступил на утверждение скупщины одновременно с австро-венгерским трактатом»³⁴.

Важное место в переговорах играл вопрос об установлении постоянного пароходного сообщения между странами как важного элемента противодействия австрийскому влиянию не только в Сербии, но и в регионе в целом. Не случайно и Тимирязев, и Персиани обращали «особое внимание на важное значение услуги, оказываемой Россией Сербии облегчением сбыта сербских товаров по Дунаю, помимо австрийских рук»³⁵ К тому же интерес российского правительства к судоходству по Дунаю было связано с существенным ростом добычи нефти в бакинском нефтяном районе и увеличением ее экспорта, (особенно керосина), что позволяло закрепиться на нефтяных рынках не только балканских стран, но и Двуединой монархии и Германии. Тимирязев особо затронул вопрос о необходимости мер, направленных на то, чтобы сербское пароходство не попало под австрийское влияние. «С этой целью предположено было нами в будущий наш договор, который будет договором торговли и мореплавания, по образцу австрийского, включить взаимное обеих договаривающихся сторон обязательство для развития непосредственных торговых сношений между обоими государствами, приняв все зависящие меры, дабы между подлежащими железнодорожными и судоходными предприятиями последовало в скорейшем времени соглашение относительно прямой связи между пароходными обществами, русским и сербским, на Дунае, и непосредственной передачи перевозимых ими грузов на железнодорожные пути обоих государств, с применением к ним возможных льготных тарифов прямого сообщения и транзитных», – отметил Персиани³⁶.

1 (13) апреля 1893 г. еще не достигший совершеннолетия Александр Обренович, устроил государственный переворот, свергнув регентов, и взял власть в свои руки. Радикалы, ненадолго вернувшиеся во власть, поспешили закончить переговоры с Россией. Сербы приняли все русские условия и в октябре 1893 г. договор о торговле и судоходстве (на русском и сербском языках) был подписан. От России его завизировали Персиани и Тимирязев, а от Сербии – министр торговли Р. Милошевич и министр иностранных дел А. Николич. В договоре указывалось, что сербское правительство «удерживает за собой право ввести государственную монопольную продажу следующих предметов: петроля, папиросной бумаги, зажигательных спичек и спирта из зерна и патоки добываемого». Для экономических, а вместе с тем и политических интересов Петербурга особенно были важны девятая и десятая статьи, в которых указывалось, что русские и сербские суда «независимо от происхождения и назначения их груза, пользуются всеми преимуществами, дарованными судам наиболее благоприятствуемой страны и их грузам»³⁷. Тогда же, помимо договора, в Белграде была подписана важная не только для российских, но для сербских экономических интересов «Декларация относительно установления прямой связи между русским и сербским обществами пароходства по Дунаю», предусматривающая перегрузку перевозимых ими грузов на железные дороги двух государств по льготному тарифу³⁸. По настоянию Персиани на должность агента Дунайского пароходства назначили драгомана посольства Юркевича, по словам русского посланника «неоднократно заявившего умелым содействием развитию наших торговых связей с Сербией, ладя со всеми партиями, что политически важно»³⁹. Приложение к договору устанавливало пониженные пошлины на ввоз в Сербию соленой рыбы, керосина и чая из России в обмен на льготный тариф на ввоз сербского чернослива.

9 января 1894 г. нарушив все договоренности, в Белград вернулся Милан Обренович, что означало для Петербурга крах надежд на изменение внешнеполитического курса балканской страны и стабилизацию русско-сербских отношений. Таким образом, это соглашение, что важно, заключенное «без определения для него срока с представлением каждой из договаривающихся сторон заявить за 12 месяцев о желании прекратить действие договора», осталось одним из немногих факторов сохранения российского политического влияния и противодействия австрофильской политике Милана Обреновича и его сына. К тому же в 1895 г. кабинет Н. Христича вынужден был заключить в Карлсбаде с рядом западноевропейских банков кабальное для страны соглашение о займах, что ставило основные источники сербских государственных доходов в зависимость от иностранных держав. Таким образом торговля с Россией, несмотря на все сложности политических отношений в конце XIX в., становилась важным элементом развития страны. К началу ХХ в. товарооборот между странами существенно вырос. Посланник в Белграде Н.В. Чарыков указал, что на русских и сербских пароходах к окончанию навигации 1901 г. было перевезено: рыбы – 122 809 кг, минерального масла – 42 684 кг, чая – 560 кг, мануфактурных товаров – 407 кг, смазочных масел для ружей – 6 321 кг, книг – 228 кг, «и сверх того, последним экстренным рейсом – два вагона минерального масла и 14 ящиков чая. Вниз по Дунаю, в Россию было отправлено 2 800 кг сливы. На март 1902 г. заявлено вниз по Дунаю 50 000 кг сахарной патоки и крупные партии мясных продуктов»⁴⁰. Кроме того, к открытию навигации 1902 г. планировалось установить прямое сообщение «между всеми станциями сербских железных дорог и пристанями сербской, а следовательно русской пароходных линий»⁴¹, что позволяло доставлять сербские ячмень и кукурузу в том числе и на английские пароходы в порту Браилов. Таким образом, русско-сербский торговый договор, в противовес Вене, значительно расширил транзитную торговлю страны, открывая Сербии двери на другие европейские рынки. Н.В. Чарыков сообщил: «Французский делегат в управлении сербских монополий высказал мне, что сербы поступают весьма разумно, открывая себе по Дунаю доступ к западноевропейским рынкам, так как благодаря этому может осуществиться подъем экономического положения Сербии, столь необходимый для оздоровления ее финансов»⁴².

Трагические события 29 мая (11 июня) 1903 г. – убийство короля Александра Обреновича – коренным образом изменили и русско-сербские отношения, принявшие с этого времени характер стратегического партнерства, а экономическое сотрудничество стало определяться в том числе военными целями и интересами, тем более что традиционное австрийское влияние существенно снизилось. В страну начал проникать крупный русский капитал. Это иллюстрируется примером масштабной российской инвестиции в Сербии, которую можно считать единственным до 1917 г. крупным вложением в экономику балканской страны – строительством делового центра «Страховое общество Россия». Это, когда-то самое высокое здание в Белграде – нынешний отель «Москва», который и сегодня является одной из главных достопримечательностей и самым узнаваемым зданием сербской столицы, строилось с 1906 г. по проекту архитектора из Земуна Йована Илкича и российского инженера немецкого происхождения Павла Бергштрессера с использованием новейших технологий. В январе 1908 г. величественное, семиэтажное здание было торжественно открыто. Сооружение здания обошлось в 2 млн руб. Новым крупным сербско-российским стратегическим проектом, вызвавшим серьезную озабоченность Австро-Венгрии, стало начало строительства в канун балканских войн железной дороги в юго-восточной Сербии, связавшей г. Ниш с дунайской пристанью Прахово⁴³. Ее инициатором и проектировщиком стал инженер и журналист Иероним Павлович Табурно⁴⁴. Причем строительство этой дороги можно рассматривать в контексте обсуждавшегося с 1909 г. европейского проекта строительства Дунайско-Адриатической железнодорожной линии, что вызвало глубокие политические разногласия между Россией, Германией, Австро-Венгрией, Италией и Турцией с одной стороны, Сербией и Черногорией, с другой. Дорогу, вследствие глубоких противоречий, так и не построили.

Предвидение не обмануло талантливого русского инженера. Начавшаяся вскоре Первая мировая война показала важность русского экономического присутствия в дунайском регионе и использования сербских речных портов в военных интересах России и ее союзников. В течение 1914–1915 гг. корабли дунайского пароходства перевозили оружие и военные материалы в воюющую Сербию, а оплату сербских военных заказов осуществляло его представительство в Одессе.

Отмечу, что российская дипломатия не всегда правильно оценивала изменения, произошедшие в мире конце XIX – начале ХХ в. В период бурного развития индустриального общества, капиталистической модернизации и этики индивидуализма, архаические «единоверие» и «единоплеменность» как традиционные факторы российского влияния на Балканах были уже недостаточны. Петербургскому кабинету, чтобы сохранить статус покровителя славянского мира, приходилось искать новые, соответствующие реалиям времени, политические рычаги воздействия на формирующиеся элиты не только Сербии, но и других молодых балканских стран. И экономический элемент играл в них не самую последнюю роль. Однако, несмотря на подписанный в 1893 г. торговый договор, Российской империи не удалось получить абсолютное преобладание на сербском рынке, к тому же деятельность Черноморско-Дунайского пароходства в силу как объективных, так и субъективных обстоятельств оставалась убыточной. В начале ХХ в. на долю Двуединой монархии по-прежнему приходилось 89,88 % сербского вывоза и 60,04 % ввоза. Товарооборот же Сербии с Россией составлял всего лишь 1,45 % ввоза и 0,02 % вывоза⁴⁵. Вместе с тем, следует подчеркнуть, что экономический фактор, являясь важной составной частью балканской политики России конца XIX – начала ХХ в., требует своего специального исследования.