Проблема изменения роли художественной литературы в современном мире особенно остра в бывших социалистических странах Европы, переживших в конце ХХ в. коренные общественно-политические изменения, отразившиеся на всей сфере культуры, литературе, литературной теории и критике. Научное рассмотрение меняющегося облика славянских литератур в контексте произошедших политических и текущих социокультурных изменений актуально как в сугубо литературоведческом, эстетическом, так и в общекультурном плане. Такие исследования нацелены на выявление закономерностей современного литературного процесса и могут служить основой для прогнозирования дальнейшего культурного развития Европы. Важным достижением в разработке этого дискурса является труд видного историка и теоретика литературы, эссеиста и переводчика, лауреата нескольких престижных профессиональных премий профессора Люблянского университета (Словения) Томо Вирка, посвященный анализу структурных изменений литературы и ее социокультурной роли после обретения Республикой Словенией независимости (1991). Вклад профессора Вирка в развитие национального литературоведения был отмечен наградой М. Рожанца (за эссеистику), наградой А. Оцвирка (за исследования в области компаративистики), премией «Золотая птица» за достижения в области национальной культуры, премией Научно-исследовательского центра Словенской академии наук и искусств, в 2021 г. он был избран ее членом.

Опираясь на ряд известных гипотез о природе отношений между словенской литературой и словенским обществом, автор анализирует современное состояние национальной словесности, делая упор на трансформации ее критического потенциала. «Историческая судьба словенского народа стала первопричиной особой миссии, которую осуществляла национальная литература, – осознание единства словенской нации через художественное слово» [2. С. 14]. На протяжении нескольких веков ведущей функцией словенской литературы была национально-охранительная, т.е. вся мощь национальной жизни была сосредоточена в литературе. Вследствие этого в писательском и читательском сознании художественное слово приобрело особое, возвышенное значение. После провозглашения ФНРЮ (1945), впоследствии СФРЮ, куда на правах республики вошла Словения, с установлением коммунистического режима и тотальной идеологизации культуры литература получила новое, освободительное измерение: «в условиях политико-идеологического прессинга вырабатывала специфические формы сопротивления, которое расшатывало идейные и художественные стереотипы и мифы и делало процесс освобождения слова от диктата идеологии необратимым» [1. С. 9]. Писатели начали обращаться к ранее запрещенным темам, отстаивая право художника на индивидуальное, критическое отношение к действительности и открыто выражая свое политическое и эстетическое инакомыслие.

В 1991 г. с обретением Словенией независимости и переходом к парламентской демократии возникли новые социально-экономические условия, оказавшие влияние на культурную сферу. В новых обстоятельствах литература начала искать адекватные способы взаимодействия с действительностью и сразу же столкнулась с проблемой «выживания» в условиях рынка, высокой конкуренцией, лавиной массовой переводной продукции. Общественные трансформации «запустили механизм саморегуляции национальной литературной системы, движимой необходимостью приспособиться к новым условиям, “встроиться” в глобализированную западную культуру, что способствовало возникновению в стране новой литературной ситуации, развивающейся по законам рынка» [3. С. 13]. В результате литература утратила традиционную национально-компенсаторную, эмансипаторскую функцию, лишилась своего особого положения и ведущей роли и начала постепенно вытесняться на периферию общественной жизни. Автор монографии ставит своей задачей выявить и систематизировать «структурные изменения, произошедшие в словенской литературе после провозглашения национального суверенитета и установления парламентской демократии […] с точки зрения ее (литературы. – <em>Н.С</em>.) общественного предназначения» (s. 8) и показать, как она отвечает на современные вызовы глобализации и маргинализации.

Монография состоит из трех разделов. В первом – «Традиционная структура словенской литературы» – представлены канонические концепции роли и функции национальной литературы, сформулированные в ХХ в. литературоведами И. Приятелем, Д. Пирьевцем и Я. Косом, а также рефлексия на них со стороны ученых XXI в. Второй и третий разделы, соответственно, «Между Второй мировой войной и самостоятельностью» и «Словенская литература 1990–2020», посвящены описанию семи последних десятилетий функционирования литературы Словении с более подробным рассмотрением отдельных знаковых социокультурных и художественных явлений. Труд завершают выводы, авторский прогноз перспектив сохранения литературой своего общественного потенциала, библиография и именной указатель.

В первом разделе Вирк подробно анализирует программные труды И. Приятеля «Культурная и политическая история словенцев: 1848–1895» (1940), Д. Пирьевца «Главные характеристики развития словенской литературы» (1963), Я. Коса «Теория и практика современной словенской прозы» (1975) и приходит к выводу, что все авторы связывали специфику развития родной словесности, ее особый мессианский путь и национально-компенсаторную функцию с геополитическими и историко-культурными факторами: «Искусство как таковое не было ее (литературы. – <em>Н.С.</em>) главным ориентиром, а лишь способом самоутверждения нации» – И. Приятель [12. S. 30]; литература «не является продуктом свободного цивилизационного и общекультурного развития словенской нации, но есть результат […] тяжелых исторических обстоятельств» – Д. Пирьевец [10. S. 383], она, «в отличие от европейских образцов, игнорирует высокие метафизические темы и ориентирована на конкретный исторический и социальный опыт» – Я. Кос [7. S. 211]. Далее Вирк прослеживает, как этические и социокультурные константы словенской литературной парадигмы (мессианство, жертвенность, национальная ангажированность), названные Д. Пирьевцем «прешерновской структурой» [11. S. 78], подверглись критике со стороны представителей следующей генерации литературоведов – М. Ювана и М. Довича. Первый указал на то, что конституирование национальной идентичности, начиная с XVIII в., является одной из значимых функций многих европейских литератур, а отнюдь не прерогативой словенской словесности [5. S. 8]; второй обратил внимание на то, что формирование национального самосознания было комплексным процессом, в котором наряду с деятелями литературы принимала участие политическая элита, образовательные институции и медиа [4. S. 78]. Проработанный материал приводит автора монографии к следующим умозаключениям: несмотря на то, что национально-конституирующая и национально-компенсаторная функции словенской литературы в европейском контексте не уникальны, художественный потенциал, приобретенный благодаря этим миссиям, в национальном социокультурном пространстве реализован ею в большей степени, чем литературами других стран с аналогичным культурным синдромом. Он также подчеркивает, что на формирование словенского литературного канона, безусловно, оказали влияние специфические исторические и общественно-политические факторы: «политическая несамостоятельность и угроза целостности нации стали причинами того, что словенская литературная система подчинялась не столько требованиям эстетического совершенства, сколько необходимости сохранения, конституирования и защиты нации» (s. 48).

Во втором разделе рассматривается литературная ситуация в период вхождения Республики Словении в состав СФРЮ. При подаче этого неоднократно востребованного словенскими и зарубежными литературоведами материала Вирк делает акцент на тех литературных феноменах, которые оказали влияние на изменение общественных настроений и способствовали переходу словенского общества от коммунистического режима к парламентской демократии. Структура раздела отвечает поставленной задаче: после экскурса в новейшую историю Словении, раскрывающего общественно-политический и социокультурный контекст в период 1945–1991 гг., следуют параграфы, посвященные конкретным литературным десятилетиям: 1950-м – «“Эра Зихерла”, ждановщина, Агитпроп»; 1960-м – «Критическое поколение, культурное инакомыслие»; 1970-м – «Конец 60-х, “свинцовые” 70–е и их противоречия»; 1980-м – «Переоценка официальной истории в романе 80–х годов». В каждом прослеживается взаимодействие идеологии и политики с литературой, прошедшей путь от «Первого съезда писателей Югославии (1946), заявившего свою монополию на идеологическое руководство культурой» (s. 57) до «открытой критики политической и идеологической системы в 1980-х» (s. 98). К важным вехам на этом пути Вирк относит сборник Э. Коцбека «Страх и мужество» (1951), деятельность журналов «Beseda», «Revija 57», «Perspektive», «Nova revija», инициативы Общества словенских писателей, драматургию Д. Смоле, П. Козака, М. Рожанца, Г. Стрниши, Д. Йовановича, поэзию Д. Зайца, прозу В. Зупана, Л. Ковачича, Й. Сноя, И. Торкара, Д. Рупела и др. Росту протестных настроений в писательской среде способствовала репрессивная политика коммунистических властей, при которых «в тюрьмах оказалось наибольшее число словенских поэтов и писателей» [6. S. 943]. Это привело к тому, что изначально лояльные режиму авторы в поисках не только духовной, но и физической свободы, переходили в стан оппозиции. На многочисленных примерах автор демонстрирует, как литература, политизируясь сама, политизировала общество, новой тематикой и проблематикой «восполняя отсутствие демократических свобод» (s. 105). Произведения, критически осмысляющие недавнее национальное прошлое (гражданская война и сопровождавшее ее братоубийство, конфликт Й.Б. Тито и И. Сталина, политические репрессии и пр.), оказывали влияние на читателей, высвобождая их сознание от ложных комплексов и навязываемых стереотипов, заставляя задуматься о происходящем. Таким образом, констатирует автор монографии, на излете югославского социализма национально-охранительная функция литературы сменяется политически-компенсаторной: в своих высших художественных достижениях литература становится проводником «свободомыслия, плюрализма и институтов политической демократии» (s. 103).

Третий, самый обширный раздел, посвященный многоаспектному рассмотрению литературного процесса в независимой Словении, вводит в научный обиход актуальный и чрезвычайно интересный фактический материал. Раздел состоит из двух частей: «Переходные годы» (литература 1990-х годов) и «Новое тысячелетие». В первой части раскрывается специфика литературной жизни в период демократизации на примере развития прозы, драматургии и поэзии. Литературоведческий очерк предваряет краткий экскурс в новейшую политическую историю Словении, в нем подчеркивается особая роль творческой интеллигенции в словенской «бархатной» революции: так же как в Чехии, одной из особенностей словенской политической жизни в момент провозглашения суверенитета и сразу после стало активное участие в ней деятелей литературы и культуры (s. 109). Далее, в параграфе «Словенская литературная культура в переходный период» следует подробный разбор (фактически, рецензия) монографии Н.Н. Стариковой «Литература в социокультурном пространстве независимой Словении» (2018), которая, по утверждению Вирка, стала «комплексным» (s. 110), «новаторским» исследованием заявленной проблематики, в чем-то предварившим проект «Под сенью Прешерна», поэтому «многие выводы автора (Н.Н. Стариковой. – <em>Н.С</em>.) могут быть использованы и в этом труде» (s. 116). Так, Вирк разделяет точку зрения российской коллеги о том, что изменение общественно-политических и экономических условий, развитие рыночных отношений, коммерциализация всех сфер деятельности оказали существенное влияние на словенскую литературную жизнь и всю ее инфраструктуру. В результате, «литература в значительной степени потеряла свою некогда важную общественную репутацию и столкнулась с новой нелегкой задачей: заново определить свою социальную функцию» (s. 120). В прозе (которой в разделе уделено самое большое внимание) это нашло отражение на уровне тематики, проблематики и жанровой системы, характеризующейся словенскими литературоведами как «жанровый синкретизм» [13. S. 4] и «время автопоэтик» (s. 130). Эклектизм литературных произведений рассматриваемого периода, участие в литературной жизни представителей разных поколений отразились на структуре подачи рассматриваемого прозаического материала, довольно сложно поддающегося систематизации. Поэтому его изложение не всегда логично: гендерный критерий соседствует с тематическим, стилистический – с жанровым. Вирк предлагает «свой» репрезентативный ряд авторов, творчество которых, с его точки зрения, наиболее типично характеризует художественную атмосферу 1990-х. Ф. Лаиншчек, М. Томшич и В. Жабот широко используют мифологический, этнокультурный или географический материал отдельных областей Словении (национальный вариант «магического» реализма), Д. Янчар и А. Хинг развивают исторический жанр, Э. Флисар – жанр романа-путешествия, Б. Боету-Боета – жанр антиутопии. Минимализм характерен для поэтики А. Блатника, склонность к политическим аллегориям – для проблематики Т. Перчича. Как особая разновидность прозы, ранее находившаяся на периферии, начинают выступать тексты, написанные женщинами, – Б. Швигель-Мера, Н. Пирьевец, К. Маринчич; некоторые из писательниц (М. Кумердей, М. Новак) продолжают экспериментировать с постмодернизмом. Включение в ткань повествования разговорного языка, социолектов характерно для А. Скубица и З. Хочевара. Общими знаменателями для всей этой мозаики, полагает Вирк, можно считать «последовательную аполитичность писательских позиций» и «печать постмодернизма» (s. 130), т.е. использование авторами-непостмодернистами его характерных приемов.

Состояние драматургии в переходный период, по мнению автора монографии, тоже имело свои особенности. К ним он относит практически полное отсутствие молодых драматургов, увеличение числа примитивных комедий и возвращение авторов к востребованным в предшествующие десятилетия сценическим формам – поэтической драме и драме абсурда. Первую успешно воплощали В. Тауфер и И. Светина, вторая привлекла Э. Флисара и Д. Поточняк. Едва ли не единственным исключением стала в это время драма Д. Йовановича «Антигона» (1993), в которой содержится прямая отсылка к актуальным военным событиям на Балканах.

Поэзии 1990-х годов автор посвящает всего несколько обзорных страниц (не приводя примеров), и делает вывод, что поэтическая практика большинства авторов переходного периода в разной степени связана с философией, эстетикой и поэтикой постмодернизма. В первую очередь это относится к творчеству М. Есиха и М. Деклевы, отдельные постмодернистские элементы характерны также для опусов Бориса А. Новака, С. Макарович, А. Дебеляка, А. Ихана и др.

Свои наблюдения о переходном периоде автор завершает кратким обзором содержания 50 номера журнала «Литература», вышедшего в 1995 г. и посвященного актуальному состоянию национальной словесности (тема номера – «Статьи о словенской литературной программе»). Участники этой полемики, видные поэты, писатели, литературоведы и критики, среди которых А. Блатник, М. Деклева, Я. Кос, М. Богатай, Т. Вирк, М. Юван, М. Кос, И. Осойник и другие, не сговариваясь, констатировали: в литературе упадок, кризис, аполитичность, ей угрожает маргинализация. Насколько этот прогноз сбылся в XXI в. дает представление вторая часть раздела. Ее также открывает краткое введение, разъясняющее национальный общественно-политический контекст первых десятилетий третьего тысячелетия. Вхождение Словении в ЕС, НАТО, Шенгенскую зону повлекло за собой ряд новых политических, экономических и юридических проблем (например, интеграция в европейские структуры сделала ее полноправной участницей мирового экономического кризиса 2008 г. со всеми его негативными последствиями) и активизировало некоторые уже известные, связанные как с псевдомифологизацией военного прошлого – противостояние партизан и домобранцев, бойцов словенской добровольческой армии, части которой воевали на стороне Вермахта, так и с последствиями распада СФРЮ («югоностальгия», проблемы мигрантов, социальное расслоение общества) дискурсы. Как это сказалось на мироощущении многих словенских авторов, которые «устали погружаться в самих себя […] и начали постепенно выглядывать наружу, смотреть на окружающий их мир» (s. 145), показано далее в параграфах о прозе, драматургии и поэзии. Ярким примером такой переориентации в сторону актуальных проблем словенского общества и их критики Вирк считает творчество А. Блатника, начинавшего в русле постмодернизма. Размышляя о развитии романной прозы, исследователь также отмечает в ней два новых явления: переосмысление национальной травмы, нанесенной словенцам гражданской войной, и введение в литературу темы «вычеркнутых», т.е. тех, кто в силу бюрократических причин оказался в независимой Словении лицами без гражданства.

Первое нашло воплощение в жанре военного романа. В годы югославского социализма тема братоубийства во время Второй мировой войны была табуирована, в суверенной Словении для писателей «в раскрытии всей правды о 1941–1945 гг. больше не существовало идейно-политических или уголовно-репрессивных преград» [8. S. 153], однако реалии 1990–х – экономическое переустройство жизни, военный конфликт на Балканах и сами особенности литературного процесса – сохранение в творчестве ряда авторов постмодернистских тенденций, замедлили рефлексию. Но уже в начале 2000-х годов, а затем и в 2010-е целая когорта писателей разных поколений и стилистических пристрастий публикует романы о событиях Второй мировой войны: Н. Пирьевец, Д. Янчар, З. Симчич, Й. Сной, З. Кодрич, М. Хадерлап, М. Кресе, В. Мёдерндорфер, А. Ребула, В. Симонити. В этическом плане Вирк подразделяет их на три условные группы: произведения, в которых речь идет о ранее замалчиваемых эпизодах, связанных с неоправданной жестокостью противоборствовавших сторон, произведения, в которых подвиг антифашистов продолжает возвеличиваться, и, наконец, «нейтральные» тексты, авторы которых, не принимая ничью сторону, показывают трагическую судьбу личности в потоке истории. К знаковым художественным явлениям, свидетельствующим о роли писателей диаспоры в литературном процессе, он относит роман этнической словенки, проживающей в Австрии, М. Хадерлап «Ангел забвения» («Engel des Vergessens», 2011), написанный на немецком языке и посвященный австрийским словенцам – участникам антифашистского сопротивления.

Усиление писательского внимания к последствиям недавних кардинальных политических и социокультурных изменений, по мнению Вирка, в литературе ведет «к возвращению социально-критического вектора» (s. 145), о чем свидетельствуют романы М. Маццини, П. Главан и Д. Баука. Все они привлекают внимание к одной из самых злободневных проблем независимой Словении – лишению в 1992 г. статуса гражданина тысяч ни в чем не повинных людей, по сути, этнической чистке с применением административного ресурса, правда о которой годами замалчивалась или фальсифицировалась. Обращение к патологиям и аномалиям современного общества характерно и для драматургии рассматриваемого периода, переживающей определенный подъем: появляются новые авторы, среди них много женщин (С. Павчек, Ж. Мирчевска, М. Шилер, Е. Иванц, Т. Матевц и др.). По наблюдениям Вирка, лидирующие позиции теперь занимает политическая драма. В этом жанре, применяя элементы абсурда, гротеска, сатиры, успешно работают представители среднего поколения М. Зупанчич, В. Мёдерндорфер, Д. Поточняк, а также более молодые С. Семенич и Р. Вилчник. При этом сценическое искусство в целом утратило тот потенциал свободомыслия и энергию объединения, которые отличали его в эпоху тоталитаризма. Несколько иная картина сложилась в поэзии: с одной стороны, продолжают развиваться заявившие о себе ранее неоинтимизм (П. Семолич, М. Видмар, К. Перат), городская поэзия (П. Чучник, У. Зупан, Г. Подлогар), неомодернизм и неоавангард (У. Прах, У. Крамбергер, С. Харламов), религиозная лирика (Б. Сенегачник, Г. Коциянчич), с другой – все чаще названные поэты «становятся аналитиками глобальных и локальных социальных уродств: потребительства, погони за успехом, насилия» [9. S. 181]. Поэтов волнуют темы беженцев, исламофобии, национальной вражды, социального расслоения. Важной вехой современного словенского стихосложения Вирк справедливо считает эпическую поэму поэта с выраженной гражданской позицией Бориса А. Новака «Врата безвозвратности: эпос» (2015–2017), включающую три тома: «Атласы ностальгии», «Время отцов» и «Обиталища душ», общим объемом 40 тыс. стихов. В ней поэт реконструирует и верифицирует прошлое, воплощая его в поэтических образах. Связующим звеном повествовательной структуры всех книг является мотив странствия, который реализуется на трех уровнях: времени, места и памяти. Представленный событийный ряд связан с функционированием воспоминаний: лирический герой Новака путешествует по лабиринтам как услышанного, так и лично пережитого, создавая портрет Времени.

На основании проделанного анализа автор монографии формулирует ряд умозаключений и прогнозов. На протяжении нескольких веков художественное слово занимало в словенском обществе лидирующее положение, отвечало за самосознание нации, в период существования СФРЮ «являло собой пространство духовной и интеллектуальной свободы, предавая гласности запрещенные темы» (s. 192). После провозглашения суверенитета традиционное предназначение словенской литературы значительно изменилась: литература лишилась своего особого положения и ведущей общественной роли. Пальма первенства в постановке острых вопросов, открытии злободневных дискуссий перешла к средствам массовой информации, блогерам, правозащитникам, политикам. Теперь, обращаясь к противоречиям либерального капитализма, недостаткам парламентской демократия, проблемам «вычеркнутых», ксенофобии, гомофобии и т.д., литература не предлагает новаторских ракурсов, напротив, как правило, следует уже заявленной точке зрения (официальной или оппозиционной), привлекает внимание к медийно растиражированным суждениям. Усугубляет ситуацию и то, что словенское общество все еще расколото во взглядах на национальное прошлое, поэтому не приемлет идеологически нейтральных трактовок пережитых травм. Для Вирка очевидно, что сегодня словенская литература, остро нуждаясь в переосмыслении и актуализации своей социальной роли, находится в процессе поиска новой идентичности. Способствовать этому, по его мнению, может «присущий литературе имманентный этический потенциал, включающий воображение […] и эмпатию» (s. 193), который, однако, словенская словесность пока должным образом не реализует. Будущее человечества – за «расширением и совершенствованием этического сознания, ибо именно в дихотомии – этическое сознание индивидуума и коллективное бессознательное, – уверен автор монографии, – скрывается ответ на вопрос о роли любой, в том числе словенской, литературы в обществе» (s. 197).