Страннические мотивы в древнерусских памятниках о равноапостольной княгине Ольге и равноапостольном князе Владимире

Ростовцева Юлия А.

doi:10.31857/S0869544X0021161-0

1

Корпус древнерусских текстов о равноапостольных княгине Ольге и князе Владимире достаточно изучен (см., например, [2–4; 7; 9; 11–13; 17; 18]). Княжеский титул, историческое преемство, одинаковый чин в русских святцах – способствовали тому, что специалисты посвящали исследования сразу двум этим историческим фигурам (см., например, [1; 12]). Между тем, за гранью изученного до сих находятся мотивы странничества в средневековых текстах о просветителях русских. Актуальность темы обусловлена историческим параллелизмом – и княгиня Ольга, и князь Владимир предпринимают странничество, путешествие, результатом которого становится крещение в византийской земле. В статусе чужеземцев, «пришельцев» они впервые воочию знакомятся с церковной обрядовостью христианского закона. Характерно при этом, что в обоих случаях можно говорить о некоем наложении известий в летописном тексте. Характерна гипотеза Г.Г. Литаврина, согласно которой Ольга предприняла поход в Константинополь за 8–9 лет до своего крещения, т е. в 946 г. [8. С. 436–437]. В летописях, отмечает исследователь, слились две версии рассказа о ее путешествии – «императорская» и «патриаршая», так что вторая, связанная с крещением, отодвинула в тень первую [8. С. 436]. Согласно наблюдениям большинства исследователей, Владимир крестился до похода на Херсонес [18. S. 19–20; 19. P. 242–243; 20. P. 77–81]. Основываясь на древнейших памятниках («Память и похвала» Иакова мниха), можно полагать, что в летописном рассказе о «новом Константине» также слились две формы известий: о крещении князя и о его военном походе на Корсунь.

Корпус древнерусских текстов о равноапостольных княгине Ольге и князе Владимире достаточно изучен (см., например, [2–4; 7; 9; 11–13; 17; 18]). Княжеский титул, историческое преемство, одинаковый чин в русских святцах – способствовали тому, что специалисты посвящали исследования сразу двум этим историческим фигурам (см., например, [1; 12]). Между тем, за гранью изученного до сих находятся мотивы странничества в средневековых текстах о просветителях русских. Актуальность темы обусловлена историческим параллелизмом – и княгиня Ольга, и князь Владимир предпринимают странничество, путешествие, результатом которого становится крещение в византийской земле. В статусе чужеземцев, «пришельцев» они впервые воочию знакомятся с церковной обрядовостью христианского закона. Характерно при этом, что в обоих случаях можно говорить о некоем наложении известий в летописном тексте. Характерна гипотеза Г.Г. Литаврина, согласно которой Ольга предприняла поход в Константинополь за 8–9 лет до своего крещения, т е. в 946 г. [8. С. 436–437]. В летописях, отмечает исследователь, слились две версии рассказа о ее путешествии – «императорская» и «патриаршая», так что вторая, связанная с крещением, отодвинула в тень первую [8. С. 436]. Согласно наблюдениям большинства исследователей, Владимир крестился до похода на Херсонес [18. S. 19–20; 19. P. 242–243; 20. P. 77–81]. Основываясь на древнейших памятниках («Память и похвала» Иакова мниха), можно полагать, что в летописном рассказе о «новом Константине» также слились две формы известий: о крещении князя и о его военном походе на Корсунь.

Корпус древнерусских текстов о равноапостольных княгине Ольге и князе Владимире достаточно изучен (см., например, [2–4; 7; 9; 11–13; 17; 18]). Княжеский титул, историческое преемство, одинаковый чин в русских святцах – способствовали тому, что специалисты посвящали исследования сразу двум этим историческим фигурам (см., например, [1; 12]). Между тем, за гранью изученного до сих находятся мотивы странничества в средневековых текстах о просветителях русских. Актуальность темы обусловлена историческим параллелизмом – и княгиня Ольга, и князь Владимир предпринимают странничество, путешествие, результатом которого становится крещение в византийской земле. В статусе чужеземцев, «пришельцев» они впервые воочию знакомятся с церковной обрядовостью христианского закона. Характерно при этом, что в обоих случаях можно говорить о некоем наложении известий в летописном тексте. Характерна гипотеза Г.Г. Литаврина, согласно которой Ольга предприняла поход в Константинополь за 8–9 лет до своего крещения, т е. в 946 г. [8. С. 436–437]. В летописях, отмечает исследователь, слились две версии рассказа о ее путешествии – «императорская» и «патриаршая», так что вторая, связанная с крещением, отодвинула в тень первую [8. С. 436]. Согласно наблюдениям большинства исследователей, Владимир крестился до похода на Херсонес [18. S. 19–20; 19. P. 242–243; 20. P. 77–81]. Основываясь на древнейших памятниках («Память и похвала» Иакова мниха), можно полагать, что в летописном рассказе о «новом Константине» также слились две формы известий: о крещении князя и о его военном походе на Корсунь.

2

Наряду с пространственным перемещением имеет смысл рассмотреть и так называемое духовное странничество, примеры которого во множестве давала христианская литература. Обращаясь лишь к Священному Писанию, можно обнаружить многие из них. Так, в 38 псалме пророк исповедует свою чуждость земному Отечеству, говоря: «якω пресельникъ азъ есмь оу тебе и пришлецъ (здесь и далее курсив мой. – Ю.Р.), якоже вси отцы мои» (Пс. 38:13). В 118 псалме, читаемом в составе полунощницы, говорится: «пришлецъ азъ есмь на земли: не скрый ωт мене запωвѣди твоѧ» (Пс. 118:19). Свою неотмирность во время земных странствований возвещал подвигоположник Господь Иисус Христос (Ин.18:36). За странничество восхвалял ветхозаветных праведников первоверховный апостол в Послании к евреям: «по вѣрѣ оумроша сiи вси, не прiемше ωбѣтованiй, но издалеча видѣвше ѧ, и цѣловавше: и исповѣдавше, яко страннiи и пришельцы суть на земли» (Евр. 11:13). Епископ Римский Климент, апостол от семидесяти, обращался к своей пастве с наставлением: «И знайте, братья, что странствование плоти нашей в мiре этом мало и кратковременно, а обещание Христово велико и дивно […] Чем же можем мы достигнуть этого, если не жизнью благочестивой и праведной, мiрские блага (курсив источника. – Ю.Р.) почитая чуждыми для себя и не желая их?»¹. Наконец, сведения о добродетели странничества включала в себя аскетическая литература, например, «Лествица» Иоанна Синайского, бывшая в большом почете у монашествующих и у мирян, начиная с XI в. [6. C. 25]. Все третье слово указанного труда посвящено феномену странничества. Сам Христос «нас ради снизшел на землю в виде странника»², – отмечает боголюбивый автор. Все эти примеры вкупе с христоцентризмом древнерусской литературы порождали особую мотивику, согласно которой принявший истинную веру, особенно святой, являлся странником в земной юдоли. Таким образом, древнерусские тексты о святых Ольге и Владимире оставляют возможность для экспликации двух видов странничества: фактического и духовного.

1. Писания мужей апостольских / сост. А.Г. Дунаев. М.: Издательский Совет Русской Православной Церкви, 2008. С. 122.

2. Лествичник И. Лествица. М.: Сибирская Благозвонница. М., 2011. С. 54.

Наряду с пространственным перемещением имеет смысл рассмотреть и так называемое духовное странничество, примеры которого во множестве давала христианская литература. Обращаясь лишь к Священному Писанию, можно обнаружить многие из них. Так, в 38 псалме пророк исповедует свою чуждость земному Отечеству, говоря: «якω пресельникъ азъ есмь оу тебе и пришлецъ (здесь и далее курсив мой. – Ю.Р.), якоже вси отцы мои» (Пс. 38:13). В 118 псалме, читаемом в составе полунощницы, говорится: «пришлецъ азъ есмь на земли: не скрый ωт мене запωвѣди твоѧ» (Пс. 118:19). Свою неотмирность во время земных странствований возвещал подвигоположник Господь Иисус Христос (Ин.18:36). За странничество восхвалял ветхозаветных праведников первоверховный апостол в Послании к евреям: «по вѣрѣ оумроша сiи вси, не прiемше ωбѣтованiй, но издалеча видѣвше ѧ, и цѣловавше: и исповѣдавше, яко страннiи и пришельцы суть на земли» (Евр. 11:13). Епископ Римский Климент, апостол от семидесяти, обращался к своей пастве с наставлением: «И знайте, братья, что странствование плоти нашей в мiре этом мало и кратковременно, а обещание Христово велико и дивно […] Чем же можем мы достигнуть этого, если не жизнью благочестивой и праведной, мiрские блага (курсив источника. – Ю.Р.) почитая чуждыми для себя и не желая их?»1. Наконец, сведения о добродетели странничества включала в себя аскетическая литература, например, «Лествица» Иоанна Синайского, бывшая в большом почете у монашествующих и у мирян, начиная с XI в. [6. C. 25]. Все третье слово указанного труда посвящено феномену странничества. Сам Христос «нас ради снизшел на землю в виде странника»2, – отмечает боголюбивый автор. Все эти примеры вкупе с христоцентризмом древнерусской литературы порождали особую мотивику, согласно которой принявший истинную веру, особенно святой, являлся странником в земной юдоли. Таким образом, древнерусские тексты о святых Ольге и Владимире оставляют возможность для экспликации двух видов странничества: фактического и духовного.

Наряду с пространственным перемещением имеет смысл рассмотреть и так называемое духовное странничество, примеры которого во множестве давала христианская литература. Обращаясь лишь к Священному Писанию, можно обнаружить многие из них. Так, в 38 псалме пророк исповедует свою чуждость земному Отечеству, говоря: «якω пресельникъ азъ есмь оу тебе и пришлецъ (здесь и далее курсив мой. – Ю.Р.), якоже вси отцы мои» (Пс. 38:13). В 118 псалме, читаемом в составе полунощницы, говорится: «пришлецъ азъ есмь на земли: не скрый ωт мене запωвѣди твоѧ» (Пс. 118:19). Свою неотмирность во время земных странствований возвещал подвигоположник Господь Иисус Христос (Ин.18:36). За странничество восхвалял ветхозаветных праведников первоверховный апостол в Послании к евреям: «по вѣрѣ оумроша сiи вси, не прiемше ωбѣтованiй, но издалеча видѣвше ѧ, и цѣловавше: и исповѣдавше, яко страннiи и пришельцы суть на земли» (Евр. 11:13). Епископ Римский Климент, апостол от семидесяти, обращался к своей пастве с наставлением: «И знайте, братья, что странствование плоти нашей в мiре этом мало и кратковременно, а обещание Христово велико и дивно […] Чем же можем мы достигнуть этого, если не жизнью благочестивой и праведной, мiрские блага (курсив источника. – Ю.Р.) почитая чуждыми для себя и не желая их?»1. Наконец, сведения о добродетели странничества включала в себя аскетическая литература, например, «Лествица» Иоанна Синайского, бывшая в большом почете у монашествующих и у мирян, начиная с XI в. [6. C. 25]. Все третье слово указанного труда посвящено феномену странничества. Сам Христос «нас ради снизшел на землю в виде странника»2, – отмечает боголюбивый автор. Все эти примеры вкупе с христоцентризмом древнерусской литературы порождали особую мотивику, согласно которой принявший истинную веру, особенно святой, являлся странником в земной юдоли. Таким образом, древнерусские тексты о святых Ольге и Владимире оставляют возможность для экспликации двух видов странничества: фактического и духовного.

3

Среди всех разновидностей жития «предтечи» христианской Руси наибольшее распространение получили только две: краткое проложное житие (древняя редакция севернорусских списков Пролога, по классификации Н.И. Серебрянского, или второй вид Проложного жития XIII–XIV вв., по классификации З.А. Гриценко) и житие в составе Степенной книги³. Древнейший список первого из них читается в составе Синайского палимпсеста (РНБ.Q. п.I.63) XIII–XVI вв. В этом памятнике, как и в проложном житии первой половины XIV в., хранящемся в РГАДА⁴, мотив странничества предельно редуцирован: «блаже[наraѩ] волга […] слышавьши же о вѣрѣ гречьстѣи иде в косндньдинь градъ»⁵. Однако впоследствии это сухое известие обрастает новыми мотивами. Так, в древнейшей проложной редакции в юго-славянских списках имеет место сочетание духовной зрелости с мужескою силою, необходимою для совершения многотрудного, длительного путешествия: «Сии бл[а]ж[е]наа олга […] вьземши ѥлениноу моудро(с)[ть] и моужьскоую крѣпо(с)ть иде вь констандинь гра(д)ъ»⁶. Между тем, почти параллельно с житийной традицией (начиная с XII в.⁷) блаженная княгиня начинает прославляться не только за свое фактическое, но и за духовное странничество. Так, в песне третьей Службы по старейшему списку святая Ольга чествуется за то, что подобно «доброразумивой пчеле» взыскала «поро(д)ны(м) кр[е]щенiемь, въ ц[а]рьстѣ(м) градѣ» христовой веры⁸, – тогда как в последующих строках святая прославляется за свое ментальное, духовное странничество: «крилома б[ла]разоумiа вперивши свои оумъ, възлетѣла еси превыше видимыа твари, взыскавши Б[о]га и творца всѧчески(м)»⁹. Тот же синкретизм духовного странничества и фактического отличает рассказ об Ольге в Повести временных лет, в котором на основании предпринятого путешествия святая уподобляется царице Эфиопской: «Се же бысть, яко же при Соломанѣ приде царица ефиопьская к Соломану, слышати премудрости Соломани»¹⁰, однако, отмечает преподобный Нестор, пришедшая к Соломону искала человеческой премудрости, а «си Божья»¹¹. Так, святая чествуется летописцем за саму цель своего похода в Константинополь – обретенье сакрального знания.

3. Карпов А.Ю. Житие княгини Ольги в редакции псковского книжника Василия (в иночестве Варлаама) // Очерки феодальной России. 2003. № 7. С. 67.

4. РГАДА. Ф. 381. Син. Тип. № 173.

5. РНБ ОР.Q. п. I. 63. Л. 1.

6. Древнейшая проложная редакция жития кн. Ольги в юго-славянских списках // Серебрянский Н. Древнерусские княжеские жития (обзор редакций и тексты). М.: О-во истории и древностей рос. при Моск. ун-те, 1915. Приложение. С. 6.

7. По мнению ряда ученых, Служба св. кн. Ольге составлена в XII в. Кириллом Туровским, см. [5. C. 362; 11. C. 443; 14. C. 67].

8. Светлова О.В. Служба на память княгини Ольги по старейшему списку // Труды института русского языка им. В.В.Виноградова. М.: ИРЯ РАН, 2015. № 5. С. 351.

9. Светлова. О.В. С. 352.

10. Повесть временных лет по Лаврентьевской летописи 1377 г. / под ред. В.П. Адриановой-Перетц. СПб.: Наука, 1996. С. 30.

11. Повесть временных лет. C. 30.

Среди всех разновидностей жития «предтечи» христианской Руси наибольшее распространение получили только две: краткое проложное житие (древняя редакция севернорусских списков Пролога, по классификации Н.И. Серебрянского, или второй вид Проложного жития XIII–XIV вв., по классификации З.А. Гриценко) и житие в составе Степенной книги3. Древнейший список первого из них читается в составе Синайского палимпсеста (РНБ.Q. п.I.63) XIII–XVI вв. В этом памятнике, как и в проложном житии первой половины XIV в., хранящемся в РГАДА4, мотив странничества предельно редуцирован: «блаже[наraѩ] волга […] слышавьши же о вѣрѣ гречьстѣи иде в косндньдинь градъ»5. Однако впоследствии это сухое известие обрастает новыми мотивами. Так, в древнейшей проложной редакции в юго-славянских списках имеет место сочетание духовной зрелости с мужескою силою, необходимою для совершения многотрудного, длительного путешествия: «Сии бл[а]ж[е]наа олга […] вьземши ѥлениноу моудро(с)[ть] и моужьскоую крѣпо(с)ть иде вь констандинь гра(д)ъ»6. Между тем, почти параллельно с житийной традицией (начиная с XII в.7) блаженная княгиня начинает прославляться не только за свое фактическое, но и за духовное странничество. Так, в песне третьей Службы по старейшему списку святая Ольга чествуется за то, что подобно «доброразумивой пчеле» взыскала «поро(д)ны(м) кр[е]щенiемь, въ ц[а]рьстѣ(м) градѣ» христовой веры8, – тогда как в последующих строках святая прославляется за свое ментальное, духовное странничество: «крилома б[ла]разоумiа вперивши свои оумъ, възлетѣла еси превыше видимыа твари, взыскавши Б[о]га и творца всѧчески(м)»9. Тот же синкретизм духовного странничества и фактического отличает рассказ об Ольге в Повести временных лет, в котором на основании предпринятого путешествия святая уподобляется царице Эфиопской: «Се же бысть, яко же при Соломанѣ приде царица ефиопьская к Соломану, слышати премудрости Соломани»10, однако, отмечает преподобный Нестор, пришедшая к Соломону искала человеческой премудрости, а «си Божья»11. Так, святая чествуется летописцем за саму цель своего похода в Константинополь – обретенье сакрального знания.

Среди всех разновидностей жития «предтечи» христианской Руси наибольшее распространение получили только две: краткое проложное житие (древняя редакция севернорусских списков Пролога, по классификации Н.И. Серебрянского, или второй вид Проложного жития XIII–XIV вв., по классификации З.А. Гриценко) и житие в составе Степенной книги3. Древнейший список первого из них читается в составе Синайского палимпсеста (РНБ.Q. п.I.63) XIII–XVI вв. В этом памятнике, как и в проложном житии первой половины XIV в., хранящемся в РГАДА4, мотив странничества предельно редуцирован: «блаже[наraѩ] волга […] слышавьши же о вѣрѣ гречьстѣи иде в косндньдинь градъ»5. Однако впоследствии это сухое известие обрастает новыми мотивами. Так, в древнейшей проложной редакции в юго-славянских списках имеет место сочетание духовной зрелости с мужескою силою, необходимою для совершения многотрудного, длительного путешествия: «Сии бл[а]ж[е]наа олга […] вьземши ѥлениноу моудро(с)[ть] и моужьскоую крѣпо(с)ть иде вь констандинь гра(д)ъ»6. Между тем, почти параллельно с житийной традицией (начиная с XII в.7) блаженная княгиня начинает прославляться не только за свое фактическое, но и за духовное странничество. Так, в песне третьей Службы по старейшему списку святая Ольга чествуется за то, что подобно «доброразумивой пчеле» взыскала «поро(д)ны(м) кр[е]щенiемь, въ ц[а]рьстѣ(м) градѣ» христовой веры8, – тогда как в последующих строках святая прославляется за свое ментальное, духовное странничество: «крилома б[ла]разоумiа вперивши свои оумъ, възлетѣла еси превыше видимыа твари, взыскавши Б[о]га и творца всѧчески(м)»9. Тот же синкретизм духовного странничества и фактического отличает рассказ об Ольге в Повести временных лет, в котором на основании предпринятого путешествия святая уподобляется царице Эфиопской: «Се же бысть, яко же при Соломанѣ приде царица ефиопьская к Соломану, слышати премудрости Соломани»10, однако, отмечает преподобный Нестор, пришедшая к Соломону искала человеческой премудрости, а «си Божья»11. Так, святая чествуется летописцем за саму цель своего похода в Константинополь – обретенье сакрального знания.

4

Мотивологическое присутствие странничества духовного, наряду со странничеством фактическим, отличает и более поздние памятники, такие как «Степенная книга царского родословия» (СК). Так, уже в самом древнейшем, Томском списке СК паломничеству княгини предшествует духовное странничество. При этом составитель используют характерную риторику с семантикой пути: «и ч[и](c)тою совѣстiю суща(г)[о] Б[о]га взыска и с[е]р(д)[е]чныма очима поу(т)[ь] б[ла]горазумiа оувидѣ, по немоу (ж) неблазнено поиде»¹². Божественной устремленности, которая предваряла судьбоносное для правительницы и всей Руси путешествие, составитель уделяет столь большое внимание, что пишет о нем в отдельной статье: «О желании шествiа въ Царьградъ блаженныя Ольги». Если в Чудовском списке СК местоимение «сама» синтаксически связано не с глаголом «шествовати», а с глаголом «видѣти»: «трудолюбнымъ тщаниемъ восхотѣ шествовати къ Царствующему граду и сама своима очима желаше видѣти красотоу службы хриcтианьскиа»¹³ – в Думинской редакции конца XVI в., отразившей «дальнейшую эволюцию текста на базе списка Ч (Чудовского. – Ю.Р.)»¹⁴ местоимение «сама» приставлено к глаголу с семантикой движения: «восхотѣ шествовати…сама»¹⁵.

12. ТОКМ 7903/2. Л. 11.

13. Степенная книга царского родословия по древнейшим спискам. Тексты и комментарии в 3-х т. / отв. ред. Н.Н. Покровский, Г.Д. Ленхофф. Т. 1. Житие св. княгини Ольги. Степени I–X. М.: Языки славянских культур. 2007. С.158

14. Степенная книга. С. 6.

15. Степенная книга. С. 158.

Мотивологическое присутствие странничества духовного, наряду со странничеством фактическим, отличает и более поздние памятники, такие как «Степенная книга царского родословия» (СК). Так, уже в самом древнейшем, Томском списке СК паломничеству княгини предшествует духовное странничество. При этом составитель используют характерную риторику с семантикой пути: «и ч[и](c)тою совѣстiю суща(г)[о] Б[о]га взыска и с[е]р(д)[е]чныма очима поу(т)[ь] б[ла]горазумiа оувидѣ, по немоу (ж) неблазнено поиде»12. Божественной устремленности, которая предваряла судьбоносное для правительницы и всей Руси путешествие, составитель уделяет столь большое внимание, что пишет о нем в отдельной статье: «О желании шествiа въ Царьградъ блаженныя Ольги». Если в Чудовском списке СК местоимение «сама» синтаксически связано не с глаголом «шествовати», а с глаголом «видѣти»: «трудолюбнымъ тщаниемъ восхотѣ шествовати къ Царствующему граду и сама своима очима желаше видѣти красотоу службы хриcтианьскиа»13 – в Думинской редакции конца XVI в., отразившей «дальнейшую эволюцию текста на базе списка Ч (Чудовского. – Ю.Р.)»14 местоимение «сама» приставлено к глаголу с семантикой движения: «восхотѣ шествовати…сама»15.

5

Таким образом, в последующем «движении текста» путешествию в Царьград придается значение волюнтаристского акта – сугубого волевого решения, сочетавшегося с духовным странничеством – поиском блаженной Бога. Странническая мотивика присутствует и в статье, сообщающей о приходе «зари русского благочестия» в Константинополь. Благодаря предпринятому путешествию равноапостольная Ольга сравнивается с купцом, ищущим доброго бисера: «прииде въ Царствующии градъ, яко добрый купецъ, ищущи бесцѣннаго бисера Христа»¹⁶. Кроме того, в Степенной книге святая прославляется и за свои миссионерские путешествия. Мотив этот следует возводить к канону Кирилла Туровского, написанному в XII в.¹⁷. Новым является сравнение с равноапостольной Еленой. Сама по себе трихотомия Ольга – Елена – путешествие также довольно ранняя. Так, древнейшая проложная редакция, известная по трем пергаменным спискам сербского пролога начала XIV в., содержит упоминание о взятии Ольгой в Царьграде святыни креста: «rако же бо она (царица Елена – Ю.Р.) шь(д)ши вь ер[у](c)[а]л[и]мь обрѣте ч[е](c)тны кр[ѣ](c)ть г[о](c)[поде]нь також(д)е и сии нова елѥни створи»¹⁸. Но если в древнейшем проложном житии русская княгиня уподобляется римской царице по образу предпринятого паломничества, в Степенной книге основанием для сравнения является совершенные обеими святыми апостольские путешествия.

«Святая бо Елена крестъ Господень обрѣте во Иеросалимѣ, и сама обхожаше по святымъ мѣстомъ, идѣже самъ Христосъ Богъ нашъ своими пречистыма ногама походи… Тако и сiя блаженная Ольга, новая Елена, обходящи грады и вѣси во всей Русьстеи земли, всѣмъ людемъ благочестiе проповѣдая»¹⁹.

Упомянутый пример параллели апостольство – путешествие не единственный. В статье «О пренесенiи честныхъ мощей…» блаженная приравнивается первым апостолам в своем следовании за Христом:

«Петръ и Андрей корабль и мрежу остависта, и Христу послѣдоваста. Сице и блаженная Ольга славу царствiа, и богатество, и единочадаго сына остави, Христа любящи и ищущи, въ чужестраньствие устремися, и Царствующий градъ достиже»²⁰.

Мотив путешествия занимает значимое место и в Похвале святой, читаемой в составе указанной статьи. Так, один из хайретизмов объединяет тему «далечепутнаго шествиа» Ольги, целомудренных ответов на предложение греческого царя и, наконец, тему богоугодной жизни, показанной по возвращении на Русь: «с миромъ восвояси прииде, идѣже показася яко истинная Христова ученица самозванная»²¹. Таким образом, странническая мотивика пронизывает повествование о святой Ольге в СК, начиная от первых глав и заканчивая главой о перенесении мощей. К традиции изложения жития святой Ольги в СК примыкают последующие памятники. При этом наиболее востребованным является мотив о походе в Царьград – как волюнтаристском акте. Так, словесная формула, отраженная в Думинском списке СК, была использована в дальнейшем святителем Димитрием Ростовским для составления Жития святой Ольге в составе Четьих Миней: «восхотѣ сама ити къ Грекωмъ и своими очесы видѣти чинъ службы хр[и](с)тiанскiѧ, и совершеннω оувѣдати, rаже ω истинномъ Бозѣ»²².

16. Степенная книга. С 159.

17. Так, в каноне Кирилла Туровского читаем: «Новаrа оуч[е]н[и]ца х[ри](c)[то]ва в руси rавися. Обходѧщи грады и села, коумиры скрушающи и люди оучаше единомоу б[о]гу кланѧтисѧ, егоже моли за поющаrа тѧ» (см. Никoльский Н.K. Кирилла мниха канонъ и стихиры на память преподобной княгини Ольги, бабы Владимiра. (Из рукописи Ярославского Архиерейского Дома (Спасопреображенского монастыря) № 53-40) // Никольский Н.К. Материалы для истории древнерусской духовной письменности. Сб. ОРЯС АН. СПб., 1907. Т. LXXXII. С. 91.

18. Древнейшая проложная редакция. Приложение. С. 6.

19. Степенная книга. С. 172.

20. Степенная книга. 171.

21. Степенная книга. С. 183.

22. Степенная книга. С. 183.

Таким образом, в последующем «движении текста» путешествию в Царьград придается значение волюнтаристского акта – сугубого волевого решения, сочетавшегося с духовным странничеством – поиском блаженной Бога. Странническая мотивика присутствует и в статье, сообщающей о приходе «зари русского благочестия» в Константинополь. Благодаря предпринятому путешествию равноапостольная Ольга сравнивается с купцом, ищущим доброго бисера: «прииде въ Царствующии градъ, яко добрый купецъ, ищущи бесцѣннаго бисера Христа»16. Кроме того, в Степенной книге святая прославляется и за свои миссионерские путешествия. Мотив этот следует возводить к канону Кирилла Туровского, написанному в XII в.17. Новым является сравнение с равноапостольной Еленой. Сама по себе трихотомия Ольга – Елена – путешествие также довольно ранняя. Так, древнейшая проложная редакция, известная по трем пергаменным спискам сербского пролога начала XIV в., содержит упоминание о взятии Ольгой в Царьграде святыни креста: «rако же бо она (царица Елена – Ю.Р.) шь(д)ши вь ер[у](c)[а]л[и]мь обрѣте ч[е](c)тны кр[ѣ](c)ть г[о](c)[поде]нь також(д)е и сии нова елѥни створи»18. Но если в древнейшем проложном житии русская княгиня уподобляется римской царице по образу предпринятого паломничества, в Степенной книге основанием для сравнения является совершенные обеими святыми апостольские путешествия. <table class="docx-publication-table"><tr><td class="docx-publication-cell"> «Святая бо Елена крестъ Господень обрѣте во Иеросалимѣ, и сама обхожаше по святымъ мѣстомъ, идѣже самъ Христосъ Богъ нашъ своими пречистыма ногама походи… Тако и сiя блаженная Ольга, новая Елена, обходящи грады и вѣси во всей Русьстеи земли, всѣмъ людемъ благочестiе проповѣдая»19.</td></tr></table> Упомянутый пример параллели апостольство – путешествие не единственный. В статье «О пренесенiи честныхъ мощей…» блаженная приравнивается первым апостолам в своем следовании за Христом: <table class="docx-publication-table"><tr><td class="docx-publication-cell"> «Петръ и Андрей корабль и мрежу остависта, и Христу послѣдоваста. Сице и блаженная Ольга славу царствiа, и богатество, и единочадаго сына остави, Христа любящи и ищущи, въ чужестраньствие устремися, и Царствующий градъ достиже»20.</td></tr></table> Мотив путешествия занимает значимое место и в Похвале святой, читаемой в составе указанной статьи. Так, один из хайретизмов объединяет тему «далечепутнаго шествиа» Ольги, целомудренных ответов на предложение греческого царя и, наконец, тему богоугодной жизни, показанной по возвращении на Русь: «с миромъ восвояси прииде, идѣже показася яко истинная Христова ученица самозванная»21. Таким образом, странническая мотивика пронизывает повествование о святой Ольге в СК, начиная от первых глав и заканчивая главой о перенесении мощей. К традиции изложения жития святой Ольги в СК примыкают последующие памятники. При этом наиболее востребованным является мотив о походе в Царьград – как волюнтаристском акте. Так, словесная формула, отраженная в Думинском списке СК, была использована в дальнейшем святителем Димитрием Ростовским для составления Жития святой Ольге в составе Четьих Миней: «восхотѣ сама ити къ Грекωмъ и своими очесы видѣти чинъ службы хр[и](с)тiанскiѧ, и совершеннω оувѣдати, rаже ω истинномъ Бозѣ»22.

Таким образом, в последующем «движении текста» путешествию в Царьград придается значение волюнтаристского акта – сугубого волевого решения, сочетавшегося с духовным странничеством – поиском блаженной Бога. Странническая мотивика присутствует и в статье, сообщающей о приходе «зари русского благочестия» в Константинополь. Благодаря предпринятому путешествию равноапостольная Ольга сравнивается с купцом, ищущим доброго бисера: «прииде въ Царствующии градъ, яко добрый купецъ, ищущи бесцѣннаго бисера Христа»16. Кроме того, в Степенной книге святая прославляется и за свои миссионерские путешествия. Мотив этот следует возводить к канону Кирилла Туровского, написанному в XII в.17. Новым является сравнение с равноапостольной Еленой. Сама по себе трихотомия Ольга – Елена – путешествие также довольно ранняя. Так, древнейшая проложная редакция, известная по трем пергаменным спискам сербского пролога начала XIV в., содержит упоминание о взятии Ольгой в Царьграде святыни креста: «rако же бо она (царица Елена – Ю.Р.) шь(д)ши вь ер[у](c)[а]л[и]мь обрѣте ч[е](c)тны кр[ѣ](c)ть г[о](c)[поде]нь також(д)е и сии нова елѥни створи»18. Но если в древнейшем проложном житии русская княгиня уподобляется римской царице по образу предпринятого паломничества, в Степенной книге основанием для сравнения является совершенные обеими святыми апостольские путешествия. <table class="docx-publication-table"><tr><td class="docx-publication-cell"> «Святая бо Елена крестъ Господень обрѣте во Иеросалимѣ, и сама обхожаше по святымъ мѣстомъ, идѣже самъ Христосъ Богъ нашъ своими пречистыма ногама походи… Тако и сiя блаженная Ольга, новая Елена, обходящи грады и вѣси во всей Русьстеи земли, всѣмъ людемъ благочестiе проповѣдая»19.</td></tr></table> Упомянутый пример параллели апостольство – путешествие не единственный. В статье «О пренесенiи честныхъ мощей…» блаженная приравнивается первым апостолам в своем следовании за Христом: <table class="docx-publication-table"><tr><td class="docx-publication-cell"> «Петръ и Андрей корабль и мрежу остависта, и Христу послѣдоваста. Сице и блаженная Ольга славу царствiа, и богатество, и единочадаго сына остави, Христа любящи и ищущи, въ чужестраньствие устремися, и Царствующий градъ достиже»20.</td></tr></table> Мотив путешествия занимает значимое место и в Похвале святой, читаемой в составе указанной статьи. Так, один из хайретизмов объединяет тему «далечепутнаго шествиа» Ольги, целомудренных ответов на предложение греческого царя и, наконец, тему богоугодной жизни, показанной по возвращении на Русь: «с миромъ восвояси прииде, идѣже показася яко истинная Христова ученица самозванная»21. Таким образом, странническая мотивика пронизывает повествование о святой Ольге в СК, начиная от первых глав и заканчивая главой о перенесении мощей. К традиции изложения жития святой Ольги в СК примыкают последующие памятники. При этом наиболее востребованным является мотив о походе в Царьград – как волюнтаристском акте. Так, словесная формула, отраженная в Думинском списке СК, была использована в дальнейшем святителем Димитрием Ростовским для составления Жития святой Ольге в составе Четьих Миней: «восхотѣ сама ити къ Грекωмъ и своими очесы видѣти чинъ службы хр[и](с)тiанскiѧ, и совершеннω оувѣдати, rаже ω истинномъ Бозѣ»22.

6

Итак, в древнерусских памятниках, как гимнографической, так и летописной природы, наряду с фактическим странничеством (предпринятое путешествие в Царьград) святая Ольга прославляется и за странничество духовное (поиск Божественной премудрости). И поскольку поездка княгини в Константинополь изначально имела сакральные причины – тема духовного пути подчас накладывается на тему пространственного перемещения.

7

В отношении образа князя Владимира изначально ситуация была несколько иной. Первые сведения об обращении русского князя-язычника принято связывать с «Памятью и Похвалой» Иакова-мниха и «Словом о законе и благодати» митрополита Илариона. Однако, как показал А.В. Назаренко, указанным памятникам предшествовали более древние первой половины XI в., такие как «Хроника» Титмара епископа Мерзенбургского и «Житие блаженного Ромуальда из Камальдоли» [10. C. 436]. Титмар (975–1018), уделяющий большее внимание нравственному портрету языческого «короля», тем не менее, делает любопытное историческое замечание:

8

«Названный король носил на бедрах перевязь, чтобы еще больше увеличить врожденную порочность. Но Христос, учитель нашего спасения, велел препоясывать наши полные сладострастия чресла для воздержания, а не ради какого-то возбуждения. Впрочем, когда названный король услышал от своих проповедников о горящих светильниках, он смыл пятно совершенного греха усердной и щедрой милостыней. Ибо написано: “Творите милостыню и все у вас будет чисто”»²³.

23. Титмар Мерзебургский. Хроника. Кн. VII. М.: Русская панорама, 2009. С. 163.

9

Итак, по мысли, Титмара, русского «короля» окружали «свои» проповедники, и Слово Божие он услышал именно от своих, а не от заморских миссионеров. Таким образом, согласно саксонскому хронисту, обращение просветителя руссов никак не связано с мотивом путешествия, странничества, будь то самого «короля» или пришедших к нему проповедников. Несколько иная картина представлена в «Житии блаженного Ромуальда из Камальдоли», написанном Петром Дамиани – известным деятелем западной Церкви, между 1026–1030 гг. В житии содержится пространный рассказ о проповеди на Руси ученика Ромуальда – миссийного архиепископа Бруно-Бонифация Квертфурского. В составе этого рассказа содержится несколько известий о крещении князя Владимира. Так, согласно «Житию», за отвержение проповеди иностранного миссионера бывшего язычника постигает слепота, вследствие которой он крестится²⁴. Здесь уже присутствует мотив путешествия, но в вывернутом виде: не Владимир совершает странничество ради принятия крещения – к нему приходит странствующий миссионер. Мотивная же параллель странничество (путешествие) – принятие крещения пока отсутствует в западных памятниках. Когда же и на какой почве она возникает?

24. Petri Damiani. Petri Damiani. Vita beati Romualdi // Fonti per la storia d'Italia. Vol. 94. A cura di G. Tabacco. Rоma, 1957. P. 60.

Итак, по мысли, Титмара, русского «короля» окружали «свои» проповедники, и Слово Божие он услышал именно от своих, а не от заморских миссионеров. Таким образом, согласно саксонскому хронисту, обращение просветителя руссов никак не связано с мотивом путешествия, странничества, будь то самого «короля» или пришедших к нему проповедников. Несколько иная картина представлена в «Житии блаженного Ромуальда из Камальдоли», написанном Петром Дамиани – известным деятелем западной Церкви, между 1026–1030 гг. В житии содержится пространный рассказ о проповеди на Руси ученика Ромуальда – миссийного архиепископа Бруно-Бонифация Квертфурского. В составе этого рассказа содержится несколько известий о крещении князя Владимира. Так, согласно «Житию», за отвержение проповеди иностранного миссионера бывшего язычника постигает слепота, вследствие которой он крестится24. Здесь уже присутствует мотив путешествия, но в вывернутом виде: не Владимир совершает странничество ради принятия крещения – к нему приходит странствующий миссионер. Мотивная же параллель странничество (путешествие) – принятие крещения пока отсутствует в западных памятниках. Когда же и на какой почве она возникает?

10

Как уже было сказано, в древнейших памятниках, таких как «Память и похвала», «Слово о законе и благодати» отсутствуют указания на его иноземное крещение. Вместе с тем, в составе произведения Иакова Мниха, написанного до возникновения Корсунской легенды (1070–1090 гг.), есть характерное уподобление Владимирова пути к Богу тому пространственному пути, по которому прежде прошла его «бабка»:

«Взиска сп[а]с[е]нiа и прiѧ ω бабѣ своеи Ѡлзѣ, како ше[д]ши къ Ц[а]рюгороду и прiяла бяше с[вя]тое кр[е]щ[е]нiе»²⁵.

Гипотетически вполне вероятно, что содержащееся в составе древнейшего источника скрытое сравнение Владимира с Ольгой, отправившейся в Константинополь, повлияло на последующую книжную традицию, согласно которой «просветитель Руси» также принял крещение в греческой земле. Если учесть, что в древности имел место единый литургический комплекс общего празднования памяти Ольги и Владимира²⁶, а митрополит Иларион задолго до возникновения легенды о крещении бывшего правителя-язычника в Корсуни именует его «блаженным», т.е. святым, – допустимо, что мотивная трихотомия Ольга – Владимир – путешествие в греки повлияла и на летописную традицию с присущей ей Корсунской легендой. По словам А.А. Шахматова, слова, которыми данная легенда вводится в текст Повести временных лет, беспредметны: «Здесь он (князь Владимир. – Ю.Р.) убеждается вполне в необходимости принять греческую веру, но его останавливает вопрос “где крещение приимем”? Этот вопрос он задает боярам, которые отвечают ему ничего не значащим: “где ти любо”. Ответ бояр бессодержателен; он доказывает праздность вопроса, заданного князем» ²⁷. Этим праздным вопросом и праздным ответом в летописное повествование включается сюжет о крещении равноапостольного Владимира в Херсонесе. Для нас же принципиально важно, что одним из последующих этапов «движения текста» является рассказ о путешествии русского правителя с духовной целью.

25. Память и похвала князю Владимиру и его житие по сп. 1494 г. / изд. В.И. Срезневский // Записки Академии наук. VIII серия по Историко-филологическому отделению. Т. I. № 6. СПб.: [б. и.],1897. С. 2.

26. Светлова О.В. С. 334.

27. Шахматов А.А. Корсунская легенда о крещении Владимира. СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1906. C. 5.

Как уже было сказано, в древнейших памятниках, таких как «Память и похвала», «Слово о законе и благодати» отсутствуют указания на его иноземное крещение. Вместе с тем, в составе произведения Иакова Мниха, написанного до возникновения Корсунской легенды (1070–1090 гг.), есть характерное уподобление Владимирова пути к Богу тому пространственному пути, по которому прежде прошла его «бабка»:<table class="docx-publication-table"><tr><td class="docx-publication-cell"> «Взиска сп[а]с[е]нiа и прiѧ ω бабѣ своеи Ѡлзѣ, како ше[д]ши къ Ц[а]рюгороду и прiяла бяше с[вя]тое кр[е]щ[е]нiе»25.</td></tr></table> Гипотетически вполне вероятно, что содержащееся в составе древнейшего источника скрытое сравнение Владимира с Ольгой, отправившейся в Константинополь, повлияло на последующую книжную традицию, согласно которой «просветитель Руси» также принял крещение в греческой земле. Если учесть, что в древности имел место единый литургический комплекс общего празднования памяти Ольги и Владимира26, а митрополит Иларион задолго до возникновения легенды о крещении бывшего правителя-язычника в Корсуни именует его «блаженным», т.е. святым, – допустимо, что мотивная трихотомия Ольга – Владимир – путешествие в греки повлияла и на летописную традицию с присущей ей Корсунской легендой. По словам А.А. Шахматова, слова, которыми данная легенда вводится в текст Повести временных лет, беспредметны: «Здесь он (князь Владимир. – Ю.Р.) убеждается вполне в необходимости принять греческую веру, но его останавливает вопрос “где крещение приимем”? Этот вопрос он задает боярам, которые отвечают ему ничего не значащим: “где ти любо”. Ответ бояр бессодержателен; он доказывает праздность вопроса, заданного князем» 27. Этим праздным вопросом и праздным ответом в летописное повествование включается сюжет о крещении равноапостольного Владимира в Херсонесе. Для нас же принципиально важно, что одним из последующих этапов «движения текста» является рассказ о путешествии русского правителя с духовной целью.

Как уже было сказано, в древнейших памятниках, таких как «Память и похвала», «Слово о законе и благодати» отсутствуют указания на его иноземное крещение. Вместе с тем, в составе произведения Иакова Мниха, написанного до возникновения Корсунской легенды (1070–1090 гг.), есть характерное уподобление Владимирова пути к Богу тому пространственному пути, по которому прежде прошла его «бабка»:<table class="docx-publication-table"><tr><td class="docx-publication-cell"> «Взиска сп[а]с[е]нiа и прiѧ ω бабѣ своеи Ѡлзѣ, како ше[д]ши къ Ц[а]рюгороду и прiяла бяше с[вя]тое кр[е]щ[е]нiе»25.</td></tr></table> Гипотетически вполне вероятно, что содержащееся в составе древнейшего источника скрытое сравнение Владимира с Ольгой, отправившейся в Константинополь, повлияло на последующую книжную традицию, согласно которой «просветитель Руси» также принял крещение в греческой земле. Если учесть, что в древности имел место единый литургический комплекс общего празднования памяти Ольги и Владимира26, а митрополит Иларион задолго до возникновения легенды о крещении бывшего правителя-язычника в Корсуни именует его «блаженным», т.е. святым, – допустимо, что мотивная трихотомия Ольга – Владимир – путешествие в греки повлияла и на летописную традицию с присущей ей Корсунской легендой. По словам А.А. Шахматова, слова, которыми данная легенда вводится в текст Повести временных лет, беспредметны: «Здесь он (князь Владимир. – Ю.Р.) убеждается вполне в необходимости принять греческую веру, но его останавливает вопрос “где крещение приимем”? Этот вопрос он задает боярам, которые отвечают ему ничего не значащим: “где ти любо”. Ответ бояр бессодержателен; он доказывает праздность вопроса, заданного князем» 27. Этим праздным вопросом и праздным ответом в летописное повествование включается сюжет о крещении равноапостольного Владимира в Херсонесе. Для нас же принципиально важно, что одним из последующих этапов «движения текста» является рассказ о путешествии русского правителя с духовной целью.

11

По наблюдению С.А. Сидорова, одной из побудительных причин странничества является «искание наставника» [14. C. 165]. Так, уже в неизвестном Шахматову древнейшем списке 1-го вида Проложного Жития в составе Синайского палимпсеста говорится, что, испытав другие веры, Владимир преображается в такого странника: «и (у)ведевъ с[вя]тоую вероу греческоу rако свѣщѫ на свѣтилѣ и рече въ себѣ сице да створю поидоу въ землю ихъ и плѣню градъ ихъ ωбрѣщоу тоу о(у)чителѣ»²⁸. Слова об обретении духовного руководителя можно встретить во всех четырех видах Проложного жития (Пр.Ж), за исключением четвертой редакции второго вида Пр.Ж, в распространенном Пр.Ж, в обеих редакциях Обычного жития, в четырех из шести распространенных редакциях Обычного жития. Присутствуют они и в составе Печатного Пр.Ж (1643). Редуцированы эти слова лишь в летописных текстах, причем как в древнейших, так и более поздних, например, Никоновском и Воскресенском.

28. РНБ ОР. Q.п. I. 63. Л. 3–3об.

12

Анализируя древнерусские памятники о равноапостольном князе Владимире на предмет страннических мотивов, нельзя обойти стороной «Поучение на память иже в святых равнаго апостолом благовернаго великаго князя Владимера, в святем крещении нареченнаго Василиа, крестившаго всю Рускую землю. Житие и похвала вкратце» (далее «Поучение») и «О крещении Русскиа земля и от житиа въкратце и похвала иже в святыих равнаго апостолом и благовернаго великого князя Владимира, нареченнаго в святемь крещении Василия, крестившаго всю Русскую землю» (далее «Похвала»), восходящих к первой трети XVI в. и к середине XVI в. соответственно, и имеющих общие источники. Особенность «Поучения» и «Похвалы» в том, что в них отсутствуют известия о послах и испытании вер, и военный поход князя Владимира преподан исключительно как результат его религиозного стремления: «и възгоресѧ д[у]хω(м), rако же быти емоу хр[и](c)тiанiноу и всеи земли его, еже и бы(с)[ть]. И иде Владимиръ на хорсоунь гра(д) гречьскыи и взѧтъ его»²⁹. Таким образом, в «Поучении» и «Похвале» корсунское путешествие русского правителя маркировано сакрально в гораздо большей мере, нежели в предыдущих памятниках. Как показал А. С. Усачев, 1-ая степень Степенной книги (Житие св. кн. Владимира) испытала влияние «Поучения» [15. C. 18]. Вероятно, вследствие этого факта военный и матримониальный мотивы похода на Херсонес были существенно сглажены составителем, особое же развитие получил мотив духовного странничества.

29. ОР РГБ. Ф. 113. № 659. Л. 378

Анализируя древнерусские памятники о равноапостольном князе Владимире на предмет страннических мотивов, нельзя обойти стороной «Поучение на память иже в святых равнаго апостолом благовернаго великаго князя Владимера, в святем крещении нареченнаго Василиа, крестившаго всю Рускую землю. Житие и похвала вкратце» (далее «Поучение») и «О крещении Русскиа земля и от житиа въкратце и похвала иже в святыих равнаго апостолом и благовернаго великого князя Владимира, нареченнаго в святемь крещении Василия, крестившаго всю Русскую землю» (далее «Похвала»), восходящих к первой трети XVI в. и к середине XVI в. соответственно, и имеющих общие источники. Особенность «Поучения» и «Похвалы» в том, что в них отсутствуют известия о послах и испытании вер, и военный поход князя Владимира преподан исключительно как результат его религиозного стремления: «и възгоресѧ д[у]хω(м), rако же быти емоу хр[и](c)тiанiноу и всеи земли его, еже и бы(с)[ть]. И иде Владимиръ на хорсоунь гра(д) гречьскыи и взѧтъ его»29. Таким образом, в «Поучении» и «Похвале» корсунское путешествие русского правителя маркировано сакрально в гораздо большей мере, нежели в предыдущих памятниках. Как показал А. С. Усачев, 1-ая степень Степенной книги (Житие св. кн. Владимира) испытала влияние «Поучения» [15. C. 18]. Вероятно, вследствие этого факта военный и матримониальный мотивы похода на Херсонес были существенно сглажены составителем, особое же развитие получил мотив духовного странничества.

Анализируя древнерусские памятники о равноапостольном князе Владимире на предмет страннических мотивов, нельзя обойти стороной «Поучение на память иже в святых равнаго апостолом благовернаго великаго князя Владимера, в святем крещении нареченнаго Василиа, крестившаго всю Рускую землю. Житие и похвала вкратце» (далее «Поучение») и «О крещении Русскиа земля и от житиа въкратце и похвала иже в святыих равнаго апостолом и благовернаго великого князя Владимира, нареченнаго в святемь крещении Василия, крестившаго всю Русскую землю» (далее «Похвала»), восходящих к первой трети XVI в. и к середине XVI в. соответственно, и имеющих общие источники. Особенность «Поучения» и «Похвалы» в том, что в них отсутствуют известия о послах и испытании вер, и военный поход князя Владимира преподан исключительно как результат его религиозного стремления: «и възгоресѧ д[у]хω(м), rако же быти емоу хр[и](c)тiанiноу и всеи земли его, еже и бы(с)[ть]. И иде Владимиръ на хорсоунь гра(д) гречьскыи и взѧтъ его»29. Таким образом, в «Поучении» и «Похвале» корсунское путешествие русского правителя маркировано сакрально в гораздо большей мере, нежели в предыдущих памятниках. Как показал А. С. Усачев, 1-ая степень Степенной книги (Житие св. кн. Владимира) испытала влияние «Поучения» [15. C. 18]. Вероятно, вследствие этого факта военный и матримониальный мотивы похода на Херсонес были существенно сглажены составителем, особое же развитие получил мотив духовного странничества.

13

В «торжественной книге» имеют место две причины уверования великого князя. Первая из них – очевидная: Бог отверз «очи сердечни» бывшему идолослужителю. Вторая – носит более имплицитный характер: главе под названием «Начало желанiя Владимирова во благочестiе» предшествует отрывок о мученической кончине варягов. Духовник Ивана IV не пишет напрямую, что смерть неповинных христиан повлияла на князя, однако последовательность, с которой он излагает события об этом свидетельствует. Упомянув о том, что «нынѣ» на месте убиения варягов стоит Десятинная церковь, митрополит Афанасий начинает следующую главу со слов: «Отселе же начьнемъ, како сии великий князь Владимиръ преложися отъ зловѣрiа во благовѣрiе»³⁰. Странник, по слову преподобного Иоанна Лествичника, словно «иноязычный среди иноязычного народа»³¹. Так, с мотивной точки зрения, первой искрой покаяния (μετανόια греч. – перемена ума) бывший язычник обязан странникам, или, выражаясь языком эпохи, «пришельцам» на его земле. Показывая себя как незаурядный источниковед, при описании похода на Корсунь митрополит Афанасий актуализирует страннический мотив – обретение наставника, избирая известия, восходящие к древним житийным текстам в противовес летописным.

30. Степенная книга. C. 240.

31. Лествичник И. Лествица. М., 2011. С. 51.

В «торжественной книге» имеют место две причины уверования великого князя. Первая из них – очевидная: Бог отверз «очи сердечни» бывшему идолослужителю. Вторая – носит более имплицитный характер: главе под названием «Начало желанiя Владимирова во благочестiе» предшествует отрывок о мученической кончине варягов. Духовник Ивана IV не пишет напрямую, что смерть неповинных христиан повлияла на князя, однако последовательность, с которой он излагает события об этом свидетельствует. Упомянув о том, что «нынѣ» на месте убиения варягов стоит Десятинная церковь, митрополит Афанасий начинает следующую главу со слов: «Отселе же начьнемъ, како сии великий князь Владимиръ преложися отъ зловѣрiа во благовѣрiе»30. Странник, по слову преподобного Иоанна Лествичника, словно «иноязычный среди иноязычного народа»31. Так, с мотивной точки зрения, первой искрой покаяния (μετανόια греч. – перемена ума) бывший язычник обязан странникам, или, выражаясь языком эпохи, «пришельцам» на его земле. Показывая себя как незаурядный источниковед, при описании похода на Корсунь митрополит Афанасий актуализирует страннический мотив – обретение наставника, избирая известия, восходящие к древним житийным текстам в противовес летописным.

14

Корсунскому походу духовник Ивана IV придает значение нарочитого sacra via. Так, после княжеского вопроса о месте принятия крещения и ответа бояр, сводящемуся к «гдѣ ти любо», следует типичное для житийных памятников: «Владимиръ же рече: “Воля Господня да будетъ”»³². Вероятно, связать военную осаду мирного города святым князем напрямую с «волей Господней» автору Степенной книги представлялось несообразным, поскольку после указанного предложения следует довольно обширный фрагмент об обращении бывшего язычника в новую веру.

«И тако же богоизбранныи благочестию законодавець рускимъ людемъ богомудрыи Владимиръ нача оставляти всякое тщанiе еже о идолѣхъ, яко младенческое мудрованiе. Видя себѣ достигша въ мѣру возраста мужа совершенна въ державныхъ сѣдинахъ, и не уклонно вжада премирно украситися багряницею святаго крещения, яко же жадаетъ елень на источники водныя. О взятии града Хирсоня. Нача же воинство съвокупляти на греческий градъ Корсунь и моляшеся сице: “Господи Боже, Владыко, сего у Тебя прошю, да ми даси градъ той, да прииму его и оттуду приведу люди христианы и презвитеры на свою землю, и да научатъ мене и людеи моихъ закону христианьскому”»³³.

Заканчивается пространное отступление словами «еже и бысть по прошению его яко же услыша Богъ молитву»³⁴, после чего следует привычное для житийного и летописного текстов предложение: «По сихъ минувшу единому лѣту иде Владимиръ на Корсунь градъ въ силѣ велицѣ»³⁵. С точки зрения смысла и сюжетной последовательности, весь приведенный отрывок носит избыточный характер, так как об оставлении «всякого тщанiя еже о идолѣхъ» говорилось в предыдущих главах. Показательно также, что ранние житийные тексты, древнейшие списки Повести временных лет (Лаврентьевский, Ипатьевский, Радзивиловский), и даже сравнительно поздние, среди которых оказавшая влияние на Степенную книгу Патриаршая или Никоновская летопись [16. C. 280], пространной молитвы перед решающим походом на Херсонес не содержат. Нет в них и слов, предваряющих крещение святого князя Владимира, перед тем как ему прозреть. Если в составе ПВЛ врачующему таинству предшествует некая неуверенность князя: «да аще истина будетъ, то поистинѣ великъ Богъ будеть хрестеянескъ»³⁶, – в Степенной книге имеет место лишь горячая вера князя в Бога и его стремление стать христианином: «истинно вѣрую яко вся възможна Богу […] къ разумѣнiю Своему божественному наставитъ мя, и волю Его святую творит имя научитъ, и тогда и азъ, яко неключимыи Его рабъ, съ всѣми истинно вѣрующими Ему единомудренно въсхвалю и прославлю имя Его пресвятое»³⁷. Согласно СК, странничество «нового Павла» завершается актом его крещения – моментом, когда, по слову митрополита Афанасия, искатель Христа «Небеснаго Царьствиа нетлѣнныи градъ грьнiй Иеросалимъ приобрѣте»³⁸. Характерно, при этом, что, вопреки своему источнику – «Поучению» [15. C. 18], Степенная книга связывает мотив обретения вышнего града Иерусалима не с блаженным успением князя («подвиг добрыи подвизася, течение сконча, веру съблюде. Темже и в премирныа въселися чины, в горнии Иерусалимь»³⁹), а с крещением в Корсуни.

32. Лествичник И. С. 272.

33. Лествичник И. С. 272–273.

34. Лествичник И. С. 273

35. Лествичник И. С. 273.

36. Повесть временных лет по Лаврентьевской летописи 1377 г. / под ред. В.П. Адриановой-Перетц. СПб.: Наука, 1996. С. 50.

37. Степенная книга. С. 277.

38. Степенная книга. С. 288.

39. ОР РГБ. Ф. 113. № 659. Л 383об.–384.

Корсунскому походу духовник Ивана IV придает значение нарочитого sacra via. Так, после княжеского вопроса о месте принятия крещения и ответа бояр, сводящемуся к «гдѣ ти любо», следует типичное для житийных памятников: «Владимиръ же рече: “Воля Господня да будетъ”»32. Вероятно, связать военную осаду мирного города святым князем напрямую с «волей Господней» автору Степенной книги представлялось несообразным, поскольку после указанного предложения следует довольно обширный фрагмент об обращении бывшего язычника в новую веру. <table class="docx-publication-table"><tr><td class="docx-publication-cell"> «И тако же богоизбранныи благочестию законодавець рускимъ людемъ богомудрыи Владимиръ нача оставляти всякое тщанiе еже о идолѣхъ, яко младенческое мудрованiе. Видя себѣ достигша въ мѣру возраста мужа совершенна въ державныхъ сѣдинахъ, и не уклонно вжада премирно украситися багряницею святаго крещения, яко же жадаетъ елень на источники водныя. О взятии града Хирсоня. Нача же воинство съвокупляти на греческий градъ Корсунь и моляшеся сице: “Господи Боже, Владыко, сего у Тебя прошю, да ми даси градъ той, да прииму его и оттуду приведу люди христианы и презвитеры на свою землю, и да научатъ мене и людеи моихъ закону христианьскому”»33.</td></tr></table> Заканчивается пространное отступление словами «еже и бысть по прошению его яко же услыша Богъ молитву»34, после чего следует привычное для житийного и летописного текстов предложение: «По сихъ минувшу единому лѣту иде Владимиръ на Корсунь градъ въ силѣ велицѣ»35. С точки зрения смысла и сюжетной последовательности, весь приведенный отрывок носит избыточный характер, так как об оставлении «всякого тщанiя еже о идолѣхъ» говорилось в предыдущих главах. Показательно также, что ранние житийные тексты, древнейшие списки Повести временных лет (Лаврентьевский, Ипатьевский, Радзивиловский), и даже сравнительно поздние, среди которых оказавшая влияние на Степенную книгу Патриаршая или Никоновская летопись [16. C. 280], пространной молитвы перед решающим походом на Херсонес не содержат. Нет в них и слов, предваряющих крещение святого князя Владимира, перед тем как ему прозреть. Если в составе ПВЛ врачующему таинству предшествует некая неуверенность князя: «да аще истина будетъ, то поистинѣ великъ Богъ будеть хрестеянескъ»36, – в Степенной книге имеет место лишь горячая вера князя в Бога и его стремление стать христианином: «истинно вѣрую яко вся възможна Богу […] къ разумѣнiю Своему божественному наставитъ мя, и волю Его святую творит имя научитъ, и тогда и азъ, яко неключимыи Его рабъ, съ всѣми истинно вѣрующими Ему единомудренно въсхвалю и прославлю имя Его пресвятое»37. Согласно СК, странничество «нового Павла» завершается актом его крещения – моментом, когда, по слову митрополита Афанасия, искатель Христа «Небеснаго Царьствиа нетлѣнныи градъ грьнiй Иеросалимъ приобрѣте»38. Характерно, при этом, что, вопреки своему источнику – «Поучению» [15. C. 18], Степенная книга связывает мотив обретения вышнего града Иерусалима не с блаженным успением князя («подвиг добрыи подвизася, течение сконча, веру съблюде. Темже и в премирныа въселися чины, в горнии Иерусалимь»39), а с крещением в Корсуни.

Корсунскому походу духовник Ивана IV придает значение нарочитого sacra via. Так, после княжеского вопроса о месте принятия крещения и ответа бояр, сводящемуся к «гдѣ ти любо», следует типичное для житийных памятников: «Владимиръ же рече: “Воля Господня да будетъ”»32. Вероятно, связать военную осаду мирного города святым князем напрямую с «волей Господней» автору Степенной книги представлялось несообразным, поскольку после указанного предложения следует довольно обширный фрагмент об обращении бывшего язычника в новую веру. <table class="docx-publication-table"><tr><td class="docx-publication-cell"> «И тако же богоизбранныи благочестию законодавець рускимъ людемъ богомудрыи Владимиръ нача оставляти всякое тщанiе еже о идолѣхъ, яко младенческое мудрованiе. Видя себѣ достигша въ мѣру возраста мужа совершенна въ державныхъ сѣдинахъ, и не уклонно вжада премирно украситися багряницею святаго крещения, яко же жадаетъ елень на источники водныя. О взятии града Хирсоня. Нача же воинство съвокупляти на греческий градъ Корсунь и моляшеся сице: “Господи Боже, Владыко, сего у Тебя прошю, да ми даси градъ той, да прииму его и оттуду приведу люди христианы и презвитеры на свою землю, и да научатъ мене и людеи моихъ закону христианьскому”»33.</td></tr></table> Заканчивается пространное отступление словами «еже и бысть по прошению его яко же услыша Богъ молитву»34, после чего следует привычное для житийного и летописного текстов предложение: «По сихъ минувшу единому лѣту иде Владимиръ на Корсунь градъ въ силѣ велицѣ»35. С точки зрения смысла и сюжетной последовательности, весь приведенный отрывок носит избыточный характер, так как об оставлении «всякого тщанiя еже о идолѣхъ» говорилось в предыдущих главах. Показательно также, что ранние житийные тексты, древнейшие списки Повести временных лет (Лаврентьевский, Ипатьевский, Радзивиловский), и даже сравнительно поздние, среди которых оказавшая влияние на Степенную книгу Патриаршая или Никоновская летопись [16. C. 280], пространной молитвы перед решающим походом на Херсонес не содержат. Нет в них и слов, предваряющих крещение святого князя Владимира, перед тем как ему прозреть. Если в составе ПВЛ врачующему таинству предшествует некая неуверенность князя: «да аще истина будетъ, то поистинѣ великъ Богъ будеть хрестеянескъ»36, – в Степенной книге имеет место лишь горячая вера князя в Бога и его стремление стать христианином: «истинно вѣрую яко вся възможна Богу […] къ разумѣнiю Своему божественному наставитъ мя, и волю Его святую творит имя научитъ, и тогда и азъ, яко неключимыи Его рабъ, съ всѣми истинно вѣрующими Ему единомудренно въсхвалю и прославлю имя Его пресвятое»37. Согласно СК, странничество «нового Павла» завершается актом его крещения – моментом, когда, по слову митрополита Афанасия, искатель Христа «Небеснаго Царьствиа нетлѣнныи градъ грьнiй Иеросалимъ приобрѣте»38. Характерно, при этом, что, вопреки своему источнику – «Поучению» [15. C. 18], Степенная книга связывает мотив обретения вышнего града Иерусалима не с блаженным успением князя («подвиг добрыи подвизася, течение сконча, веру съблюде. Темже и в премирныа въселися чины, в горнии Иерусалимь»39), а с крещением в Корсуни.

15

Мотив духовного странничества присутствует и в Четьих Минеях святителя Димитрия Ростовского, согласно которым «собравъ оубω силу воинскую» пошел Владимир на греческие земли лишь потому, что среди его окружения не было того, кто привел бы бывшего язычника в истинную веру, наставника: «но понеже никтоже бѣ при немъ таковъ, иже бы его къ совершенiю намѣреваемагω дѣла скорω привелъ, всѣмъ болѧрωмъ и совѣтникωмъ тмою нечестiѧ помраченнымъ бывшимъ, того ради… изωбрѣте совѣтъ себѣ, еже пойти на Греческую землю бранiю, и прiѧти ихъ, и получити оучителей хр[и](c)тiанскихъ»⁴⁰. В большинстве древнерусских текстов рассказ о моменте крещения князя Владимира имеет параллель Владимир – апостол Павел, но и она имеет в основе своей странническую мотивику. По дороге в Дамаск ослеп апостол Павел, на пути в горний Иерусалим, т.е. к своему крещению «разболѣся очима» князь Владимир.

40. Свт. Димитрий Ростовский. Жития святых. Кн. IV. Июнь, июль. Август. Киев: Киево-печерская лавра, 1764. Л. 337.

16

Итак, начиная с древнейших повествований о князе Владимире прослеживается текстологическое наложение (компиляционный шов) известий о путешествии и крещении, благодаря чему сюжет о походе на Корсунь бывшего правителя-язычника и приобретает сакральные обертоны. Наряду с фактическим странничеством книжники ублажают святых Ольгу и Владимира за странничество духовное, выраженное в стремлении к истинной вере и Божественной премудрости. По истечении времени в текстах об обоих правителях прослеживается наращивание страннической мотивики, которая отличает в особенности поздние памятники, такие как «Степенная книга царского родословия».

17

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

18

АН – академия наук.

19

ИВИ – Институт всеобщей истории.

20

ИРЯ – Институт русского языка.

21

ОР РГБ – Отдел рукописей Российской государственной библиотеки им. В.И. Ленина.

22

ОРЯС – Отделение русского языка и словесности.

23

РАН – Российская Академия наук.

24

ПВЛ – Повесть временных лет.

25

ПСРЛ – Полное собрание русских летописей.

26

ПСТГУ – Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет

27

РГАДА – Российский государственный архив древних актов.

28

РНБ – Российская национальная библиотека.

29

СК – Степенная книга.

30

ТОДРЛ – Труды Отдела древнерусской литературы.

31

ТОКМ – Томский областной краеведческий музей.

ГОСТ	Ростовцева Ю. А. Страннические мотивы в древнерусских памятниках о равноапостольной княгине Ольге и равноапостольном князе Владимире // Славяноведение. – 2022. – Номер 4 C. 111-122 . URL: https://slavras.ru/strannicheskie-motivy-v-drevnerusskih-pamyatnikah-o-ravnoapostolnoy-knyagine-olge-i-ravnoapostolnom-knyaze-vladimire/?version_id=96421. DOI: 10.31857/S0869544X0021161-0
MLA	Rostovtseva, Julia "Travel Motifs in Old Russian Literary Sources About the Equal-to-the-Apostles Princess Olga and Equal-to-the-Apostles Prince Vladimir." Slavianovedenie. 4 (2022).:111-122. DOI: 10.31857/S0869544X0021161-0
APA	Rostovtseva J. (2022). Travel Motifs in Old Russian Literary Sources About the Equal-to-the-Apostles Princess Olga and Equal-to-the-Apostles Prince Vladimir. Slavianovedenie. no. 4, pp.111-122 DOI: 10.31857/S0869544X0021161-0

Библиография

Комментарии

Библиография

Комментарии

Войти через