Хорватская народная традиция характеризуется широкими пространственными рамками. С одной стороны это далматинское побережье с примыкающим к нему полуостровом Истрией (причем в ряде случаев Истрия и Кварнерские острова образуют отдельный ареал специфической лексики и соответствующих народных верований), с другой – Славония на северо-востоке страны, с третьей – северо-западная часть Хорватии (по линии регионов: Вараждин–Загреб–Карловац). Последняя имеет ряд особенностей, которые во многом близки словенским культурно-языковым изоглоссам и изодоксам. В контексте народных представлений первичной территории Хорватии уместно рассматривать и островные традиции хорватов, проживающих в настоящее время на территории Австрии, Венгрии, частично – Словакии и Чехии (если не учитывать более поздние языковые и культурные заимствования, о способах идентификации которых см., например, [40]).

Изучение хорватских народных демонологических персонажей филологами-фольклористами и этнологами отличается ярко выраженными ориентирами на фольклорные тексты – нарративы разного типа (мемораты, былички и т.п.). Такой подход был характерен для выдающегося фольклориста XX в. Майи Бошкович-Стулли, в дальнейшем ей последовали и другие хорватские коллеги – Дж. Франкович, И. Лозица, Л. Шешо, Э. Рудан, Л. Маркс и др. Наиболее архаические поверья сохраняются у хорватов, проживающих в иноязычном и инокультурном окружении, как показывает фольклорный и этнолингвистический материал из Бургенланда в Австрии и Венгрии, Подравины в Венгрии, чему в данном исследовании будет уделено особое внимание¹.

Ряд персонажных типов в народной мифологии хорватов имеет черты, характерные для всей Южной Славии, т.е. и для соседних Сербии, Боснии и Герцеговины, Словении, а также Черногории, Македонии, Болгарии. К таковым следует отнести образ прекрасной вилы (хорв., серб. вила, макед. самовила, болг. самодива и др., подробнее см. [11. С. 199–212, 614–624]), которая может как помогать человеку, так и вредить ему. При этом вила в хорватской народной традиции имеет и некоторые особые черты, которые в большей степени распространены именно в этом культурно-языковом пространстве. Так, например, в западной Хорватии, особенно в Истрии, бытуют поверья о строительстве вилами больших древних сооружений, о переносе построек на крыльях в разные другие места [29. S. 196; 19. S. 120; 34. S. 308], в самых разных регионах проживания хорватов встречаются представления о детях и семьях вил, ср. быличку о «стране вил» (vilovski orsag) у подравских хорватов в окружении венгров (примечательно, что в «стране вил» у них якобы есть старейшина и дети, которых они никогда не берут с собой к людям [21. S. 175]). Как и в соседней Боснии и Герцеговине, у хорватов известны поверья о способности персонажей заплетать косички на гривах коней, которые хозяин не должен отрезать, иначе лишится коня. Важным сходством с аналогичными словенскими персонажами следует признать их приверженность к земледельческим занятиям (например, выпекать хлеб, что сохранилось у градищанских хорватов Австрии [13. С. 152]), давать знаки людям своим пением о том, что пришла пора сеять хлеб. Считается, что там, где они оставляют свои вещи (платок, подковку со своих конских или оленьих копыт), будет счастье, удача либо невиданный урожай, особенно если подобная вещь найдена человеком в поле [21. S. 172; 22. S. 140–141]. Наибольшее число признаков рассматриваемого хорватского персонажа встречается повсеместно в южнославянских регионах: способность перемещаться по воздуху, красиво петь, танцевать в хороводе (с.-х. коло, болг., макед. оро), отчего трава впоследствии в этом круге иная: желтая, ярко-зеленая или затоптанная, с грибами по краю и пр. (подробнее см. [11. С. 626–632]), забирать к себе человека, который им понравился (ср. также былички о том, что если им перечить, то случится несчастье, при этом они поощряют и одаривают человека, который их слушается, вежливо с ними разговаривает, угощает и т.п. [22. S. 142–143]). Повсеместно они представляются очень красивыми, с длинными волосами, которые любят расчесывать, сидя на деревьях, но как демонические существа имеют какие-либо особые, отличающие их от людей признаки: например, копыта вместо ног, ноздри без носа (подравские хорваты [22. S. 145–146]).

Общими для всех южных славян персонажными типами следует признать демонов судьбы судженицы (хорв. suđenice, sudbenice, sudnice и под.), которые появляются в первые дни после рождения ребенка и определяют дальнейшую судьбу младенца (подробнее см. [11. С. 243–249, 694–711]). В северо-западной Хорватии на границе со Словенией (район Вараждина) зафиксированы их наименования типа rojenice [23. S. 36] (восходящее к *rod-), что свидетельствует о глубокой архаике западной периферии южнославянского культурно-языкового пространства и коррелирует с другой периферией на востоке Южной Славии (ср. в.-серб. уродушће – предсказательницы судьбы младенца [11. С. 245]).

В связи с поверьями о рождении ребенка и его дальнейшей судьбе отметим очень редкий для Южной Славии мотив подмены² демонологическими персонажами новорожденного у хорватов в среднем течении р. Драва: coprnice… bi došle i bi podmetnile dete [ведьмы бы пришли и подменили ребенка] [22. S. 31]). У подменыша, который у подравских хорватов называется podvršće (букв. «подкидыш») к семи годам начинает непропорционально расти голова, тогда (или раньше, когда ребенку исполняется год) растапливают печь и готовятся посадить туда ребенка, чтобы в этот момент прибежала ведьма и возвратила родителям их настоящее чадо [22. S. 31]. По другим поверьям из тех же краев, подмену ребенка осуществляют вилы, при родах или в течение первых сорока дней: te vile uzmo od mame dete kad mama u kimpetu… Da uzme dete i odneso, premene (Эти вилы забирают у матери ребенка, когда она его рожает… Берут и уносят ребенка, подменяют) [22. S. 30]), ср. аналогичные поверья у боснийцев в окрестностях Високо (соб. зап. 2012, подробнее об этом [13. С. 193]).

Обращаясь к хорватским мифологическим образам, нельзя не отметить лингвогеографическую вариативность наименований хорошо известного всем южным славянам демонического существа, которое можно условно обозначить как «змей летающий»³. Персонаж представляется в виде дракона, называемого aždaja, ala, šarkanj, а также и zmaj, с характерной функцией приносить людям непогоду, при этом в хорватских регионах полностью отсутствует позитивное восприятие летающего змея как защитника сел, полей и угодий, что наблюдается в восточной части Южной Славии, особенно ярко – в восточной Сербии (см., например, [11. С. 658–665]). Наибольшая концентрация поверий о летающем змее-драконе относится к северной части Хорватии – Славонии и северо-западу страны. В Славонии на востоке и севере края прослеживается мотив борьбы змееподобных демонов, что вызывает град и бурю. По поверьям из сел в районах Вировитицы, Слатины, Осиека, Винковцев, во время битвы змееподобных демонов они бросаются друг в друга ледяной крупой, в результате чего на землю выпадает град, уничтожающий урожай. В северных регионах Хорватии, по архивным данным «Этнографического атласа Югославии» (подробнее см. [12. С. 55–56]), демон, называемый ala (славизм, как показывают последние исследования [1]), aždaja (турцизм [37. S. 108]), šarkanj (унгаризм, из венг. sárkány, ср. также другие карпатские параллели: з.-укр. шаркáнь, рум. şǎrcán), является в образе большой черной тучи, сильного ветра, вызывающего бурю и непогоду. Славонский мифологический персонаж šarkanj имеет те же функции, что и вредоносный змей-дракон, известный под иными наименованиями в других частях Южной Славии: например, в районе Слатины считается, что каждый край имеет своего «шарканя», и он дерется с другими, а на земле того, кто терпит поражение, начинает падать град (с. Вашка)⁴. Вместе с тем образ «шарканя» вбирает и несколько новых карпатских черт под влиянием венгерской традиции: прилетая на землю, он становится человеком («грабанцияшем», хорв. grabancijaš) или же носит на спине человека-«грабанцияша»; любит пить кислое молоко, за которым спускается с небес к местным жителям; в случае отказа засыпает их поля и угодья градом; град вызывает ударом большого хвоста; пьет воду из реки и т.д. [22. S. 114, 129–131].

В западных частях Хорватии фиксируются поверья об огненной ипостаси летающего змея, например: «Aždaja ili zmaj – to je kao veliko tele koje riga vatru, hoće “osmuditi”. Njime plaše danju a stvori se po noći. To nije nitko nikad vidio» (Аждая или змей – это как огромный теленок, который изрыгает огонь, стремится «опалить». Им пугают детей, появляется ночью. Это никто никогда не видел) (с. Река, р-н Копривницы)⁵. Подобные поверья отмечаются и у градищанских хорватов Австрии, переселившихся в северные земли Европы в средние века: ognjeni zmaj (букв. «огненный змей» может пролетать над селом как большой огненный шар (с. Трайштоф, Северный Бургенланд, соб. зап., 2007 г.), считается, что когда-то он сжег огнем целое село Филеж (Средний Бургенланд, с. Мьеново, соб. зап., 2013 г.), а однажды упал в местный колодец, где и находился долгое время, высушив его, поэтому к опасному месту боялись подходить (Средний Бургенланд, соб. зап., 2013 г.), вступает в сексуальные отношения с местными ведьмами, влетая как огонь в трубы их печей (подробнее см. [13. С. 153]).

Отметим, что в хорватском Бургенланде представления о летающем в виде огненного шара змее-драконе часто переплетаются с воззрениями на «огненные» ипостаси душ умерших, погибших неправедной смертью. Ognjeni в виде огонька якобы садится на край телеги и перемещается вместе с ней: если возница, почувствовав дополнительную тяжесть, ни разу в сердцах не помянет дьявола (не ругнется), то такая душа считается спасенной и отправляется в рай, в противном случае – плачет со словами: «Опять иду на покаяние» (Средний Бургенланд, соб. зап., 2007 г.). В рассказах и быличках используется наименование персонажа, сокращенное до первой части – ognjeni как субстантивированное прилагательное. Также им пугают детей (без указания на более точную внешнюю характеристику страшилища). Хорваты, проживающие в Бургенланде на территории Венгрии южнее Шопрона верили, что ognjeni (pl.) – это души умерших чиновников, когда-то неправильно мерявших наделы земли крестьянам и теперь блуждающие в ночи по полям и лесам, где их можно встретить в виде либо огоньков, либо огненных столбов на прежних земельных границах (с. Хорватский Жидан, соб. зап., 2017 г.). Похожие представления о душах людей, несправедливо измерявших участки плодородных полей, сохраняются как в северо-западной Хорватии, так и в Славонии. В частности, в окрестностях Вараждина известны поверья о человеке со свечой, но без головы, называемом svijećnjak или svećkar (сс. Пресечно, Стрмец Реметинечки, соб. зап., 2016 г.). У подравских хорватов на границе Венгрии данный персонаж фигурирует под разными именами: vatreni čovek ‘огненный человек’ (реже – ognjeni čovek) или имеет прозрачные по внутренней форме обозначения: inđeler (ср. с.-х. inženjer «инженер»), mernek – букв. «замерщик» [22. S. 133, 137–138]⁶.

Два сходных мифологических образа – ведьма и мора также регулярно встречаются у хорватов. Если первый известен всем славянским и шире – европейским и другим народам, то второй (хорв. mora) у южных славян может рассматриваться как подтип первого: согласно многочисленным этнографическим и фольклорным данным из разных регионов Хорватии, прежде всего далматинских (и соседних динарских), незамужняя девушка становится «морой» (как правило, если она родилась «в рубашке» – u košuljici – особенно красного, голубого, зеленого цвета), а после замужества – ведьмой (хорв. vještica/višćica/vešća/viška, coprnica/copernica/cipernica, štriga)⁷, см., например, [7. С. 5, 126–127; 5. С. 161; 26. S. 282]. Повитуха, чтобы позволить ребенку избежать такой судьбы, громогласно объявляет всему селу (например, с крыши дома, где произошли роды) о рождении младенца со сверхъестественными свойствами в будущем – ведьмы (моры) или колдуна⁸ (если на свет появился мальчик). По свидетельству собирателя местных суеверий из Имотского на переломе XIX–XX вв. С. Кутлеши, mora – это реальная молодая девушка с плохим характером и «злой кровью». Постоянно жаждет «молодой крови», поэтому давит и мучает молодых людей во время сна (начинает с ног и затем добирается до груди). Может довести до смерти человека, к которому «прицепится», предпочитает больше парней: мучает и наваливается на них из-за своего вожделения, а на девушек – из зависти и мести [26. S. 386]. Следует отметить, что в хорватской и соседних южнославянских традициях (боснийской, сербской, черногорской) с образом «взрослой» ведьмы также связываются мотивы кровожадности: она пьет кровь младенцев, поедает их сердца и т.д., не чурается и поедать живьем местный скот.

С ведьмами связаны многочисленные рассказы об их совместном сборе – шабаше на высокой горе, на дереве или на поляне под деревом. При этом обычно указывается и определенный топоним, например «на Клеку вблизи Огулина»; «в окрестностях Сплита вблизи Трогира под одним грецким орехом», «под городом Осиек на одной груше», «под орехом вблизи местечка Промина» в Буковице и т.д. [7. С. 29]. Подобные сведения до сих пор отмечаются и у градищанских хорватов Австрии и Венгрии: например, в южном Бургенланде указывают луг у реки вблизи с. Ново Село (соб. зап., 2014 г.), гору между Венгрией и Австрией вблизи Нарды (с. Нарда, соб. зап., 2019 г.) и др. Фиксируется и магическая формула, которую произносят ведьмы, предварительно намазавшись чудотворным снадобьем, чтобы взлететь и попасть на место своего сбора (например: «Ni o drvo, ni o kamen, neg’ pod oras, pod Prominu» (Не об дерево, не об камень, а под орех под Проминой), Буковица в Далмации [18. S. 306]), как и ее неудачный повтор обычным человеком – незадачливым подражателем, который в результате бьется о камни и попадает на сборище ведьм покалеченным, подробнее см. [13. С. 151]⁹. У градищанских хорватов до сих пор сохраняются представления о том, что летящие на свой сбор ведьмы поднимают сильный вихрь и ветер (ср. то же в Полицах и других местах Хорватии [7. С. 34]). Специфически средиземноморским мотивом можно считать и способность ведьмы (а также и некоторых других демонических персонажей) перебираться через море в Италию в яичной скорлупе «viške i more mogu prijeći preko mora samo u ljupini od jajeta» (ведьмы и моры могу перебраться через море в одной лишь скорлупе от яйца), о-в Крк [30. S. 236]). Помимо повсеместно известных у славян типичных «ведьмарских» функций – отбирать урожай, молоко у коров, насылать болезнь на людей у хорватов Истрии и примыкающих к ней регионов, в том числе и словенских, ведьмы и ведьмаки наделяются особыми вредоносными действиями: они вызывают (а чаще говорится «делают», «творят») град и непогоду.

В качестве редкого для славян в целом следует рассмотреть специфический хорватский образ, называемый krsnik (krisnik, kršnjak, gršnjak), имеющий прямые аналогии лишь у словенцев. По многочисленным поверьям из Истрии и прилегающих к ней Кварнерских островов (есть также единичные свидетельства из региона Горни Котар севернее Риеки), это мифологический персонаж, который представляет собой человека со сверхъестественными свойствами: он обладает способностью бороться с колдунами и ведьмами и защищает угодья родного селения от их пагубного воздействия на погоду и урожай. Образ этого героического демонологического персонажа, внутренняя форма имени которого подталкивает к различным этимологическим интерпретациям, не раз становился объектом изучения этнографов, фольклористов, лингвистов, как в Хорватии, так и в Словении, где ему соответствует очень сходный персонаж (словен. kresnik, krsnik, krstnik), см. подробнее [25; 8; 38, 12. С. 59–64]. Хорватские ученые М. Бошкович-Стулли, Л. Шешо, Э. Рудан и другие в целом не отрицают единство рассматриваемого образа на всех западных территориях южнославянского культурно-языкового пространства, но выделяют при этом черты, специфические для хорватского мифологического персонажа [19. S. 147–153, 224–237; 36; 34. S. 173–174]. Если словенский образ реконструируется как восходящий к основному мифу борьбы героя с змееподобным противником, то аналогичный хорватский персонаж оказывается, по их мнению, более «приземленным»: его основная функция – защищать угодья непосредственно своего края от вредоносных сил, прежде всего града, бури и сходных явлений, которые, в свою очередь, производит ведьмак, колдун (štrigun), ведьмы (štrige, vešće). М. Бошкович-Стулли приводит свидетельства из XVII в., цитируя итальянский источник об обычаях и поверьях в Истрии, где указывается, что люди, родившиеся под влиянием созвездий и те, которые появляются на свет в некой мембране, называются cresnichi и uuncodlachi¹⁰, их дух бродит по ночам, пугая людей и принося ущерб окружающим; те и другие обычно встречаются на больших перекрестках, где воюют друг с другом за изобилие или бесплодие всех видов урожая [20. S. 208–209, 225; 39. S. 519]. С учетом данных «Этнологического атласа Югославии», публикаций XIX–XX вв. и современных полевых записей ученых можно констатировать, что основные мотивы, связанные с хорватским «кресником» в Истрии сохраняются: это необычное рождение младенца – в «шапочке» (з.-хорв. baretica) или «рубашечке»; борьба с обитающим в данной местности колдуном (или ведьмой) по достижении зрелого возраста с целью защитить свое село от градобития (см., например, [19. S. 139–145; 30. S. 195; 24. S. 98]). В настоящее время более часто фиксируются целительные и знахарские функции данного персонажа – героя той или иной местности [34. S. 174,193–200].

Защитниками села и прилегающих угодий в других частях Хорватии могут выступать подобные описанному выше «креснику» люди со сверхъестественными свойствами: vrimenjak (от с.-х. vrijeme ‘погода’) (Синьский край) [15. С. 395], vedovnjak, vedovit čovek (ср. *věd- ‘знать, уметь’, о сверхспособностях человека) (подравские хорваты) [22. S. 98–100]¹¹, legromanti, nagromanti (из итал. negromante «колдун») (южная Далмация) [15. С. 395]. Все эти хорватские персонажи имеют аналоги в восточной части Южной Славии – у боснийцев, сербов, черногорцев, болгар, где названия иные, но функция – управлять погодой, приводить или отводить от села град, бороться с себе подобными за урожай края – та же (см. [11. С. 222–231, 658–665]).