Кашубский язык проходит период становления в качестве литературного на протяжении последних полутора веков. Он получил статус регионального языка в 2005 г., и с этого момента носители кашубщины обрели новые права благодаря принятию закона о кашубском языке. До того кашубщина подвергалась разнообразным целенаправленным ограничивающим воздействиям. В 1980-е годы, когда политика польского государства в целом изменилась в сторону либерализма, попытки повышения статуса кашубщины все еще рассматривались как проявления «сепаратизма» и отказа кашубов от интеграции в единую польскую культуру. На протяжении последней четверти ХХ в. и первого десятилетия XXI в. ксендз Мариан Мётек записал около сотни проповедей, произнесенных им перед своей паствой. Проповеди вышли в сборнике под названием «Посевы Божьего слова на ниве кашубских сердец» [1]. Первые проповеди М. Мётек произносил в закрытых собраниях, не афишируя того факта, что общается с паствой по-кашубски. Последние из записанных проповедей относятся к 2007 г. после легализации кашубского языка, паломничества кашубов в Иерусалим и аудиенции у Иоанна-Павла II в Ватикане.

Учитывая политический контекст и этап развития кашубщины в период с середины 1980-х до второй половины 2000-х годов, выбор кашубщины как языка проповеди можно считать результатом волевого акта проповедника. При этом и сама проповедь является директивным актом. Особенностью проповеди является интенция говорящего, а волевая составляющая в семантике направлена на дирижирование поведением адресата [2. С. 14].

Мы рассмотрим два аспекта проявления воли в кашубских проповедях. Во-первых, чья воля проявляется в тексте проповеди, и кому эта воля приписывается. Во-вторых, проанализируем некоторые языковые средства, которые использует Мётек для донесения до паствы тех смыслов, которые, по его мнению, следует внушить адресатам и закрепить в их сознании. Покажем, с помощью каких средств достигается эффект воздействия на слушателей, трансляция адресатам проповеди волевой составляющей, благодаря которой происходит добровольное принятие транслируемых ценностей участниками коммуникации.

Итак, чью волю транслирует кашубский проповедник? Жанр проповеди предполагает, что в первую очередь священник транслирует волю Бога: «Naji Zbawicél Jezës Christus przed swòjim òdéńdzenim zlecył apòsztołóm, żebë pòdjãlë dzeło głoszeniô Dobri Nowinë…» (Наш спаситель Иисус Христос перед Вознесением велел апостолам взяться за труд проповеди Благой Вести…) [1. С. 7] и Церкви как института, основанного и вдохновляемого непосредственно Богом: «Prezbiterowie jakò wespółrobòtnicë biskùpów – głosy dekret ò pòsłëdze i żëcym ksãdzów Sobòru Watikańsczégo II – mają przede wszëtczim òbòwiązk òpòwiôdaniô wszëtczim Bòżi Ewanielii…» (Пресвитеры в качестве помощников епископов – как провозглашает декрет о службе и жизни священников, принятый на Втором Ватиканском Соборе, обязаны прежде всего нести всем евангельскую весть…) [1. С. 7]. В христианской проповеди, как правило, акцент делается на том, что волю изъявляет Бог-Логос, т.е. Иисус, через Священное Писание (ср. выше), а также через святых и праведных представителей Церкви: «…Bóg w Swiãtim Pismie gôdôł przez lëdzy, na lëdzczi spòsób<em>…</em>» (Бог в Священном Писании говорил через людей, в человеческой манере) [1. С. 7], либо – в католическом варианте – также через Папу Римского: «Òdemknita dwiérze Christusowi! – czãsto wòłôł [Jan Paweł II]» (Откройте двери Христу! – часто призывал [Иоанн-Павел II]) [1. С. 289]. Лица, от которых могут исходить директивы, – это Папа Римский, священник-проповедник, другие священники и рядовые члены Церкви (представители паствы самого проповедника, его прихожане и члены их семей, их окружение): «Profesor Bòrzëszkòwsczi mie namòwiôł do tegò, żebë jem sã pòdjął òdprôwianiô Mszë Swiãti pò kaszëbskù» (Профессор Божешковский потом меня уговаривал, чтобы я стал служить Мессу по-кашубски) [1. С. 9]. К сущностям, чью волю транслирует проповедник, относятся Бог и святые, жившие прежде и причисленные к лику святых, а также умершие священнослужители, которых современники и потомки считают святыми, и с просьбой о канонизации которых обращаются к Папе Римскому: «Czãstą témą kôzaniów […] bëłë słowa zôchãtë, żebë wzbùdzac dobré intencje: “Wszëtkò, co robita, róbta na Bòżą chwałã» (Часто темой проповедей [епископа Константина Доминика] были слова побуждения, чтобы разбудить добрые намерения: «Все, что вы делаете, делайте во славу Божию») [1. С. 301].

Обратимся к языковым средствам (поскольку в статье анализируются письменные тексты, мы не касаемся паралингвистических средств, которые, безусловно, также влияют на адресата): ср. «Bp Dominik miôł dlô wszëtczich dobré słowò. Z jegò kôzaniów przebijało głãbòczé przeżëcé wiarë i aùtenticzné przekôzywanié Christusa. Ksądz biskup wiedno czuł nã òdpòwiedzalnotã za głoszoné słowò, temù pewno tak baro sã do te przëkłôdôł i wkłôdôł w to serce, żëbë dobrze przëszëkòwac kôżdą nôuką. Trzeba wiedzec, że Bòżi Słëga przemôwiòł wiedno tak przekònëjąco, że tak bëłò i kùńc. Czedës […] gosył kôzanié ò Òstatecznym Sądze. Czej wëpòwiôdôł słowa, że “zbawioni pùdą na prawą stronã, a niesprawiedlëwi na lewą’, lëdze w kòscele płakelë i pewno czëlë sã, jakbë ten sąd ju przëszedł, bò tak mimo wòlë przesuwelë sã na prawą stronã kòscoła» (Епископ Доминик для каждого находил верное слово. В его словах просвечивало глубокое переживание и аутентичная проповедь Христа. Епископ всегда чувствовал ответственность за произнесенное слово, поэтому, вероятно, так вкладывался и вкладывал в [свои слова] сердце, чтобы хорошо подготовиться к каждой проповеди. Если бы вы знали, как убедителен был слуга Божий – каждому было ясно, что в жизни произошло именно так, как он представлял. Когда он […] произносил проповедь о Страшном суде, когда произносил слова о том, что спасенные отойдут на правую стоpону, а грешники – на левую, люди в костеле плакали и, вероятно, чувствовали себя так, будто суд уже состоялся, потому что помимо воли перемещались на правую сторону костела) [1. С. 301]. В приведенном отрывке указывается как на паралингвистические способы воздействия («…в его словах просвечивало глубокое переживание, чувствовал ответственность за произнесенное слово»), так и на собственно лингвистические – для каждого находил верное слово, что приводило к ощущению присутствия внутри Евангельской реальности у прихожан и заставляло их испытывать сильные эмоции. Таким образом, убедительность и верно подобранные слова заставляли прихожан испытывать определенные чувства и совершать помимо воли определенные действия.

Среди основных языковых конструкций и средств, применяющихся в проповедях для воздействия на аудиторию, следует отметить повторы, в том числе развернутые, языковые метафоры, риторические вопросы, формы побудительного наклонения и многочисленные другие модальные формы. Также проповеди присуща категория диалогизации, проявляющаяся на всех уровнях языка – «при активной роли ведущего коммуниканта (священника) речевые роли остальных коммуникантов (паствы) минимизированы статусностью произведения или ретранслируемы посредством священника» [2. С. 21].