Везде
Слободан Милошевич между левыми и правыми: расстановка сил, политическая борьба, стратегия убеждения
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Слободан Милошевич между левыми и правыми: расстановка сил, политическая борьба, стратегия убеждения
Аннотация
Код статьи
S0869544X0012783-4-1
DOI
10.31857/S0869544X0012783-4
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Ломоносов Матвей Ю. 
Должность: профессор
Аффилиация: Тюменский государственный университет
Адрес: Тюмень, Россия
Выпуск
Номер 1
Страницы
29-43
Аннотация

Академические исследователи и различные комментаторы чаще всего рассматривают Слободана Милошевича и возглавляемую им Союзную Республику Югославию либо как глашатаев великосербской националистической идеологии, либо как охранителей принципов многонационального социалистического югославизма. Между тем, более корректно анализировать деятельность сербского лидера как архитектора гибридного посткоммунистического политического режима. С. Милошевич виртуозно маневрировал между влиятельными группами коммунистов и антикоммунистов, придерживавшихся самых разных взглядов на «сербский национальный вопрос». Для этого он использовал гибридные идеологемы и мифологемы, формировал противоречивые политические программы, что позволяло политику выстраивать сложносоставную и эклектичную архитектуру социальной поддержки.

Ключевые слова
гибридная идеология, партии в Сербии, политическая риторика, политический транзит, посткоммунизм, сербский национализм, социалистический югославизм, югославский кризис
Источник финансирования
Статья подготовлена при поддержке гранта Российского научного фонда № 19-78-10125 «Как “работают” национализмы?: Сравнительный анализ факторов и механизмов распространения националистических мифологий в постконфликтных Украине и Сербии».
Классификатор
Получено
11.01.2021
Дата публикации
11.01.2021
Всего подписок
6
Всего просмотров
140
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
1 Слободана Милошевича, ставшего ключевой фигурой сербской политики 1987–2000 гг., нередко считают видным представителем националистической идеологии, а порой и главным виновником развязывания вооруженных конфликтов на Балканах. По мнению С.А. Романенко [1. C. 132, 192], в конце 1980-х–1990-е годы «правящие круги Сербии увидели единственный шанс удержаться у власти на волне националистического подъема», «коммунистические лидеры постепенно встали на путь национализма, видя в нем средство укрепления своей власти» (см. также [2. C. 159, 244; 3. C. 118; 4. C. 156]). П.Е. Кандель [5. C. 282–283] утверждал, что «национал-коммунистическая риторика С. Милошевича […] прямо легитимировала сербский национализм и использовала его мобилизационный потенциал». А.В. Сидоренко полагал, что деятельность С. Милошевича соответствовала общим тенденциям эпохи, когда «на смену идее “класса” пришла идея нации» [6. С. 133]. Как отметил К.В. Никифоров [7. C. 95], тезис о «великосербской политике» С. Милошевича глубоко укоренился в литературе и СМИ.
2 В то же время некоторые исследователи придерживаются мнения, что предложенная сербским лидером политическая программа защищала ценности социалистического югославизма и предполагала борьбу с более радикальными деятелями. «Сам Милошевич подвергался давлению со стороны националистов некоммунистической ориентации», – написала Е.Ю. Гуськова [8. C. 48] (см. также [9. C. 829]). Исследовательница подчеркнула, что «в Сербии национализм проявлялся как защитник “югославянства”» [10. C. 72] и «был готов идти на многие уступки ради сохранения федерации, поддержания идеи югославизма» [10. C. 76]. Е.Ю. Гуськова отметила факты постоянной трансформации политической платформы С. Милошевича, включавшей как «использование феномена национальных чувств сербского народа», так и «удивительный прагматизм» [10. C. 73, 570–572, 580–581]. Однако на уровне выводов работа обнаруживает тенденцию к преуменьшению роли этнического национализма в политической доктрине и стратегии С. Милошевича.
3 Я, во-первых, предлагаю рассматривать С. Милошевича не столько как убежденного националиста или защитника идеалов Югославии, сколько как представителя властных элит времени «трансформации одной разновидности недемократического режима в другую», трансформации, которая влечет за собой формирование гибридных идеологий [11. C. 71]. Во-вторых, в статье дается обзор общей расстановки политических сил, в контексте которой действовал сербский лидер, и исторические причины ее возникновения. Наконец, я подвергаю анализу риторические стратегии С. Милошевича в борьбе с оппозицией как слева, так и справа, используя публичные выступления в качестве источника. Мой интерес к дискурсу сербского политика обусловлен наметившейся в литературе тенденцией к изучению политической перформативности [12], а также процессов ведущих к порождению «коллективно разделяемых смыслов» [13. C. 75].
4 Идеологический спектр сербского политикума времен С. Милошевича
5 В условиях трансформации политической архитектуры Югославии, пытаясь противостоять консервативным силам внутри системы, поздне- и посткоммунистические политики обращались за поддержкой к массам и оппозиционным движениям, «балансируя между охранителями режима и его радикальными противниками» [11. C. 68]. Описанный процесс не является «отклоняющейся чертой» Югославии, Сербии или других постъюгославских государств. Он наблюдался во всех обществах переходного периода (см. [7. C. 93]). Особенной является лишь конкретная конфигурация внутриполитических сил. Милошевичу приходилось маневрировать между сторонниками югославской централизации, приверженцами межреспубликанского равновесия образца 1974 г. и еще более радикально настроенными децентрализаторами внутри коммунистической партии (см. [10. C. 581; 9. C. 747–753]), а также националистами разных толков на плюралистичном межпартийном поле. Складывание этой специфической конфигурации было результатом югославского наследия.
6 К середине 1980-х годов среди политических деятелей Югославии, руководителей различных республиканских организаций и интеллектуалов наметилась устойчивая тенденция одобрения националистической идеологии с ее центробежной ориентацией и установками на партикуляризм. Однако, вопреки утверждениям многих исследователей, «национальная лихорадка» [2. C. 271] не была столь всеохватывающей и необоримой. И в рядах политического класса Югославии, и в югославском обществе существовала заметная институциональная и идеологическая инерция югославизма с его центростремительными тенденциями и ценностью «братства и единства» [14. P. 294]. Кроме того, сам позднекоммунистический и посткоммунистический национализм являлся скорее продолжением, чем отторжением социалистического югославизма. Но последний, помимо этноцентрического компонента с его актуализацией этнического коллективизма и принципом «конституционного национализма» [15. P. 43–67, 128–172; 16], содержал установки на межэтническое согласие и даже космополитизм [14. P. 294, 297].
7 В рядах коммунистов политико-идеологическое расслоение было обусловлено постепенной фрагментацией единого югославского политического пространства: превращением Союза коммунистов Югославии (СКЮ) в ассоциацию партий, трансформацией югославской федерации из союзного государства в союз государств и преобразованием надреспубликанских федеральных органов в межреспубликанские к середине 1970-х годов [17. P. 12–18, 31–38, 276–278; 18. C. 209–210; 19. C. 33–36; 9. С. 735–741].
8 После смерти бессменного президента Югославии и генерального секретаря Йосипа Броза Тито в 1980 г. децентрализованный к тому времени СКЮ превратился в трудно управляемую партийную структуру. Он уже не подчинялся принципам «демократического централизма», но в то же время не был федерализован по либеральной модели. Союз состоял из партий республик и автономных краев, связанных сложной системой сдержек и противовесов. Его единство достигалось периодическим перераспределением должностей в федеральных органах власти, консенсусным принятием ключевых политических решений (usaglašavanje) и патрон-клиентскими связями, часто выходящими за пределы республиканских границ.
9 Партийная номенклатура представляла собой отдельный класс югославского общества, уровень жизни которого, особенно в недостаточно развитых регионах страны, значительно отличался от уровня жизни основной части населения. Несмотря на обособленность партийных работников от остальных общественных групп, их ряды не были идеологически и социально однородными. Значительная часть номенклатуры стояла на позициях югославского патриотизма и с подозрением относились к внешним влияниям. Даже в условиях далеко зашедшего процесса дезинтеграции Югославии на рубеже 1980–1990-х годов, многие консервативно настроенные республиканские делегаты, включая представителей западных республик, твердо верили в возможность сохранения целостности страны [20. P. 50–51; 10. C. 81; 3. C. 138].
10 Вместе с тем, с конца 1960-х годов партийные элиты пополнялись представителями нового поколения, которые не принадлежали к довоенной «старой гвардии», т.е. не участвовали в антифашистской партизанской борьбе, сыгравшей решающую роль в становлении социалистического югославизма [17. P. 29; 9. C. 748]. Югославская система образования и воспитания привила новому поколению лидеров воспеваемые коммунистической идеологией чувства патриотизма и солидарности. Однако после реформ СКЮ и фактического превращения Югославии в полуконфедерацию по Конституции 1974 г. эти чувства стали не только универсально распространяться по всей стране, но и обособляться в республиках. Крупные институциональные реформы 1960–1970-х годов обнаружили мощный «побочный эффект». Ценности оборончества и почвенничества, изначально культивируемые партией для внутренней консолидации и защиты внешних рубежей федерации, перешли на уровень федеральных субъектов и стали одним из факторов распада страны (см. [10. C. 66]).
11 Политическое поведение и успехи С. Милошевича сложно понять без учета процессов фрагментации все еще югославских партийно-политических структур. Нарушение коммуникаций между властвующими элитами республик привело к парадоксальной ситуации в Сербии. С одной стороны, сербские коммунисты были обеспокоены стремительным усилением партикуляристского «дезинтегрального» югославизма. С другой стороны, именно идеология «разъединительного» югославизма и институциональные реформы позволяли им избегать давления федеральных органов. Формирование сильных централизаторских настроений в сербской партийной среде трудно представить без общеюгославской децентрализации 1960–1970-х годов (см. [21. P. 328–334]).
12 В Союзе коммунистов Сербии в (СКС) 1980-х годах нарастало недовольство конституционным устройством страны, которое привело к фактической потере контроля Белграда над Косово и Воеводиной, только номинально сохранявшимися в составе Сербии. Надежды на административную централизацию и пересмотр югославской Конституции 1974 г. связывали с именем молодого партийного лидера Ивана Стамболича, ставшего председателем ЦК (СКС) в 1984 г. Тем не менее, Стамболич выражал интересы лишь одной фракции. Его сторонники стремились достичь целей в рамках капсулированной номенклатурной системы: постепенно, путем сугубо внутрипартийных договоренностей, без отхода от идеологии «братства и единства». Они были открыты широкому диалогу с республиканскими, краевыми и федеральными властями (usaglašavanju). Более решительно настроенная часть сербских коммунистов упрекала Стамболича в мягкотелости по отношению к косовским албанцам и медлительности на пути политической централизации. Они были склонны считать, что сербы, самый многочисленный народ Югославии, подвергаются систематической дискриминации, будучи разделенными внутренними границами. Лидером приверженцев радикальной борьбы с партикуляризмом и стал Милошевич, отстранив от власти Стамболича и еще более сдержанного председателя партийной организации Белграда Драгишу Павловича осенью 1987 г. [20. P. 37–47; 9. C. 751].
13 Фрагментация правящих элит Сербии в процессе институциональных реформ СКЮ и федеральных органов предопределила расстановку сил внутри коммунистической партии, наследницей которой стала Социалистическая партия Сербии (СПС) С. Милошевича. Однако, после введения многопартийности сербский лидер был вынужден играть также на более широком политическом поле. На рубеже 1980–1990-х годов спектр политических сил в республике значительно расширился. В первых парламентских выборах на альтернативной основе в декабре 1990 г. приняли участие более 50 партий. Основными конкурентами СПС были правое Сербское движение обновления (СДО) диссидентов-националистов Вука Драшковича и Воислава Шешеля и проевропейская Демократическая партия (ДП) профессора философии Драголюба Мичуновича. В преддверии следующих парламентских выборов, прошедших в декабре 1992 г. произошла некоторая реконфигурация партийной системы. От СДО откололось крайне правое крыло под руководством Шешеля, возглавившего Сербскую радикальную партию (СРП). Разногласия по национальным проблемам и, в особенности, по вопросу Косова привели к формированию Демократической партии Сербии (ДПС) Воислава Коштуницы, покинувшего ДП [10. C. 91–93, 582–587; 7. C. 100].
14 Особенностью политической борьбы в Сербии 1990-х годов являлось активное использование всеми ведущими политическими силами национал-патриотических лозунгов и решительная защита узко понимаемых национальных интересов. В условиях разыгрывания «национальной карты» межпартийная борьба вела лишь к дальнейшей эскалации национализма: политики соревновались друг с другом, «перекупая» избирателя все более и более радикальными заявлениями (см. [22. P. 349–360]). Силы, ориентирующиеся на строго гражданские ценности и готовые пойти на серьезные уступки ради достижения компромисса с югославскими соседями и западными странами, такие как Гражданский союз Сербии (ГСС), постоянно находились в маргинальном положении и не имели представительства в парламенте [10. C. 84].
15 Партийно-политический контекст, сформировавшийся на рубеже 1980–1990-х годов, обусловил решение Милошевича «пробивать себе дорогу» на политический Олимп между группами сторонников децентрализации 1970-х годов, конфедеративных подходов, и конституции 1963 г. (Стамболич и др.), а также перенимать часть националистических лозунгов, при этом выдерживая дистанцию от некоммунистических националистов (см. также [ 10. C. 66, 70, 570–572, 580–581; 9. C. 750–753]). К.В. Никифоров [7. C. 43, 114] отметил, что во время правления Милошевича была выстроена полуторапартийная политическая система, «где “единицей” всегда была Социалистическая партия Сербии», которая время от времени «блокировалась с другими политическими силами, представлявшими все оттенки политического спектра». Кабинет правительства Сербии в 1991–1992 г. был образован одной СПС, а в 1993 г. он поддерживался СРП, кабинет 1994–1997 г. включал четырех представителей небольшой либеральной партии «Новая демократия», а правительство 1998–2000 гг. сформировали СПС, «Югославские левые» и СРП, объединив диаметрально противоположные полюса политического спектра. На федеральном уровне в 1993–1996 г. СПС правила в союзе с наследниками черногорских коммунистов – Демократической партией социалистов Черногории (ДПСЧ), а для образования правительства СРЮ в 1992 г. и 1997–2000 гг. блокировалась с другими партиями, включая «Югославских левых», СРП и даже СДО.
16 Политические маневры С. Милошевича одновременно на внутрипартийном и на межпартийном поле сопровождались порождением эклектичных, гибридных риторических стратегий. Эти маневры обеспечивали возможность формирования политически сложносоставных и идеологически противоречивых коалиций в различных ситуациях. Именно такая комбинация позволяла политику привлекать на свою сторону как ультранационалистов, так и приверженцев югославизма, коммунистов-консерваторов, старых федеральных бюрократов и военных, сторонников умеренной линии.
17 Стратегии убеждения С. Милошевича в политической борьбе
18 До середины 1980-х годов карьера С. Милошевича развивалась по довольно стандартной для югославских коммунистов послевоенного поколения траектории. Родившись в бедной семье, будущий лидер СРЮ был воспитан в коммунистической духе своей матерью – убежденной активисткой компартии. В восемнадцать лет он вступил в партию и поступил на юридический факультет Белградского университета. В карьерном продвижении С. Милошевича важнейшую роль сыграли брачные узы с подругой детства Мирианой Маркович, отец которой со временем занял высший пост в Президиуме ЦК СКЮ, а также близкое знакомство с однокурсником И. Стамболичем, дядя которого в разные годы стоял во главе как ЦК СКЮ, так и правительства и президиума СФРЮ. Стамболич шаг за шагом продвигал своего приятеля по карьерной лестнице вслед за собой. Примечательно, что карьера Милошевича началась с должности советника по экономическим вопросам при белградском горкоме и на протяжении долгого времени он слыл технократом, руководя сначала нефтяной компанией «Техногаз», а затем Белградским банком. Успешный «красный директор» нарастил связи в западных компаниях, выучил английский язык.
19 В 1983 г., вслед за Стамболичем, Милошевич перешел на руководящие партийные посты. Вплоть до 1987 г., будучи секретарем Общины Старый Белград, главой городской информационной службы и затем председателем столичного партийного комитета он не проявлял себя ярким политиком, более того, приобрел известность человека, твердо придерживавшегося партийной линии, последовательного борца с «великосербским» уклоном в партии, культурной сфере и СМИ Сербии (см. [20. P. 31–35; 23. S. 169]). В мае 1986 г. С. Милошевич победил на выборах председателя республиканского ЦК только благодаря упорству Стамболича, причем с минимальным преимуществом. Против него был даже дядя его жены Драгослав Маркович, который в знак протеста ушел в отставку [9. C. 750]. Осень 1986 г. ознаменовалась для Югославии крупным скандалом. В прессу просочился проект Меморандума Сербской академии наук и искусств, в котором сербский народ признавался самым дискриминируемым в СФРЮ. На закрытом совещании с работниками служб госбезопасности Милошевич решительно осудил документ, назвав его выражением «самого мрачного национализма, ведущего к ликвидации текущей социалистической системы и распаду страны» (цит. по [ 21. P. 321]). Однако публичную критику позиции сербских академиков он поручил преданному стороннику, члену белградского горкома Душану Митевичу. Такое поведение, по мнению некоторых авторов, означало переход Милошевича к новой стратегии [20. P. 33].
20 Ведущей для публичной самопрезентации сербского лидера в период 1987–2000 гг. была роль умеренного патриота, способного на компромиссы, но не переступающего красные линии в деле защиты социалистической родины и/или сербского народа. Сторонники Милошевича изображали свою якобы взвешенную, равноудаленную позицию в сербском политикуме, осажденной многочисленными противниками. Согласно их интерпретации, против предложенного руководством страны спасительного курса выступали коррумпированные красные бюрократы, националисты-радикалы, крушители национального согласия, подрывники общественного порядка, внутренние прозападные силы, занимающие соглашательскую позицию, и, разумеется, их иностранные спонсоры (см. [25], а также ниже). Как это часто случается в политике, конкретное содержание «умеренной патриотической» программы определялось самим Милошевичем в зависимости от конъюнктуры.
21 Эклектичное смешение этнонационалистических, социалистических и югославских идеологем и мифологем позволяло политику маневрировать между различными группами элит, противопоставляя свою программу предложениям левой и/или правой оппозиции, и даже сотрудничать с радикалами в обход умеренных националистов из антикоммунистического лагеря. В первом случае в качестве аргумента выдвигались идеалы патриотизма, во втором – югославские ценности, в третьем – умеренные националисты объявлялись лжепатриотами, вступившими в сговор с внешними силами.
22 «Долой кабинетных аппаратчиков!» – «выбор в пользу независимости и свободы»: Удар справа налево…
23 В конце 1980-х годов С. Милошевич активно использовал националистическую риторику и тему исторической несправедливости в Косово в ходе внутрипартийной борьбы. Его противники, группировавшиеся вокруг председателя комитета Союза коммунистов г. Белграда Драгиши Павловича, даже если и разделяли ряд централизаторских идей, были несогласны с бонапартистскими темпами Милошевича и его публичным использованием лозунгов сербских националистов. Павлович резко осудил штурмовщину и подчеркивал, что в текущей кризисной ситуации «пламенные речи могут лишь разжечь пожар» [20. P. 41]. После популистского апрельского выступления С. Милошевича 1987 г. в г. Косово Поле перед собравшимися массами сербских протестующих он старался сдержать пыл республиканских журналистов, но сам оказался под огнем публичной критики. Стамболич, осознавая угрозы, связанные с радикализацией прессы в атмосфере и без того напряженных сербско-албанских отношений, встал на сторону Павловича. В результате, оба политика подверглись остракизму за анти-патриотизм на VIII пленуме ЦК СКС и были сняты со всех постов к концу 1987 г.
24 Через год Милошевич обвинил «кабинетных аппаратчиков» в руководстве Воеводины и Черногории в неготовности к решительным действиям для предотвращения массового исхода сербов из исторических земель Косова и Метохии. В ходе «антибюрократических революций» партийное и государственное руководство двух субъектов было смещено, а его места заняты сторонниками восходящего сербского лидера. В марте 1989 г. были приняты поправки в республиканскую и краевую конституции, ликвидировавшие политическую автономию Косова. Для борьбы с начавшимися в крае протестами косоваров раздираемый внутренними противоречиями Президиум Югославии ввел чрезвычайное положение. В мятежный регион был отправлен многонациональный Федеральный отряд специальных милицейских сил. В мае 1989 г. Милошевич при поддержке национал-патриотически настроенных сербских коммунистов и открытом одобрении консерваторов-титоистов из других республик стал президентом Сербии [20. P. 50–81; 9. C. 750–752].
25 Важно, что приверженность Милошевича бескомпромиссной стратегии в косовском вопросе показала результативность далеко за рамками аппаратной борьбы. Помимо стремительного усиления позиций в СКС, глава ЦК заручился поддержкой на более широком политическом и общественном поле. Непоколебимая позиция Милошевича, его неустрашимое наступление на конституционный статус автономий и триумфальное июньское выступление 1989 г. во время празднований 500-летия битвы на Косовом поле вызвали широкий отклик в рядах представителей диаспоры и сербской интеллигенции. Западная диаспора, многие представители которой были глубоко убежденными монархистами и десятилетиями не признавали коммунистическое руководство Югославии, увидели в «патриоте» Милошевиче воплощение лидера Первого сербского восстания Карагеоргия и руководителя партизан-монархистов во время Второй мировой войны Драже Михайловича. Они горячо одобрили подход Милошевича к решению межнациональных вопросов. Массы эмигрантов с большим энтузиазмом восприняли первое за долгие годы официальное приглашение республиканских властей посетить торжества, приуроченные к 500-летию Косовской битвы. Американцы и британцы сербского происхождения срывались с места, бросали дела, а то и вовсе уходили с работы, чтоб попасть на один из специально организованных чартерных рейсов и отправиться в тур по Сербии. В июне 1990 г. группа влиятельных американских сербов, принявших участие в торжествах по случаю юбилея сражения, создала лоббистскую организацию в Вашингтоне с целью привлечения внимания публики США к тяжелому положению сербского народа на Балканах и продвижению интересов республики в Конгрессе. Комментируя торжественную речь С. Милошевича, произнесенную в день памяти средневековой битвы, известная поэтесса Десанка Максимович призналась прессе, что «никогда не была так счастлива с самого момента своего рождения». Авторитетный литератор Оскар Давичо публично выразил восхищение действиями нового лидера и заявил, что «Сербия, наконец, нашла себя» (см. [24. P. 105–129, 132–133]).
26 В 1990–1993 гг. С. Милошевич перешел к борьбе за власть и влияние как внутри Сербии (впоследствии – также СРЮ), так и на пространстве СФРЮ. Усиливающиеся центробежные тенденции на территории федерации, развитие многопартийности и фракционизм внутри реформированного СПС требовали особенно тщательной проработки политической платформы и тонкой настройки риторической модели. В начале 1990-х годов Милошевич применил национально-патриотическую фразеологию дабы еще больше дистанцироваться от медлительных бюрократов и недостаточно «патриотичных» сторонников гражданских ценностей, а затем, чтобы привлечь на свою сторону часть националистов. Лозунги сербского этнонационализма и социалистического югославизма попеременно использовались им в борьбе с руководством других югославских республик. Наконец, призывы к дальнейшим социально-экономическим преобразованиям и демократизации в рамках прогрессивного югославизма помогали Милошевичу сдерживать правую оппозицию (об апелляциях к идеалам второй Югославии см. ниже).
27 На XIV чрезвычайном съезде СКЮ, который состоялся в январе 1990 г. и стал последним для партии. Милошевич, подводя промежуточный итог своей политики, обратил внимание на националистическую сторону своей политической персоны. В выступлении он отмежевался от недостаточно патриотичных деятелей: «У нас в Сербии больше нет комплекса насчет того, что раз уж сербов больше всего в Югославии, мы должны сидеть в мышиной норе и соглашаться со всем тем, что не в наших интересах, дабы оказавшиеся в меньшинстве не чувствовали себя неудобно» [25. C. 30]. Через год политик подчеркнул в сербской Скупщине, что только бескомпромиссная позиция позволила Сербии вернуться на естественный путь исторического развития, а сербам избежать национального позора: «Республика Сербия после многих лет сделала выбор в пользу достижения реальной конституционно-правовой целостности и выхода из позорного положения, в котором находилась много десятилетий, расколотая и разобщенная» [25. C. 35].
28 На том же заседании Скупщины он обвинил хорватское и словенское руководство в связях с «вредоносными внешними силами» и в сдаче интересов Югославии: «Внешние факторы оказывают уже неприкрытую поддержку силам дезинтеграции Югославии [...]. Их цель – повлиять на построение отношений в Сербии и Югославии. Они хотят, чтоб эти отношения строились по рецепту, написанному вне Сербии и Югославии» [25. C. 43]. С. Милошевич противопоставил антипатриотичному сепаратизму республик борьбу за право сербского народа остаться в Югославии: «Националистические цели руководства […] республик угрожают интересам всей страны, всех югославских народов и всех граждан Югославии, а, в особенности, угрожают интересам сербского народа, треть которого живет вне современной Республики Сербии […]. В подобных условиях на историческую сцену выходит естественная, легитимная [народная] самооборона […] Мы в Сербии […] приняли в качестве ориентира позицию, что сербы должны жить в одном государствe и, разумеется, желаем, чтоб таким государством была Югославия» [25. C. 46, 48–49].
29 Переориентация С. Милошевича на борьбу на уровне СФРЮ и артикуляция интересов сербских общин в республиках в рамках идеологии «сербского единства», а также введение серии жестких санкций СБ ООН в 1992 г. создали благодатную почву для сотрудничества СПС с СРП В. Шешеля (см. [10. C. 77, 566, 575; 7. C. 97–98; 9. C. 757, 840]). Межпартийная координация действий началась еще до всеобщих выборов декабря 1992 г., а их результатом стало доминирование социалистов и радикалов в сербской Скупщине и Вече граждан союзной скупщины. До конца 1993 г. СРП поддерживала третий кабинет посткоммунистической Сербии, пока не разошлась с СПС по вопросу мирного урегулирования в Боснии и Хорватии [10. C. 572, 575, 584].
30 Новое усиление этнонационалистической риторики сущностного исторического пути произошло в период Косовского кризиса. Важно то, что помимо оправдания политики в области межэтнических отношений, националистическое мифотворчество преследовало и внутриполитическую цель. Едва не проиграв сербские выборы националистам, в марте 1998 г. Милошевич стал инициатором формирования правительства «национального единства», вновь приглашая к сотрудничеству РПС Шешеля. Такой неожиданный поворот сербского лидера от резкого осуждения радикалов в постдейтонский период к прямому сотрудничеству с ними вызывал возмущение в рядах других политических партий и СМИ. В ответ Милошевич призвал граждан к единению, к защите своего «однозначного выбора в пользу независимости и свободы» и обвинил противников «правительства национального единства» в антипатриотизме. По его словам, всенародное сопротивление было необходимо не только из-за Косова. «Под вопросом оказалась свобода всей нашей страны, ведь Косово могло бы стать теми воротами, через которые пройдут иностранные войска, способные поставить под угрозу наши самые высокие ценности» [25. C. 95].
31 Как и во многих других ситуациях, объединяясь с ультраправым Шешелем, Милошевич якобы вновь ставил Сербию на самый разумный, магистральный путь развития, который в конкретной политической ситуации оправдывался национальной историей. Проблема Косова обозначалась как вопрос «национальной важности» [25. C. 92]. Бескомпромиссная борьба с несправедливостью западных держав, вошедших в сговор с албанскими сепаратистами, провозглашалась «выбором в пользу независимости и свободы» [25. C. 95], что должно было вызывать в памяти масс примеры «освободительной борьбы сербов» от Косовского сражения до партизанского сопротивления. Примечательно, что в этот период Милошевич утверждал, что более умеренные националисты (например, ДПС) и либеральные организации, но не ультраправые сторонники радикалов Шешеля, получают поддержку извне и являются, по сути, коллаборационистами. В «пятую колонну» националисты зачислялись избирательно и в зависимости от политической конъюнктуры.
32 «Силы хаоса и безумства» и «сепаратизм под личиной демократии»: Удар слева направо…
33 Сербский лидер никогда полностью не отказывался от публичного использования репутации защитника сербов в Югославии, этноисторической мифологии и других атрибутов этнического национализма. Но при необходимости он делал особый акцент на своей умеренности, говоря о приверженности югославистской идеологии с ее постулатами общественной гармонии, социальных гарантий, мирного сосуществования, «братства и единства». Политическое позиционирование Милошевича отличалось удивительной изменчивостью. В отличии от периодов 1987 – начала 1990 г., середины 1992 г. – осени 1993 г. и 1998–2000 гг., в середине 1990 г. – середине 1992 г. и конце 1993–1997 гг. его критика была направлена против широкого спектра сербских националистов от З. Джинджича до В. Шешеля, а не против нерешительных бюрократов и мягкотелых сторонников гражданских ценностей. Соответственно, политик придерживался другой линии в оценке внешнего фактора. В этот период заявлялось, что злонамеренные иностранные спонсоры поддерживают широкий фронт националистов, которые разом зачислялись в разряд крайних радикалов, сторонников «беззакония» и «насилия» [25. C. 33, 35]. В 1990–1993 гг. югославистские лозунги использовались также для борьбы с руководством других югославских республик, хотя в этом случае в ход шла и риторика сербского единства.
34 Еще во время внутрипартийной борьбы в СФРЮ в январе 1990 г. Милошевич обвинил в раскольничестве, партикуляризме, этноэгоизме и всех югославских бедах хорватскую и словенскую делегации [25. C. 27–31] (см. также [26. C. 262–263]), которые покинули последний федеральный партийный съезд, опасаясь гегемонии сербских коммунистов. При этом сербский лидер интерпретировал свою деятельность как борьбу за прогрессивные югославские ценности – «за единую Югославию, за социализм как богатое и демократическое общество, за демократический социализм, к которому идет современный мир в целом» [25. C. 30]. Он особо подчеркивал, что выступает за единое югославское государство «не потому, что на его просторах живут сербы, а потому что в Сербии живут не одни сербы», потому что «югославские народы […] тесно взаимосвязаны как граждане единой страны» [25. C. 29]. Отмечая свою связь с югославским народом, Милошевич, напротив, обвинил лидеров других республик в оторванности от интересов масс: «Отсутствие единства в работе настоящего конгресса не означает антагонизм коммунистов, а лишь их руководства. Предложение преобразовать Союз коммунистов Югославии в союз союзов соответствует интересам бюрократических элит тех самых союзов. Именно из их штабов исходят планы междоусобной войны югославских коммунистов и, я бы сказал, югославских народов» [25. C. 28].
35 Вскоре стратегия осуждения национализма перешла в риторический арсенал политической борьбы в границах республики [26. C. 269–272]. Готовясь к президентским выборам в декабре 1990 г., Милошевич поспешил отмежеваться от всех «шовинистов», выставляя себя трезвым современным политиком. Во время поездок по стране и встреч с избирателями он не выбирал слова, чтоб очернить потенциальных соперников с правого фланга: «Изо дня в день мы становимся свидетелями экспансии насильственного, примитивного, шовинистического исступления представителей некоторых политических партий. […] Они угрожают всем: коммунистам, другим народам, народностям. Им нет разницы [кому угрожать]». Порой дело доходило до того, что Милошевич примерял на себя роль критика всякой этноисторической мифологии, которую сам активно использовал [27. P. 242–254; 28. S. 363–377]. Он выступал против «гипертрофированной ориентации на прошлое» в ущерб «экономическому процветанию и развитию» (цит. по [26. C. 271]).
36 В марте 1991 г. состоялись массовые выступления в Белграде против нарушений на прошедших президентских выборах и государственного контроля над СМИ. Протесты были организованы СДО и ДП, образованными группами патриотически настроенных диссидентов. В такой ситуации аргументация сербского лидера носила двойственный характер. Как и в ходе антибюрократических революций, он изображал из себя истинного патриота и осуждал отступление противников от исторических целей сербского народа. На весенних заседаниях Скупщины Сербии было заявлено: «Сербия и сербский народ столкнулись с самым великим злом в своей истории, с вызовами смуты и междоусобных столкновений» [25. C. 35]. Однако теперь акцент в риторике Милошевича сместился в сторону защиты общественного согласия, прав человека, демократии, социальных гарантий и общечеловеческих ценностей, воплощенных в югославистской идеологии: «Все требования о том, чтобы положить конец единой стране и создать [на ее просторах] несколько националистических государств, мелких странишек, прямо противоположны современным мировым процессам и являются выражением антиисторических, консервативных убеждений» [25. C. 48]. «Свобода, самостоятельность, мирная и достойная жизнь» объявлялись С. Милошевичем «святыми ценностями сербского народа» [25. C. 34], преисполненного решимости «и дальше жить в едином демократическом федеральном содружестве совместно и равноправно с другими народами» [25. C. 40]. В заявлении для СМИ по поводу демонстраций политик объявил протестующих «силами хаоса и безумства» и предостерег их от действий по подрыву правопорядка [25. C. 33].
37 Нетерпеливые и заносчивые националисты обвинялись в связях с радикалами из других республик – «фашиствующими силами усташей, албанскими сепаратистами и другими силами антисербской коалиции» [25. C. 35], стремящимися «реализовать сецессионизм под личиной демократии» [25. C. 44], – и со «злонамеренными внешними игроками». В условиях, когда сербское общество, наконец, «уверенно встало на ноги», построив «истинную демократию» и изжив статус «вассального государства», «синхронно открываются все фронты против Сербии, мобилизуются все ее враги» [25. C. 37]. Милошевич утверждал, что «нам навязчиво предлагают, возможно, самое эффективное средство достижения того, чтобы Сербия [тоже] настаивала на отступлении от идеи Югославии, чтоб она поддалась диктату северо-запада относительно развала Югославии» [25. C. 38]. Все потому – провозглашал С. Милошевич – что самозваные патриоты, лишь прикрывающиеся именем народа, преследуют личные интересы: «Народ спонтанно и массово вышел на [историческую] сцену, когда нужно было восстановить территориальную и политическую целостность Сербии, когда требовалось остановить террор в Косове. Сегодня же мы являемся свидетелями лишь голой борьбы за власть» (цит. по [26. C. 272]).
38 Риторика мирного сосуществования, равноправия народов и прогрессивных поступательных реформ сохранялась и в период концентрации усилий Милошевича на поддержке сербских общин в югославских республиках и во время его тесного сотрудничества с радикалами. Такая риторика ставила целью подчеркнуть благие намерения СРЮ в регионе. В январе 1992 г. С. Милошевич направил открытое письмо президенту провозглашенной в Хорватии Республики Сербская Краина Милану Бабичу по поводу его сопротивления мирному плану Сайруса Венса. Отходя от риторики непримиримой борьбы за национальные интересы Милошевич подчеркивал, что «между миром и войной каждый разумный и достойный человек выберет мир» [25. C. 62]. И, если менее года назад он резко осуждал «намерение великих и сильных держав поставить нас в подчиненное положение, только потому что мы маленькая страна и наше поведение пришлось им не по вкусу» и отвергал построение межэтнических отношений «по рецепту, написанному вне Сербии и Югославии» [25. C. 43–44], то теперь говорил, что «отказ от защиты миротворческих сил ООН ставит под вопрос самые существенные интересы сербского народа» [25. C. 61]. Более того, выражая уважение и доверие международным посредникам, в письме Бабичу Милошевич отметил, что, «если обеспечение мира и безопасности передается в руки всего мира в лице международной организации», то «возникает вопрос, возможно ли вообще ожидать больших гарантий» [25. C. 62]. В конце концов, он назвал потенциальный «подрыв мирного плана» «ударом в спину Сербии» и сравнил его с геноцидом сербов [25. C. 63, 65].
39 В конце апреля 1992 г. скупщины Сербии и Черногории провозгласили преобразование СФРЮ в СРЮ. В новой конституции Югославия «объявлялась плюралистическим государством, базирующимся на парламентской демократии, законах, социальной справедливости, правах человека, свободной рыночной экономике, свободе деятельности и равноправии всех ее граждан» [7. C. 43]. Власти СРЮ заявили о признании всех бывших югославских республик и отсутствии к ним территориальных претензий [10. C. 564, 574; 9. C. 838].
40 В течение 1993 г. произошел постепенный поворот в политике Милошевича по отношению к сербским общинам в Хорватии и БиГ. Сербский лидер начал деятельно поддерживать усилия международных посредников. На этом фоне обострились отношения с СРП. В мае Милошевич в сопровождении президентов СРЮ и Черногории и премьер-министра Греции отправился в Республику Сербскую (РС) с целью убедить местные власти принять план Вэнса – Оуэна. На заседании Народной скупщины он выступил с эмоциональной речью [10. C. 576]. Словно забыв свои предыдущие утверждения о едином государстве для сербов и зловещем влиянии зарубежья, политик заявил: «Во всей нашей борьбе цель сербского народа – быть свободным и равноправным. […] Настоящее решение (международного сообщества! – М.Л.) предусматривает такую степень равноправия, которая свидетельствует, что сербский народ в Боснии и Герцеговине своей борьбой вернул статус государствообразующего народа» [25. C. 67, 69]. К осени отношения с радикалами заметно ухудшились, и Шешель выступил с предложением об отставке правительства. Эти обстоятельства вынудили Милошевича назначить внеочередные республиканские выборы на декабрь 1993 г. Успех СПС на выборах позволил сформировать новое правительство Сербии. Политическая позиция Милошевича продолжила смещаться все ближе «к центру и далее в левом направлении» [10. C. 580]. Шешель же, напротив, перешел в глубокую оппозицию и подвергся аресту в 1994 и 1995 г.
41 Заметной вехой в отходе Милошевича от этнонационалистического курса стало решение установить блокаду Республики Сербской после отказа ее руководства от плана Контактной группы в августе 1994 г. [10. C. 580; 7. C. 100; 9. C. 829, 843]. Продолжая давление на сербских лидеров в Боснии и Хорватии, президент Сербии сделал пространное заявление, в котором назвал все «объяснения [руководства в г. Пале] о том, что сербскому народу угрожает план по поддержанию мира» «бессмысленными и абсурдными, поскольку таким образом отвергается твердая граница, которую гарантирует международное сообщество» [25. C. 73]. Политик обвинил лидеров боснийских сербов в «амбициях и честолюбии», поддержке «торговцев смертью», «наплевательском отношении к жизненным интересам подавляющего большинства сербского народа и всех граждан Югославии», игнорировании проблем «безопасности и интересов Сербской Краины» [25. C. 74]. При этом, он, сам неоднократно злоупотреблявший плебисцитарной демократией в условиях контроля над СМИ и превозносивший тесные связи лидеров с народом, на этот раз резко осудил «тяжкое и подлое решение» провести референдум в РС как средство «скрыться от ответственности за спинами граждан и того народа, который каждый день истекает кровью и который оповестили о настоящем положении дел только настолько, насколько [политикам] нужно» [25. C. 73–74].
42 Переход властей Сербии и Югославии к политике «борьбы за мир в регионе», «возвращение к нормальной жизни» и «интеграции в мировое сообщество», угрожало им электоральными потерями. Лидеры большинства оппозиционных партий осудили разрыв СРЮ с сербскими государственными образованиями на территории бывшей Югославии, а затем и Дейтонские соглашения. В 1994 г. прошли встречи оппозиции с целью формирования коалиции и совместных действий в сербской Скупщине. В начале 1995 г. Шешель инициировал договор СРП, ДП и ДПС о сотрудничестве на местных выборах. Для отражения угрозы справа на политическую сцену вышла супруга С. Милошевича Мириана Маркович. Она активно участвовала в формировании политической организации «Югославские левые», объединившей двадцать четыре левацких и коммунистических партии, в том числе ортодоксальный Союз Коммунистов – Движение за Югославию, который был сформирован расходившимися во взглядах с Милошевичем офицерами ЮНА в конце 1990 г. В марте 1995 г. в торжественной атмосфере прошел конгресс «Югославских левых». В условиях тяжелых последствий экономических трансформаций, внешних санкций и этногражданских войн, они провозгласили борьбу против социального неравенства, разбойной приватизации и всех форм дискриминации, за всемерное возвращение к спокойной жизни периода 1970-х годов, «братство и единство» и возрождение Югославии в форме конфедерации, против которой Милошевич рьяно выступал на рубеже 1980–1990-х годов. Новая политическая организация «не проникала в правящую социалистическую партию, но пользовалась ее полной поддержкой» [10. C. 580] (см. также [9. C. 842, 848]).
43 Сотрудничество социалистов и «Югославских левых» позволило Милошевичу переформатировать сербское политическое пространство. В условиях разгорающегося конфликта между руководством Сербии и РС в феврале 1995 г. девять сербских оппозиционных партий в Боснии, ведомые Социалистической партией РС и Союзом коммунистов – Движением за Югославию, заявили о необходимости проведения многопартийных выборов для того, чтобы «создать законные органы власти, которые бы смогли ответственно и более удачно решать насущные проблемы своего народа, в первую очередь – окончания войны и установления мира» (цит. по [9. C. 829]). Они искали поддержку у армии боснийских сербов, большинство офицеров которой ранее служили в ЮНА и критически относилось к симпатиям политической элиты РС по отношению к монархизму и четническому движению. В Сербии «Югославские левые» сформировали с СПС и партией «Новая демократия» «Левую коалицию» для участия в предстоящих сербских местных, федеральных парламентских (ноябрь 1996 г.) и сербских парламентских выборах (сентябрь 1997). И если местные выборы, результаты которых югославское руководство было вынуждено признать под давлением ОБСЕ, привели к победе оппозиционных партий в большинстве крупных городов, то успех «Левой коалиции» на парламентских выборах значительно облегчил Милошевичу задачу формирования федерального и республиканского правительств.
44 Во время массовых демонстраций рубежа 1997 и 1998 г. против манипуляций на местных выборах Милошевич обвинил организовавших протесты ДСО и ДП и даже Сербскую православную церковь в пораженчестве и «скрытом сотрудничестве с враждебным внешним окружением» (о роли церкви [3. C. 76–77; 26. C. 270]). Учитывая, что широкие круги интеллигенции и оппозиция в это время бурно обсуждали возможные уступки для мирного разрешения проблемы Косова, Милошевич заявил: «[С]ильная Сербия не пришлась по вкусу сильным мира сего за рубежом. Именно поэтому они в сговоре с пятой колонной, сформированной внутри страны, предприняли попытки дестабилизировать наше государство» [25. C. 82]. В условиях стремительной эскалации вооруженного противостояния в южном крае сербский лидер вновь перешел к стратегии противостояния «новому мировому порядку» и пригласил видных представителей СРП занять кресла в республиканском и федеральном правительствах «национального единства». Маятник политического позиционирования С. Милошевича в очередной раз качается в сторону национализма и оборончества.
45 Заключение
46 Как отмечалось выше, многие исследователи стараются дать окончательный ответ на вопрос опирался ли политический режим времен С. Милошевича на националистическую идеологию или же служил последним оплотом идеалов второй Югославии. Несмотря на наметившиеся в литературе тренды, на мой взгляд, более эмпирически обоснованным и эвристичным является характеристика сербского лидера как архитектора одного из гибридных режимов на посткоммунистическом пространстве.
47 Настоящая статья проблематизирует присутствующее в историографии и публичных оценках представление о том, что «только после 2000 г., после падения режима Милошевича, Сербия, наконец, вернулась на общую для всех трансформационную дорогу», а также тенденцию рассматривать и политическое поведение С. Милошевича, и развитие третьей Югославии «как нечто совершенно выбивавшееся» из общего процесса посткоммунистических трансформаций (см. [7. C. 93]) – девиантно националистическое или же, наоборот, обнаруживающее удивительную склонность к охранению социалистических принципов в разных сферах жизни общества – в любом случае, «застывшее» на пути транзита.
48 Оказавшись в ситуации борьбы за власть, С. Милошевич балансировал между влиятельными группами коммунистов и антикоммунистов, придерживавшихся самых разных, порой диаметрально противоположных, взглядов на «сербский национальный вопрос». Для этого он использовал гибридные идеологемы и мифологемы, формировал эклектичные политические программы.
49 В рамках эклектичной националистическо-югославистской доктрины, «медлительные» бюрократы превращались в антипатриотов. В свою очередь, националисты могли избирательно объявляться хулителями югославских ценностей, крушителями общественного порядка и врагами уверенного возрожденческого курса. Так они автоматически зачислялись в ряды лжепатриотов. Умело совмещая отсылки к идеологии югославизма, этноисторическую мифологию и откровенно этнонационалистическую риторику, С. Милошевич удачно вписывался в общую тенденцию «перекупки» масс радикальными лозунгами и одновременно завоевывал симпатии более умеренно настроенных слоев общества, консерваторов-коммунистов в политико-административном аппарате, представителей силовых структур (см. подробнее [27. P. 242–254]). Короче, не столько идеологический разворот, «становление на путь национализма», или, напротив, защита оснований социалистической Югославии, как это принято считать, сколько формирование гибридных идеологий и риторических стратегий стало в Сербии конца 1980–1990-х годов «способом легализации власти все той же номенклатуры» [29. C. 9].

Библиография

1. Романенко С.А. Югославия: кризис, распад, война. Образование независимых государств. М., 2000.

2. Косик В.И. Балканы: «Порвалась цепь великая...» (середина XIX –начало XXI вв.). М., 2014.

3. Мартынова М.Ю. Балканский кризис: Народы и политика. М., 1998.

4. Романенко С.А. Постъюгославское пространство 1992–2014 гг.: проблемы национального самоопределения и непризнанных государств // Актуальные проблемы Европы. 2015. № 1.

5. Кандель П.Е. Косовский кризис и этнополитические конфликты постсоветского пространства // Косово: международные аспекты кризиса / Под ред. Д.В. Тренина. М., 1999.

6. Сидоренко А.В. Югославская трагедия: двадцать лет спустя // Власть. 2012. № 2.

7. Никифоров К.В. Сербия на Балканах. XX век. М., 2012.

8. Гуськова Е.Ю. Динамика косовского кризиса и политика России // Косово: международные аспекты кризиса / Под ред. Д.В. Тренина. М., 1999.

9. Югославия в XX в. Очерки политической истории / Под ред. К.В. Никифорова, А.М. Филимоновой, А.Л. Шемякина. М., 2011.

10. Гуськова Е.Ю. История югославского кризиса (1990–2000). М, 2001.

11. Мельвиль А.Ю. О траекториях посткоммунистических трансформаций // Полис. Политические исследования. 2004. №. 2.

12. Edelman M.J. The Symbolic Uses of Politics. Urbana, 1985.

13. Татарчевская Т. О новом историческом повороте в социологии // Социологическое обозрение. 2012. Т. 11. №. 1.

14. Adamson K. and Jovic D. The Macedonian–Albanian Political Frontier: the re-articulation of post-Yugoslav political identities // Nations and Nationalism. 2004. Vol. 10. № 3.

15. Connor W. The National Question in Marxist-Leninist Theory and Strategy. Princeton, 1984.

16. Hayden R.M. Constitutional Nationalism in the Formerly Yugoslav Republics // Slavic Review. 1992. Vol. 51. № 4.

17. Ramet S.P. Nationalism and Federalism in Yugoslavia, 1962–1991. Bloomington, 1992.

18. Пономарева Е.Г. Как была разрушена Югославия // Свободная мысль. 2013. № 3.

19. Шмелев Б.А. Югославский кризис и Россия. Балканы: между прошлым и будущим / Под ред. А.А. Язьковой. М., 1995.

20. Silber L. and Little A. The Death of Yugoslavia. London, 1995.

21. Ramet S.P. The Three Yugoslavias: State-building and legitimation, 1918–2005. Bloomington, 2006.

22. Horowitz D.L. Ethnic Groups in Conflict. Berkeley, 2001.

23. Zivkovic M. Serbian Dreambook: National imaginary in the time of Milosevic. Bloomington, 2011.

24. Hockenos P. Homeland Calling: Exile patriotism and the Balkan wars. Ithaca, 2003.

25. Милошевић С. Говори и јавни наступи. Београд, 2004.

26. Николић К. Политички портрет Слободана Милошевића 1988–1991 // Tokovi istorije. 2013. № 1.

27. Mock S. Symbols of Defeat in the Construction of National Identity. Cambridge, 2012.

28. Reksc M. Mity narodowe i ich rola w kreowaniu polityki na przykladzie panstw bylej Jugoslawii. Lodz, 2013.

29. Кандель П.Е. Национализм и проблема модернизации в посттоталитарном мире // Полис. 1994. Т. 6. № 6.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести