Обращение к славянским древностям и даже истокам славянства свойственны славистике как дисциплине, стремящейся определить свои границы. В отношении истоков и доисторической древности эти границы были трудно определимы, особенно когда речь идет о прародине славян и праславянском языке. Для археологов со времен Нидерле была очевидна сложность выделения праславянской культуры из общности «варварских» культур античной эпохи и римского мира к северу от Дуная. В отечественной лингвистике со времен А.А. Шахматова эта общность интерпретировалась как обширная балто-славянская: учитывалось родство славянских и балтских языков. Полемика вокруг степени этого родства и исторических связей славян и балтов продолжается в современной науке (см. работу Вяч. Вс. Иванова о начале этнической истории славян [1. С. 214–215]), но продуктивность сравнительно-исторического анализа этих языков для реконструкции истории и культуры балтов и славян в тот период, когда «внешние» письменные источники были скудны, безусловна. Пионерами в области этой реконструкции балто-славянской культуры стали Вяч. Вс. Иванов и В.Н. Топоров.

В 1958 г. В.В. Иванов выступил со статьей, посвященной самому известному персонажу архаической славянской культуры, Перуну, и этимологии имени Перуна в сравнении с именем балтийского громовника [2]. Первая книга соавторов – Иванова и Топорова – «Славянские языковые моделирующие семиотические системы» (М., 1965) основывалась еще преимущественно на славянском материале. Сложное название одновременно «скрывало» содержание книги, посвященной реконструкции древней славянской религиозной системы, и было вызывающим: семиотика и «моделирующие системы» не принимались официозной наукой, не мыслившей никакого моделирования вне производственных отношений и борьбы классов. 

Тем временем в мировой исторической науке наметился «лингвистический поворот» – историки обратились к стремлению понимать язык своих источников и процессы культурной коммуникации, объединяющие людей разных социальных страт и общностей. Участником и инициатором этого процесса в отечественной исторической науке был А.Я. Гуревич, подвергшийся гонениям за структурализм и отсутствие приверженности ортодоксальному марксизму. Но «процесс пошел», сформировалась тартуско-московская семиотическая школа и в контексте этого процесса следует рассматривать очередную книгу Иванова и Топорова, носившую более понятное для «массового читателя» название «Исследования в области славянских древностей» (М., 1974). 

Официозной советской науке чужды были не только лингвистические методы анализа источников – чужда была (и считалась рискованной) проблематика разнообразных «моделирующих систем», особенно религиозных. Это касалось и славян, и России (проблематика не только дохристианских верований, но и церковной истории была не в чести): исключением была разве что опубликованная в годы оттепели (1957 г.) книга С.А. Токарева «Религиозные верования восточнославянских народов XIX–начала ХХ века», но она не углублялась в славянскую древность и основывалась на данных этнографии.

Монополизировал проблематику славянских древностей Б.А. Рыбаков, чей обширный двухтомный труд «Язычество древних славян» (1981) и «Язычество древней Руси» (1987) возводил славянские архаические культы к археологическим находкам каменного века1 (недаром двухтомник остается настольной книгой неоязычников). Рыбаков обратил внимание на «Исследования в области славянских древностей», ибо речь там шла об индоевропейской древности определенных имен и культов. Лингвистика мало интересовала автора, увлеченного романтическими кабинетно-этимологическими конструкциями. Парадоксальным образом совпали представления лингвистов и Рыбакова в связи с образом Ярилы, персонажа,  популярного в фольклоре и литературе ХIХ в. и описанного в виде божества весны романтиком Древлянским (см. [3]). Не обошел вниманием Рыбаков и главного персонажа славянской мифологии – Перуна: он с сочувствием отнесся к его балто-славянской древности, продемонстрированной лингвистами [4. С. 417–420].

Вяч. Вс. Иванова и В.Н. Топорова интересовала не археологическая древность Перуна, а возможности реконструкции древнего состояния праславянской (балто-славянской) мифологии. Сравнительный анализ балтской и славянской традиций позволял реконструировать не только древние имена божеств, но и отношения между ними (чему на славянском материале была посвящена первая книга соавторов). Так, противник высшего (небесного) Бога в балтийский языках Вялняс/Велс, которого преследует громовник, оказался сопоставимым со славянским Волосом (хтонический скотий бог), составлявшим пару с Перуном в древнейших русских текстах – договорах с греками. В реконструкции их противостояние составляло сюжетную основу не сохранившейся в виде мифологических текстов славянской (балто-славянской) мифологии – был реконструирован так называемый основной миф. Как уже говорилось, степень близости двух традиций и единства их мифологии дискутируется, но продемонстрированные в книге опыты индоевропейской реконструкции мифов из сохранившихся языковых «обломков» признаются перспективными (ср. о мифах балтов и славян в индоевропейской ретроспективе [5. P. 222–238; 6]).

Сравнительно-историческими и типологическими исследованиями в области индоевропейской мифологии с ориентацией на проблемы реконструкции мифологии славянской специально занимался Вяч. Вс. Иванов [7]. Естественно, эти исследования опирались на методы, разрабатывавшиеся в европейской науке: книга 1974 г. «Исследования в области славянских древностей» основывается на подходах К. Леви-Строса,  М. Элиаде и в первую очередь Ж. Дюмезиля, чьи работы признавались пионерскими в области реконструкции индоевропейской мифологии. Эти имена были известны отечественным исследователям, но не все работы были доступны, а время переводов еще не наступило.

В 1980-е годы очевидным стал, однако, не только научный, но и общественный интерес к темам, не актуальным с точки зрения официозной идеологии. Этот интерес проявился в событии, которое предшествовало переменам второй половины 1980-х годов. Издание двухтомной энциклопедии «Мифы народов мира» («Мифы»), предпринятое вполне официозным (политически актуальные статьи проходили визирование ЦК и МИДа) издательством «Большая Советская энциклопедия». Подготовка издания началась в «глухие» 1970-е годы, когда я оказался редактором в отделе археологии и этнографии после защиты в 1975 г. археологической диссертации, связанной по теме с мифологическими реконструкциями. Оппонентами на защите были С.А. Токарев и Е.М. Мелетинский – будущие главный редактор энциклопедии «Мифы» и его заместитель.

С.А. Токарев был признанным главой советской школы «религиоведения», наследником классических направлений в эволюционистской сравнительной этнографии: под его редакцией одновременно с первым томом «Мифов» в 1980 г. вышла «Золотая ветвь» Дж. Фрэзера. Благодаря его давнему участию в научно-редакционном совете издательства БСЭ и дружбе с инициатором издания Е.М. Мелетинским, а также некоторой наивности издательских властей, считавших «мифы» безопасными и забавными сказками, издание было включено в план. Но структурализма, в том числе трудов К. Леви-Строса, Токарев не принимал, настаивая на методической скудости сведения разнообразных мифо-религиозных структур к основным бинарным оппозициям. Между тем параллельно изданию «Мифов» Вяч. Вс. Иванов готовил «Структурную антропологию» Леви-Строса, которая вышла в «Этнографической библиотеке» в 1983 г. Эпоха переводов наступила, но книжный дефицит не позволял свободно пользоваться переводными книгами («Структурная антропология» вообще предназначалась для служебного пользования в «научных библиотеках»). Энциклопедия «Мифы» была прорывом к «массовому читателю» (хотя оставалась дефицитом и при стотысячном тираже). Разные подходы к проблемам изложения и систематизации мифов приводили к коллизиям в работе редакций и редколлегий: роль «медиатора» играл Е.М. Мелетинский, сдерживавший противоречия внутри коллектива. К обсуждению проблемы на ученом совете Института славяноведения и балканистики были привлечены С.Б. Бернштейн и Н.И. Толстой. «Баталии» по поводу структурализма продолжались и в домашнем кабинете С.А. Токарева: мне довелось принимать  в них участие вместе с давним другом Токарева (и моим) Д.С. Раевским: тот писал для «Мифов» раздел по скифской мифологии, целиком основанный на принципах реконструкции мифологической структуры. Необходимо отдать должное С.А. Токареву как подлинному ученому: он не мог проигнорировать мнение своих коллег2, разделы, основанные на методических установках структурализма, сохранились в энциклопедии без искажающей редакторской правки.

Не менее сложной была ситуация с проблемами реконструкции конкретных мифологических систем, прежде всего немаловажной для политизированной «Советской энциклопедии» славянской мифологии. Академик Б.А. Рыбаков не был включен в коллектив, готовивший «Мифы». Цикл статей по славянской мифологии писали Вяч. Вс. Иванов и В.Н. Топоров.

Энциклопедический характер изложения требовал унифицирующих это изложение схем статей, и разработки Вяч. Вс. Иванова и В.Н. Топорова были положены в основу структуры обобщающих статей по разным мифологиям с выделением разных уровней пантеона, функций культурных героев, представителей низшей мифологии и жречества/шаманства. Эти разработки предопределили статус «редакторов-консультантов» на обороте титула (но не членов редколлегии советского издания на самом титуле). Напомню, что диссиденту Вяч. Вс. Иванову к тому времени власти дали защитить докторскую диссертацию в Вильнюсе, В.Н. Топоров оставался кандидатом наук.

По энциклопедическим нормам статьи по славянкой и балтийской мифологиям были разделены. Увлеченному возможностями сравнительного исследования и реконструкции древних мифологий (в том числе славянской), мне, как редактору, удалось настоять тогда на подготовке статьи «Индоевропейская мифология», которая, как и все статьи по славянской и балтийской мифологиям, были написаны в соавторстве Вяч. Вс. Иванова и В.Н. Топорова. Большая часть индоевропейских мифологий (пожалуй, за исключением мифов античности) охарактеризована в энциклопедии теми же авторами; Иванов занимался и подготовкой статей по персонажам ближневосточных мифов, включая статью «Илья» (пророк), происхождение которых необходимо было прояснять при посредстве лингвистических реконструкций; Иванов и Топоров подготовили большую часть концептуальных статей, начиная с «Антропогонических мифов» (Вяч. Вс. Иванов), работая, в основном, уже по отдельности, но сохраняя единый структурносемиотический подход к мифологии.

Вяч. Вс. Иванов и В.Н. Топоров исследовали фольклор/ритуал как часть мифологической/религиозной системы и использовали его для реконструкции праславянской и прабалтийской мифологий. Отсюда характеристика календарных персонажей (Карачун, Купала, Масленица) и даже ритуальных объектов (каравай/коровай) как персонажей мифологических в «Мифах». «Живая» фольклорная мифология была представлена этнографическими статьями по мифологиям «живых» народов мира, но мифологические персонажи славян, балтов и балканских народов характеризовались в рамках доисторических реконструкций. Соавторы настояли на том, что все статьи по славянской и балтийской мифологиям будут идти под двумя подписями, – проблематикой они занимались совместно, но статьи по балтийской мифологии писал в основном В.Н. Топоров. Получилось, что статьи по персонажам балтийской мифологии (особенно низшего – демонического уровня) оказались более «живыми», связанными с «этнографией», чем ориентированные на задачи реконструкции характеристики славянских персонажей.

Ситуация стала меняться с началом подготовки «Мифологического словаря» после успешной реализации энциклопедии «Мифы»: словарь не требовал обобщающих статей по мифологиям, но требовал систематической характеристики персонажей. Ответственным реактором МС стал Е.М. Мелетинский (С.А. Токарев скончался в 1985 г.), Вяч. Вс. Иванов стал членом обновленной редколлегии издания (М., «Сов. Энциклопедия», 1991). Тогда к пополнению словника подключились Н.И. Толстой и С.М. Толстая, раздел по славянской мифологии обогатился статьями по демонологии. В 1980-е годы параллельно с изданием «Мифов» формировалась программа подготовки этнолингвистического словаря «Славянские древности» (проект словника и предварительные материалы были опубликованы в 1984 г.). Новое направление, наименованное Н.И. Толстым этнолингвистикой, призвано было осуществить синтез возможностей глубинной реконструкции – выявления общих тенденций развития славянских культур и разработки живого метаязыка, объединяющего эти культуры. Вместе с первым томом «Славянских древностей» в 1995 г. коллективом, работавшим над этнолингвистическим словарем, был издан популярный энциклопедический словарь «Славянская мифология»3, предваряемый двумя вводными статьями – обобщающей статьей Вяч. Вс. Иванова и В.Н. Топорова «Славянская мифология» из «Мифов» и статьей Н.И. Толстого «Славянские верования». Собственно славянская мифологическая древность, ограниченная практически несколькими упоминаниями имен языческих богов в средневековых источниках, представлена в этнолингвистических изданиях статьями из «Мифов» и продолжает  традицию лингвистической реконструкции4.