Хотя фразеологическое калькирование, наряду с калькированием поморфемным и семантическим, являлось одним из существенных источников пополнения старославянского лексического инвентаря, до сих пор это явление остается совершенно неизученным. В свое время Нандор Молнар в монографии 1985 г., пользующейся и в наши дни авторитетом у палеославистов, определил старославянские фразеологические кальки как словосочетания и фразы (word groups and phrases), возникающие путем калькирования словосочетаний и фраз языка-источника¹. Разумеется, против такой «предельно обобщающей» дефиниции возражений быть не может, однако дальше этой дефиниции в палеославистике дело не пошло, и конкретных исследований старославянских фразеологических калек до сих пор фактически нет.

Поскольку в данной статье фразеологические кальки будут интересовать нас в аспекте их дальнейшей фразеологизации как часть складывавшегося в процессе переводов (главным образом, с византийского греческого) старославянского лексического инвентаря, в поле нашего зрения сейчас попадает фразеологическое калькирование только именных словосочетаний. Напомним, что традиционно в отечественном языкознании во фразеологический уровень языковой системы включаются как фразеологизмы-словосочетания, так и фразеологизмы-предложения, и эта традиция сохраняется в самых последних исследованиях (см., например, [14; 2]). Однако уже в 60-х годах прошлого века В.Л. Архангельский, исследовавший проблемы фразеологии на материале русского языка, определил различие между этими двумя видами фразеологизмов: «К объектам русской фразеологии относятся не только образования, эквивалентные по значению слову, а по форме – свободным словосочетаниям и сочетаниям слов, но и единицы, эквивалентные свободным предложениям и предикативным сочетаниям слов… ФЕ (фразеологические единицы. – В.Е.), эквивалентные свободным словосочетаниям, будем называть фраземами; ФЕ, эквивалентные свободным предложениям, – устойчивыми фразами» [1. C. 57]. Это разграничение представляется весьма важным, так как хотя фразеологизмы-словосочетания и следует изучать в рамках фразеологического уровня языковой системы, но в то же время они являются и частью блока старославянских несколькословных наименований, достаточно широко используемых в старославянских текстах.

Мы исходим из представления о лексическом фонде языка как состоящем не только из слов, но и словосочетаний, представляющих собой несколькословные наименования. Такая трактовка понятия лексического фонда восходит к идеям Ш. Балли, который уже в труде 1909 г. «Traité de stylistique française» предложил вполне разработанную концепцию учета словосочетаний в качестве лексических единиц и их классификацию [22. P. 66–87]². В отечественном языкознании признание несколькословных наименований лексическими единицами в противопоставлении их в качестве единиц-обозначений, требующих фиксации в словарях, единицам-описаниям (аналитическим дескрипциям) впервые, кажется, было отчетливо сформулировано Е.С. Кубряковой [11]. Проблемы определения статуса встречающихся в древних славянских текстах несколькословных наименований как самостоятельных (либо несамостоятельных) лексических единиц обсуждались в ряде работ последних лет В.С. Ефимовой и В. Желязковой [9; 6. C. 66–70; 7. C. 55–57]. Если резюмировать кратко выводы из этих работ, то из них следует, что, учитывая особенность старославянского лексического инвентаря, создававшегося узким элитарным кругом книжников по мере выполнения переводов и буквально в процессе этих переводов, для идентификации старославянских несколькословных наименований в качестве лексических единиц можно полагаться только на единственный критерий: исходить из основного свойства наименований – функции номинации лингвистических концептов. Т.е. несколькословное наименование-обозначение в качестве лексической единицы должно номинировать один единственный лингвистический концепт³.

В моей недавней статье отмечается, что хотя многие старославянские несколькословные наименования могут быть «заподозрены» в образовании путем фразеологического калькирования, одна лишь как будто очевидная похожесть греческих и старославянских словосочетаний не свидетельствует еще о прямом калькировании. В этом процессе структуры греческих несколькословных номинаций должны были взаимодействовать (и в действительности взаимодействовали) с существовавшими в славянской народной речи того времени моделями [8]. Тем не менее, в ряде случаев можно уверенно говорить о прямом калькировании греческих несколькословных номинаций. Ожидаемо, что довольно большое количество несколькословных наименований-фразеологических калек оказалось в старославянском лексиконе в связи с необходимостью номинации понятий, связанных с христианством и «средневековой энциклопедичностью»:

ἡ καινὴ διαθήκη⁴ – новыи завэтъ (τῆς καινῆς διαθήκης – новаего завэта Мт 26:28 Зогр, Мар, Ас, Сав; Мк 14:24 Зогр, Мар; новаго завэта Бог 265а7 и др.);

τὸ πῦρ τὸ ἄσβεστον – огнь неугасимыи Бог 118b1–2;

αἱ ἐπιουράνιοι στρατιαί – небесьнии плъкове Шест 31а20;

ἡ νοερὰ φύσις – разумьно¬ ¬стьство Изб 1073 17а13–14;

ἡ ἀνθρωπίνη φύσις – чловэче ¬стьство (члzвче ¬стьство Изб 1073 16d29–17a1);

ζωδιακὸς κύκλος – животьныи кр©гъ (ζωδιακὸν κύκλον – животъныи кругъ Шест 16b22–23

и под.

О прямом калькировании в таких случаях свидетельствует не только значение наименований, номинирующих неизвестные славянам до переводов с греческого предметы (в широком смысле), но и сохранение в большинстве случаев порядка слов:

ἡ ζωὴ αἰώνιος – животъ вэчьныи (εἰς ζωὴν αἰώνιον – въ животъ вэчьнъµ Мф 25:46 Зогр, Мар, Сав),

ἡ ζωὴ αἰώνιος – жизнь вэчьная (εἰς ζωὴν αἰώνιον – въ жизнь вэчьн©« Мф 25:46 Ас; ἡ ζωὴ αἰώνιος – жизнь вэчьная Изб 1073 6с21; εἰς ζωὴν αἰώνιον – въ жизнь вэчьную Бог 271а6 и др.),

но ἡ αἰώνιος ζωή – вэчьн¥и животъ Изб 1073 6с9–10;

τὸ φῶς τὸ ἀρχέγονον – свэтъ пьрвородьн¥и Изб 1073 12b29–12c1,

но τὸ πρωτόγονον φῶς – прэждерожденыи свэтъ (τοῦ πρωτογόνου φωτός – прэждерожденааго свэта Изб 1073 12d14–15).

Однако греческая конструкция с Gen при этом часто заменяется «славянизированной» конструкцией с прилагательным: и ἡ τοῦ θανάτου φθορά – съмрьтьная тьля, и φθορὰ θανάτου – тьля съмрьтьная :

τῇ τοῦ θανάτου φθορᾷ – въ съмьртьную тьлю Бог 233b10–234а1,

ἐκ φθορᾶς θανάτου – § тьля съмрьтьны­ Бог 236b9,

φθορᾷ θανάτου – тьлею съмьртьною Бог 241b2.

Старославянские фразеологические кальки создавались книжниками, как и многие другие старославянские номинации, буквально в процессе переводов. Большое количество таких калек (подсчет их принципиально невозможен ввиду малой изученности древнеславянского рукописного фонда) оставалось окказионализмами, однако часть фразеологических калек могла «укореняться» в лексиконе и становиться фразеологизмами. При всем обилии дефиниций фразеологизмов, данных в течение долгого времени их изучения фразеологами, основным и определяющим свойством фразеологизмов мы считаем возможность извлечения их целиком из памяти носителем языка. В этом смысле понятие «фразеологизмы» в нашем понимании близко к понятию «prefabricated strings» в теории формульного языка (formulaic language)⁵. Таким образом, фразеологизмы следует рассматривать с позиции диахронии. Они являются результатами процессов, которые могли происходить в языке как в течение веков, так и в недавнее время, но результатами, с синхронной точки зрения уже встроенными в лексическую систему, готовую к использованию носителем языка (в нашем случае главным образом книжником)⁶. В этом принципиальное отличие понятия «фразеологическая калька» от понятия «фразеологизм».

Фразеологизация фразеологических калек, особенно среди несколькословных наименований терминологического характера, происходила не только с течением времени в церковнославянских изводах, но уже и в эпоху становления собственно старославянского языка, т.е. во второй половине IX в. – Х в.⁷ Отражение этого процесса наблюдается как в рукописях «старославянского канона», так и – особенно широко в силу более разнообразного содержания – в рукописях, восходящих к старославянским протографам. В начальную эпоху существования старославянского языка было возможно варьирование фразеологических калек. Употребление же фразеологической кальки «без поддержки» греческой конструкции свидетельствует о фразеологизации такой номинации. Так, например, устоявшийся в веках фразеологизм рабъ божии [19. C. 304–305]⁸ в значении ‘раб Божии, христианин’ в рукописях «старославянского канона» появляется в качестве фразеологической кальки с сохранением порядка слов греческой конструкции: ὁ δοῦλος τοῦ θεοῦ – рабъ божии; τοῦ θεοῦ δοῦλος – божии рабъ:

μὴ ἐγκρυβῇς εἰς τὸν δοῦλον τοῦ θεοῦ τόνδε – не утаи с­ въ рабэ бzжьи семь . Евх 54b 22;

«…οὐδὲ γὰρ συναρπάσεις με τὸν δοῦλον τοῦ θεοῦ.» – не имаши бо мене прэльстити . раба бzжия . Супр 102,11 (№ 7);

ὁ ἀνθύπατος ἔφη πρὸς τοῦ θεοῦ δούλους – рече ан»¹патъ къ бzжи¬мъ рабомъ . Супр 99,7 (№ 7);

ἀκούσας ὁ τοῦ θεοῦ δούλους – слышавъ божии рабъ . Супр 526,11 (№ 46).

Однако употребление этой номинации в надгробной надписи царя Самуила 993 г. свидетельствует уже о ее фразеологизации:

азъ самоиль рабъ бzж(ии) [28. T. I. C. 133].

Примеры варьирования фразеологических калек и начала их фразеологизации можно наблюдать в списках произведений Иоанна Экзарха Болгарского. Ср. в Богословии: ξύλον ζωῆς – и дрэво жизни, и дрэво жизньно¬, и τὸ τῆς ζωῆς ξύλον – дрэво животьно¬:

τὸ τῆς ζωῆς ξύλον – древо жизни Бог 167а3–4; древо жизньное Бог 169b8;

τὸ τῆς ζωῆς ξύλον – древо животное (в Бог утрачено).

Также в Богословии (Бог 253b6) видим употребление древо животьное для перевода τὸ τίμιον ξύλον (где животьное не соответствует по значению греч. τίμιον), что свидетельствует об использовании Иоанном Экзархом номинации дрэво животьно¬ как извлеченной целиком из памяти, т. е. уже как фразеологизма (фразеологического сочетания).

Ср. также в Богословии и Шестодневе Иоанна Экзарха: (τὸ) ξύλον τῆς γνώσεως – и дрэво вэдэнию, и дрэво вэдьно¬:

(τὸ) ξύλον τῆς γνώσεως – дрэво вэдэнию Бог 165а1; древо вэдэнию Бог 165а1–2;

τοῦ ξύλον τῆς γνώσεως – древа вэдьнаго Бог 169b8;

(τὸ) ξύλον τῆς γνώσεως – дрэво вэдно¬ Шест 261d9–10, древо вэдьное Шест-Бар 269б5–6.

Вместе с тем в Шестодневе вариант дрэво вэдьно¬ используется даже для перевода конструкции с инфинитивом τὸ ξύλον τοῦ γινώσκειν καλὸν καὶ πονηρόν, т.е. уже в качестве фразеологизма (фразеологического сочетания):

дрэво вэдно¬ Шест 261с18–19 = древо вэдьное Шест-Бар 269б15–16 (в Богословии для перевода этой конструкции используется точная фразеологическая калька: τὸ ξύλον τοῦ γινώσκειν καλὸν καὶ πονηρόν – дрэво вэдэти добро и зло Бог 165а4–5).

Как можно судить по изданию Г.С. Баранковой, фразеологизм дрэво вэдьно¬ закрепляется в лексиконе и употребляется в большинстве русских списков (20. C. 595].

В качестве примера проследим также становление фразеологизма св­то¬ писани¬. Уже в Х в. славянскими книжниками калькируется наименование ἡ θεία γραφή (реже αἱ ἅγιαι Γραφαί), но даже в пределах произведений Иоанна Экзарха варьирование фразеологического калькирования достигает четырех вариантов: божьствьно¬ писань¬ (писани¬), божьствьная писанья (т.е. ж. р. в подражание греческому), а также св­то¬ писань¬ (писани¬) и св­тая писания (т.е. ж. р. в подражание греческому). При этом неоднократно встречается перевод ἡ θεία γραφή как св­то¬ писани¬, т.е. используется уже не фразеологическое калькирование, а фразеологизм, извлекаемый целиком из памяти книжника.

Богословие:

ἡ θεία γραφή – божьствьно¬ писани¬:

Бог 65b2–3; Бог 126b3–4; Бог 130b5–6; Бог 148а8; Бог 151b6; Бог 65b2–3; Бог 126b3–4; Бог 130b5–6; Бог 148а8; Бог 151b6; Бог 293а8; Бог321а2; 331а6–7; Бог346а8–9; Бог 313b5; Бог 315b9;

ἡ θεία γραφή – божествьна­ писанья Бог 112b5 (ж. р.);

τὰς ἁγίας Γραφάς – сzта­ писания Бог 23а3–4,

ἐκ τῶν ἁγίων γραφῶν – § сzтыихъ писании Бог 307а6;

ἡ θεία Γραφή – сzто¬ писанье Бог 129a4;

τῇ θείᾳ... Γραφῇ – сzтыхъ писании Бог 36а8;

τῇ θείᾳ Γραφῇ – сzтго писанья Бог37а8–37b1;

ὑπὸ τῆς θείας Γραφῆς – § сzтааго писани­ Бог 46b2;

ἡ θεία Γραφή – сzта­ писания Бог 21b6 (ж. р.).

Шестоднев:

αἱ ἅγιαι Γραφαί – сzтξ¬ писани¬ Шест 249b20;

τῶν θείων Γραφῶν – сzтξ¬ писани¬ Шест 249b29;

без греческого:

сzтааго писания Шест 35с21 – сzтго писан·а Шест-Бар 38а6;

светымъ писани¬мь Шест 55b24–25 – сzтмь писаньемь Шест-Бар 57а23;

писани¬ сzтξ¬ Шест 111а14 (сzтое писан·е – 55,58, VB);

сzтξwму писанию Шест 142а14;

божестьвно¬ писани¬ Шест 22а5–7 – бzж^ствное писанье Шест-Бар 22а24;

бzжстьвьнааго писаниа Шест 141d11;

бTzжтьвьнымъ писани¬мъ Шест 207с23–24 – бzж^ствен¥мь писан·емь Шест-Бар 210а4.

В Изборнике 1073 г. фразеологическое калькирование ἡ θεία γραφή варьируется: и божьствьно¬ писани¬, и божьско¬ писани¬, а также калькируется в соответствии с греческим оригиналом во мн. ч. αἱ θείαι γραφαί и как божьская писания, и в ед. ч. как божьствьно¬ писани¬:

τῆς θείας γραφῆς – бzжьствьнууму писани© Изб 38d5–6;

ἡ θεία γραφή – божьствьно¬ писани¬ Изб 1073 55а1–2;

ἡ θεία γραφή – бzжьсТвьно¬ писани¬ Изб 1073 107а8–9;

ἡ θεία… γραφή – божьствьно¬... писани¬ Изб 130c3–4;

ἡ θεία… γραφή – божьствьно¬... писани¬ Изб 217а29–217b1;

ἐν τῇ θείᾳ γραφῇ – въ бξжьствьнэ¬мь писании Изб 223с7–8;

ἐν τῇ θείᾳ γραφῇ – въ бξжьствьнэ¬мь писании Изб 240d23–24;

ἡ θεία γραφή – бzжьствьно¬... писани¬ Изб 250b7–8;

ἐν ταῖς θείαις γραφαῖς – въ бzжьсТвьнэмь писании Изб 91d3;

ἐν ταῖς θείαις γραφαῖς – въ бzжьствьнэмь писании Изб 106b18–19;

παρὰ τῇ θείᾳ γραφῇ – отъ божьскааго п¶сания Изб 8b10–11;

ἡ θεία γραφή – божьское писани¬ Изб 69с5–6;

ἡ θεία γραφή – божьско¬ писани¬ Изб 69d10–11;

ἡ θεία γραφή – бzжьско¬ писани¬ Изб 148а27–28;

ταῖς θείαις γραφαῖς – бzжьскууму писани© Изб 4d22–23;

αἱ… θεῖαι γραφαί – божьская писания Изб 10а1–2;

αἱ θεῖαι γραφαί – бzжьская писания Изб 143с3–4;

τῶν θείων γραφῶν – бξжьскыихъ писании Изб 199а5–6;

τῶν θείων γραφῶν – бξжьскыихъ писании Изб 199а14–15;

τῶν θείων γραφῶν – бξжьскыихъ писании Изб 199b20–21.

В Супрасльской рукописи видим перевод ἡ θεία γραφή как св­то¬ пьсани¬, т.е. уже устоявшимся фразеологическим сочетанием:

ἀπὸ τῆς θείας γραφῆς – отъ св®тааго ¾ания Супр 304,28–29.

Таким образом, мы видим, что не всегда славянский книжник для перевода греческого несколькословного наименования прибегал к фразеологическому калькированию, не всегда калькировал его заново, а использовал уже созданное ранее путем фразеологического калькирования где-то встреченное им наименование. Согласно нашим наблюдениям над старославянскими и восходящими к старославянским текстами, неоднократное употребление книжниками несколькословных наименований в разных произведениях приводит к фразеологизации этих словосочетаний.

Внимание фразеологов всегда было прежде всего обращено (и обращено до сих пор) на экспрессивные, образно-выразительные фразеологизмы – как фразеологизмы-предложения, так и фразеологизмы-словосочетания. Это легко объяснимо: исследователей в первую очередь привлекает изучение выразительных возможностей языка и, в частности, использование этих возможностей в художественной литературе⁹. Приведенные же нами в качестве примеров фразеологизмы не являются экспрессивными выражениями, а представляют собой вполне нейтральные по стилю номинации терминологического характера. Среди старославянских фразеологизмов, образованных путем фразеологического калькирования, есть фразеологизмы разной степени семантической спаянности (такие, например, как οἱ πτωχοὶ τῷ πνεύματι – нищии духомь (Мт 5:3), уже в греческом являлись идиомами), но все же большинство их, как и указанные нами выше фразеологизмы, следует, видимо, в соответствии с классификацией, разработанной в работах В.В. Виноградова 1946–1947 гг., отнести к фразеологическим сочетаниям. Среди старославянских несколькословных наименований-фразеологических калек встречаются наименования не только терминологического характера, связанные с принятием христианства и сопутствующих этому событию переводов «естественнонаучной» литературы (хотя такие чаще бросаются в глаза), но и несколькословные наименования, относящиеся к слою обыденной лексики. В качестве примера приведем несколькословное наименование-фразеологическую кальку буря вэтрьна(я) с греч. λαῖλαψ ἀνέμου, появляющуюся в переводе Евангелия (Мк 4: 37 и Л 8:23):

Мк 4: 37: Καὶ γίνεται λαῖλαψ ἀνέμου μεγάλη· – µ быстъ бурэ вэтръна велиэ . Зогр, Мар;

Л 8:23: καὶ κατέβη λαῖλαψ ἀνέμου εἰς τὴν λίμνην – µ съниде бурэ вэтръна въ езеръ. Зогр, Мар, Ас.

Пример из Мк 4:37 анализировался в статье Н. Николова 2003 г. – первой (и, видимо, до недавних пор единственной) работе, посвященной устойчивым словосочетаниям в старославянском («древнеболгарском» в болгарской терминологии) языке. Н. Николов посчитал это словосочетание свободным, не относящимся к устойчивым (т.е., согласно общепринятой классификации, восходящей к работам В.В. Виноградова 1046–1047 гг., не относящимся к фразеологическим сочетаниям¹⁰), так как, по его мнению, оба слова в нем употреблены в прямом, а не в переносном значении, сочетание не терминологично, а контекст лишен образности («и двете лексеми са употребени в прякото си значение, което не е преносно, съчетанието не е терминологизирано, контекстът не експлицира образност») [15. C. 237]. С таким анализом нельзя согласиться, так как несколькословное наименование буря вэтрьна(я) (как и греч. λαῖλαψ ἀνέμου) номинирует один единственный лингвистический концепт ‘вихрь, смерч’¹¹. В несколько более поздних, чем перевод Евангелия, переводах, буря вэтрьна(я) начинает уже употребляться, видимо, в качестве фразеологического сочетания:

бур© вэтрън© утолилъ словомъ . Супр 473,18–19 (№ 41) (греческого нет или неизвестен);

припахнувъши бо въ мало врем­ члzвку . яко бур­ вэтрьн­я . Изб 1076 33об.6–7 (греческого нет или неизвестен).

В заключение скажем, что в данной статье мы коснулись лишь одного аспекта изучения старославянских фразеологических калек – возможностей и условий фразеологизации именных фразеологических калек (главным образом, терминологического характера). Между тем в процессе первых славянских переводов второй половины IX в. – Х в. образуется довольно большое количество несколькословных наименований, в том числе и фразеологических калек. Часть этих наименований могла потом «укореняться» в старославянском лексиконе и становиться фразеологизмами, но внимания лексикологов и лексикографов заслуживают, конечно, все несколькословные наименования, в том числе и все фразеологические кальки.