Настоящей статьей я продолжаю серию публикаций, посвященных собраниям магического фольклора, которые хранятся в архивах Москвы и Санкт-Петербурга. В данном случае речь пойдет об украинских коллекциях из научных архивов Русского географического общества (далее – РГО) и Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете (далее – ОЛЕАЭ).

РГО. Как уже говорилось в предыдущей статье [2], основные сведения об архиве РГО исследователи черпают из «Описания рукописей Ученого архива Императорского Русского Географического общества», составленного Д.К. Зелениным, опубликованного в трех выпусках в 1914–1916 гг. [5] и лишь недавно дополненного четвертым выпуском [6]. Украинские материалы, относящиеся к сфере вербальной магии (заговоры, рукописные молитвы, формулы и короткие приговоры), обнаруживаются в делах из Волынской, Подольской, Полтавской, Харьковской, Херсонской и Черниговской губерний.

Сначала о нескольких небольших подборках заговоров. Из подольских материалов заслуживает внимания рукопись А. Дыминского (Андрiй Димiнський), известного и весьма плодовитого собирателя фольклора Подольской губернии. Особый интерес Дыминский проявлял к народной прозе (сказкам) и песням. Песни и сказки, собранные Дыминским, широко публиковались (в том числе они вошли в собрание П.П. Чубинского¹), но еще больше их хранится в Институте рукописи Национальной библиотеки Украины им. В.И. Вернадского [12. С. 247–249].

Принадлежащее перу А. Дыминского «Описание Каменецкого и Проскуровского уездов» было получено РГО в 1864 г.² [5. Т. 3. С. 1069–1065] – фактически в самом начале его собирательской деятельности, когда он активно сотрудничал с РГО, присылая в общество свои многочисленные материалы по Подольской губернии: обзоры местной торговли и промышленности, копии расходных книг, записи песен и духовных стихов³, а также по Киевской губернии⁴. Материалы Дыминского вызывают большой интерес; собственно, это и позволило Зеленину заметить, что рукопись «весьма полезная», хотя и безграмотная [5. Т. 3. С. 1075].

В рукописи всего несколько заговоров: три коротких заговора, читаемых перед тем, как идти в суд, а также магические формулы для избавлении от сглаза и некоторые другие. Зеленин ошибся в функциональной атрибуции одного текста, сочтя его заговором, произносимым, если юноша пострадал от болезни, напущенной на него девушкой через поданное ему любовное зелье [5. Т. 3. С. 1074]. На самом деле этот текст не имеет отношения к любовной порче и является «присушкой» (любовным заговором). Приведем его, поскольку этот ритуал достаточно уникален. Если человек мечтал завоевать любовь близкого человека, ему надо было «пойти в лес и смотреть, где с одного корня растут дуб и береза, т.е. срослись корнями. Подойти к ним, взять правою рукою с березы и дуба моху, положить на левую руку и сказать: “Щобы тая трымала (или трымав) мене, як тая береза дуба”. И таким бразом говорить и брать три раза; пришедши домой, мох высушить, стереть мелко на порошок и кому нужно, дать выпить, и как выпьет, то следом будет ходить»⁵.

Три заговора обнаруживаются в рукописи М. Соколова «Сведение о домашнем быте низшего класса жителей, преимущественно казенных крестьян и козаков в Полтавском уезде, также народных преданиях и памятниках» 1855 г.⁶. Заговоры от «крикливиц» (детского ночного крика), страха-переполоха и от зубной боли разбросаны по большому и информативному разделу, посвященному народной медицине.

Несколько архивных коллекций относятся к Харьковской губернии. В маленькой рукописи священника И. Гаврилова «Слова малороссийского языка, замеченные в наречии Старобельского уезда Беловодского Коннозаводского округа» 1850 г.⁷ [6. С. 1566–1567] помещены большой заговор от «волоса»-ногтоеда, заговорная формула от лихоманки, которую принято читать на могиле покойника, и два типовых заговора от зубной боли.

Более объемная подборка заговоров содержится в небольшой рукописи протоиерея Преображенского собора в г. Валки Харьковской губернии И. Голяховского «О поверьях, суевериях, приметах и народных обычаях жителей гор. Валок и хуторов, к ним принадлежащих»⁸ [6. С. 1571–1573]. В рукописи, помимо других материалов, 11 заговоров и народных молитв (у Зеленина ошибочно указано 12): два – от бельма, три – от зубной боли, два – от лихорадки (в том числе одна Сисиниева молитва без упоминания имен трясовиц), один заговор от укуса змеи и четыре народные молитвы от сглаза, которые, пожалуй, вызывают наибольший интерес в этой подборке. Тексты довольно пространные; по своему составу и содержанию каждый из них представляет собой неканоническую молитву с явными отсылками к псалмам, с подробными перечнями сакральных и дьявольских «имен», а собственно фольклорная их составляющая заключается в оригинальных закрепках, прямых аналогов которым мы до сих пор не встречали, см., например, такую: «Сiй молитвѣ есть запора. Опоясую я, раб Божiй N, в круг себе в три разы шовкову нитку и завязую еи в три узлы крипко – ключь небу и земли. Хто сiи узлы развяжеть, той мою головушку положить. Сей молитвѣ есть третя запора во имя святи нераздильнои Тройци, Святого Духа божественного»⁹. К сожалению, в рукописи нет указаний на то, переписаны ли эти полумолитвы-полузаговоры из рукописного источника или записаны изустно, что могло бы отчасти объяснить особенности языка этих текстов.

Среди корреспонденций из Херсонской губернии отметим рукопись В. Негрескула 1850 г. «О способах лечения в гор. Херсоне»¹⁰. Его перу также принадлежат рукописи № 3–5, 12, 13 того же разряда, посвященные особенностям говора Херсона, народным песням и обычаям, довольно обстоятельные для записей середины XIX в. Василий Негрескул был местным дворянином, интересовавшимся традиционной культурой и краеведением, а также постоянным автором «Херсонских губернских ведомостей» (о его публикациях в газете см. [12. С. 770]).

В деле № 3, о котором идет речь, помещено четыре заговора (от зубной боли, кровотечения, сглаза и переполоха), почти целиком опубликованные в 4-м выпуске «Описания» Зеленина [6. С. 1585], правда, в несколько упрощенной орфографии. Я обнаружила, что два заговора (от зубной боли и сглаза) опубликовал ранее, в 1853 г., и сам Негрескул в журнале «Москвитянин»¹¹.

Помимо краткого обзора небольших рукописей, остановимся подробнее на трех объемных украинских собраниях, которые имеются в архиве РГО.

Это прежде всего рукопись выдающего украинского этнографа-самоучки, жителя Купянского уезда, действительного члена Харьковского историко-филологического общества, статского советника П.В. Иванова¹², всю свою жизнь посвятившего сбору харьковского фольклора и этнографии. Рукопись «Знахарство, шептанье и заговоры в Старобельском и Купянском уу. Харьковской губ.»¹³ была прислана в РГО в 1886 г., как следует из сопроводительного письма; к рукописи Иванов также приложил оттиск из журнала «Киевская старина», в котором были опубликованы некоторые заговоры из начала коллекции, присланной в РГО.

В сопроводительном письме, адресованном в Этнографическое отделение РГО, Иванов писал: «В течение последних десяти лет я собрал достаточное количество этнографического материала, могущего характеризовать некоторые стороны умственной жизни народа в Купянском уезде, расположенном на границе малорусского населения, где среди малороссийских слобод встречаются великорусские села и где иногда в одном и том же поселке живут рядом, соседями, потомки заднепровского казака и московского стрельца. Такое близкое соседство великороссиян придает особый интерес изучению местных обычаев, обрядов, суеверий, сказок, песен и т.п., в отношении изменений в мировоззрении и в языке украинцев, вследствие духовного взаимодействия двух соприкасающихся, смешивающихся племен. Из собранного мною материала, записанного фонетически, с сохранением оттенков местных говоров, я успел составить только пока два сборника: сборник детских игр и сборник шептаний и заговоров. Первый из сказанных сборников я представил в Харьковское историко-филологическое общество, действительным членом которого я имею честь состоять, а часть второго сборника помещена в журнале “Киевская старина” за 1885 год; остальную же часть сборника вместе с одним экземпляром оттиска помещенных в “Киевской старине” имею честь представить на благоусмотрение Этнографического отделения»¹⁴. Судя по всему, никаких движений, связанных с этой рукописью, реально предпринято не было, хотя к ней отнеслись очень благосклонно. Почти через четверть века Иванов повторил свою попытку опубликовать собрание харьковских заговоров, отправив аналогичную рукопись в ОЛЕАЭ, но подробнее об этой рукописи речь пойдет дальше.

Среди волынских материалов особый интерес представляет рукопись «О Волыни и Минском Полесье» – объемный труд (более 550 страниц), хранящийся в материалах РГО по Волынской и Минской губерниям¹⁵. Присланный в РГО в несколько приемов с сопроводительными письмами, этот труд был довольно подробно описан Д.К. Зелениным [5. Т. 1. С. 291–300; Т. 2. С. 697–699]. Он составлен М.Ф. Кривошапкиным при активном участии некоторых его помощников и корреспондентов. Действительный статский советник Михаил Фомич Кривошапкин – профессиональный врач, практиковавший сначала в Сибири, затем в Казани. В 1890-е гг. он перебрался на Украину, где с 1893 по 1900 г. числился вольнопрактикующим врачом г. Луцка Волынской губернии; именно по этой причине его материалы вошли в волынский разряд архива РГО, но в то же время в украинской фольклористике и этнографии его имя практически неизвестно (ср. отсутствие упоминаний о нем в недавно изданной «Украинской фольклористической энциклопедии» [12]).

В 2019 г. я опубликовала обширную полную выборку волынских заговоров и других магических текстов из этой коллекции¹⁶ и пришла к выводу, что сведения, которые приводит Кривошапкин, порой весьма любопытны, а иногда даже совершенно оригинальны, хотя в целом складывается впечатление, что рукопись эта носит отчасти компилятивный характер и Кривошапкин, видимо, намеревался дать подробное описание традиционной культуры и быта Волыни, используя в том числе и ранее опубликованные источники (основными послужили книги П. Чубинского и П. Ефименко).

Последняя украинская рукопись из собрания РГО, которая без сомнения, заслуживает внимания, – «Заговоры и науки южнорусского народа, собранные в Черниговской, Полтавской и Киевской губерниях в 1872–1880 гг. Т.В. Кибальчичем»¹⁷ [6. C. 1641].

Я предполагаю, что рукопись составлена Турвонтом Венедиктовичем Кибальчичем (1848–1913) – историком, археологом, антикваром, почетным вольным общником имп. Академии художеств, почётным членом имп. Археологического института¹⁸, автором известного труда о южнорусских геммах [8]. В то же время никаких подтверждений «этнографическим» интересам Кибальчича я не обнаружила ни в известных мне библиографических источниках, ни в «Украинской фольклористической энциклопедии», ни в других справочных материалах; не нашла я упоминаний о записях Кибальчича и в сводных компилятивных трудах П. Чубинского и П. Ефименко.

Материалы Кибальчича – это не столько заговоры, сколько вербальная магия в самом широком смысле слова: короткие приговоры, формулы, пожелания, наставления и др., сопровождавшие каждый шаг социальной жизни и хозяйственной деятельности «традиционного» человека. Все сообщения озаглавлены и могут называться «Заговор од…» или просто «Од…» (если речь идет о заговоре или народной молитве от той или иной болезни), а также «Наука щоб…», например «Наука щоб приворожить милого» (ср. укр. наука «наставление, нравоучение, урок и т.д.») или просто «Щоб…», либо наконец «Як..» («Як наслать коросту»).

Рукопись разделена на несколько разделов, которые носят названия: «Любовь и мщение за неверность», «Семейный быт. Домоводство. Хозяйство», «Болезни», «На разные случаи» и наконец раздел с выразительным названием «Зло». Впрочем, это разделение рукописи на разделы довольно условно, и содержание отдельных текстов часто не совпадает с темой раздела, например заговоры от болезни попадают в «Домоводство» и т.д.

В общей сложности в рукописи около 350 сообщений, обычно коротких, и примерно в половине присутствует вербальный компонент: это может быть каноническая или народная молитва, заговор, приговор, сопровождающий те или иные магические действия, закличка, обращенная к животным или природным явлениям, и даже просто два-три слова, например императивные глагола типа «Давай», «Уходи» и т.д.

В «любовном» разделе помещены магические практики и вербальные формулы, посвященные тому, как увидеть во сне суженого, узнать свою долю, приворожить суженую или суженого, чтобы хлопцы приходили к девушкам на вечерки, заговоры на красоту. В начале второго раздела («Семейный быт») сосредоточены формулы и магические приемы, нацеленные на благополучную семейную жизнь женщины и на то, чтобы дети были здоровы. В этом разделе («Домоводство. Хозяйство»), самом разнообразном и обстоятельном, собрано огромное количество магических средств и приговоров, относящихся к домашней жизни и хозяйственной деятельности: чтобы женщина благополучно родила, чтобы ребенок был здоров, не плакал по ночам, не болел, не страдал от «переляка» или родимца; чтобы новобрачные были счастливы; чтобы женщины не были бесплодными; чтобы в новом доме было тепло и не водились насекомые, чтобы куры не убегали со двора, деревья приносили плоды, корова телилась, огурцы были красивыми, хлеб в деже «спорился»; как сажать те или иные овощи, выгонять скотину в поле, ухаживать за пчелами; как сделать так, чтобы скотина не болела, воробьи не клевали зерно на поле, а мыши не ели его в амбаре; чтобы молния и град не вредили посевам и обходили стороной дома, и т.д. В разделе «Болезни» помещены в основном заговоры от многих недугов, в разделе «На разные случаи» – вербальная магия, касающаяся многих сторон повседневной жизни – от встречи с волком в лесу и схоронения клада до хождения в суд и копания колодца. Наконец, в разделе «Зло» приведены немногочисленные приемы «черной» магии: как отобрать «спор», наслать болезнь или обрести успех в воровском деле.

Мне неизвестны обстоятельства составления этой рукописи, равно как и сбора материалов для нее, но одно кажется несомненным – за образец было взято упомянутое выше издание малороссийских заклинаний П. Ефименко¹⁹. Близость этих двух коллекций выражается в том, что в той и другой сосредоточены материалы, касающиеся именно вербальной магии в широком ее понимании, хотя к этому времени более принятым был иной тип публикации, в котором собственно заговоры отделялись от малых магических форм – приговоров, пожеланий, заклинаний и т.д. (таково издание заговоров у П.П. Чубинского или Л.Н. Майкова). Да и традиция обозначения функции каждого сообщения и сама манера этих обозначений у Ефименко («Наука вiд червiв», «Щоб зуби не болели» и др.) также напоминает собрание Кибальчича.

Было бы неверным утверждать, что собранные в рукописи Кибальчича магические средства и сопровождающие их вербальные формулы уникальны – очень многое из помещенного в рукописи было известно в тех или иных вариантах и раньше, однако, во-первых, далеко не все, а во-вторых, и это, пожалуй, важнее всего – никогда еще украинская бытовая вербальная магия не была представлена столь разнообразно, полно и детально, как в этой до сих не изданной рукописи. Сложность же ее издания заключается в том, что рукопись написана крайне неразборчивым почерком, причем ее составитель практически не различает на письме многие буквы (например, а и о и др.), постоянно переходит с украинского на русский, пытается пользоваться фонетическим письмом и т. д.

ОЛЕАЭ. Организованное в 1863–1864 гг. при Московском университете Императорское общество любителей естествознания, антропологии и этнографии оставило после себя огромный научный архив, судьба которого сложилась не самым удачным образом. По целому ряду причин архив ОЛЕАЭ оказался разделен между Архивом МГУ, Институтом этнографии (ныне – Институт этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН), ЦГАЛИ (ныне Рос. гос. архив литературы и искусства) и ЦИАМом (Центральный исторический архив Москвы) (подробнее о судьбе архива ОЛЕАЭ см. [7]).

Интересующие нас фольклорно-этнографические материалы, записанные членами и корреспондентами общества, в основном сосредоточены ныне в архиве ИЭА, а также в РГАЛИ (материалы Комиссии по народной словесности при Этнографическом отделе ОЛЕАЭ), причем немногочисленные украинские собрания, обзор которых я предпринимаю здесь, имеются только в архиве ИЭА. Фактически таких собраний всего два – из Харьковской и Черниговской губерний.

В архиве ИЭА в фонде ИОЛЕАЭ присутствует рукопись П.В. Иванова «Знахарство. Шептания и заговоры (Материалы для характеристики миросозерцания крестьянского населения Купянского у. Харьковской губ.)» 1909 г.²⁰ (так же как и упомянутая выше среди материалов архива РГО). В рукопись вошли, по всей видимости, записи его самого и его помощников.

Украинский язык П.В. Иванов последовательно передавал в рукописи русской графикой, как и было принято в большинстве изданий XIX в. (в том числе в его собственных), а также в силу того, что сам недостаточно хорошо владел украинским литературным языком, в чем не раз признавался и сам²¹. Очевидно также, что при записи и публикации Иванов пытался передать диалект жителей Купянского уезда Харьковской губернии, что вызывало критику рецензентов, осуждавших орфографию его публикаций и возражавших, в частности, против того, чтобы по-разному писать одни и те же слова. Сам же Иванов объяснял разное написание слов их реальным звучанием, сложностью переходных говоров и нежеланием следовать принятой в те годы украинской орфографии [9. С. XI–XII].

Рукопись предваряет письмо П.В. Иванова, скорее всего, адресованное В.В. Богданову, известному этнографу, ученому секретарю ОЛЕАЭ, который после смерти Н.Н. Харузина в 1900 г. стал редактором журнала «Этнографическое обозрение». В этом письме-предисловии Иванов кратко излагает историю рукописи: сообщает о том, что заговоры, которые содержатся в присланной рукописи, относятся к нескольким слободам Купянского уезда и что некоторая часть представленных в рукописи заговоров была опубликована в «Киевской старине» в 1885 г. (как сообщает Иванов, эти заговоры им перечеркнуты в рукописи крест-накрест), «остальные же были переданы покойному Шейну, но, насколько мне известно, в печати не появлялись»²². На самом деле П.В. Шейн высоко оценил собрание Иванова 1886 г. и рекомендовал его к публикации, хотя этой рекомендации и не суждено было осуществиться. Вот как он подытожил свой почти трехстраничный отзыв о рукописи харьковских заговоров: «Из нашего беглого обзора настоящего труда г. Иванова уже кажется достаточно ясно, что он составляет ценный вклад в этнографическую науку и может служить прекрасным дополнением к существующим в нашей литературе немногочисленным пока сборникам этого рода, как напр. Л.Н. Майкова, Чубинского, Ефименко и немногих других. Поэтому мы полагаем, что названный труд вполне заслуживает того, чтобы его напечатали целиком (т.е. вместе с напечатанным уже его началом), или в общих изданиях нашего отдела, или же, если можно, в одной из ближайших книг “Живой Старины”. Определено: Иметь в виду для издания»²³.

При сопоставлении этой рукописи с рукописью РГО 1886 г. выясняется, что они почти идентичны: рукопись 1909 г. полнее предыдущей на несколько текстов, а кроме того, в ней незначительно изменен порядок рубрик. Поскольку рукопись из архива ОЛЕАЭ переписана рукой самого Иванова, то публиковать заговоры предпочтительно именно по ней.

Рукопись 1909 г. представляет собой крупное собрание заговоров, устных и рукописных, систематизированное по функциям. В начале рукописи помещены в основном ранее опубликованные материалы (из публикации Иванова 1885 г.), далее почти все неопубликованные. Последние включают заговоры от ячменя, чирея, супротивника, сглаза, детской бессонницы, сухоты, лихорадки, икоты, кровотечения, зубной боли, жабы-свинки, огника, плеснявки, рожи, лишая, вывиха, бельма у людей и скотины, куриной слепоты, волоса-ногтоеда, опухоли языка, спинной боли, от укуса змеи, перелогов у скотины, бешенства, от волков, червей, тараканов, при уходе за пчелами, при опущении матки после родов, а также так называемые социальные заговоры: при клевете, перед судом, на любовь людей, свадебные обереги и присушки. Всего в коллекции порядка 140 текстов, иногда это отдельные заговоры, но чаще – описания лечебного ритуала со всей его атрибутикой – действиями и используемыми предметами. Самые большие подборки представляют заговоры от кровотечения и зубной боли (по 20 текстов каждая).

Хотя харьковские заговоры довольно известны, прежде всего благодаря изданиям того же П.В. Иванова²⁴, В. Липского²⁵, И. Манжуры²⁶, а также «Материалам для этнографического изучения Харьковской губернии»²⁷, тем не менее обширное архивное собрание П.В. Иванова представляет значительный интерес.

Однако дело тут не только и не столько в количестве. П.В. Иванов, будучи прекрасным знатоком слободской этнографии и фольклора, придерживался особого взгляда на отбор произведений для публикации. Анализируя состав известных собраний украинского фольклора, таких, как сборники П. Чубинского, П. Ефименко или М. Драгоманова, он отмечал, что в них «вошли лучшие, так сказать, очищенные материалы, между тем только в редких случаях мы находим теперь в народном употреблении старинные поэтические произведения в неприкосновенной чистоте и целостности; обыкновенно ж встречаем мы обрывки, обломки или спайки нередко даже отдельных кусков из разных произведений. Таким образом, имея в виду только избранный материал, мы получаем не действительную, а нереальную картину народной жизни, а так как сверх того некоторые из темных сторон этой жизни обойдены в упомянутых сборниках, то картина приобретает еще более одностороннее освещение». Удивительно актуально и проницательно звучат и следующие слова Иванова (из переписки с Н.Ф. Сумцовым по поводу своего отказа публиковать выборочные тексты сказок вместо целой коллекции): «[…] я придерживаюсь того взгляда, что всякое исследование должно обнимать возможно большую группу явлений, исчерпывать, если то достижимо, их все, а не ограничиваться одними новостями, курьезами, раритетами. Мне кажется, что мы вышли уже из периода собирания редкостей, а приступаем к научному изучению вещей и явлений. Как в естественноисторических исследованиях, так равно и в собирании материалов по этнографии я следую одному и тому [же] методу: давать все, что я наблюдаю, вижу, слышу…» (цит. по [9. С. XVIII, XXI]). Поэтому смысл издания всей обширной коллекции материалов Иванова, относящихся к вербальной магии Купянского уезда, как раз и состоит в том, чтобы представить ее во всей возможной полноте, без купюр, не избегая, казалось бы, известных текстов и неизбежных повторов.

Если же обратиться непосредственно к самим текстам из собрания Иванова, то надо отметить, что в архивной коллекции присутствует немало замечательных образцов харьковских заговоров. Особый интерес у исследователей вызовет присутствие в них мифотопонимов (остров Обуян, камень Алтырь, Афоньская гора, Осiянская гора, город Юрусалым, рика Ердань), хотя принято считать, что в украинских заговорах мифотопонимы редки (ср. [4. С. 137]). Внимание привлекают к себе и трясовичные молитвы, в частности молитва «Силою Честного и животворящего Креста Господня…», записанная явно изустно в Купянском уезде и при этом находящая ближайшую параллель в молитве из рукописного сборника, составленного или переписанного во Владимирской губернии в 1830-е годы²⁸. Присутствие этой молитвы в собрании Иванова указывает на широкое хождение рукописей Сисиниевой молитвы у русских и украинцев, свободный переход рукописных текстов в устную традицию с неизбежными при этом потерями, а также на присутствие в устной традиции переходных русско-украинских форм (что отражается в явной «украинизации» устных текстов в записях из собрания Иванова). Эти наблюдения подтверждаются сопоставлением еще одной трясовичной молитвы из архивного собрания с рукописной молитвой из тетради, опубликованной Н. Виноградовым²⁹, тетради, переписанной в 1853 г. в г. Пинеге (Архангельской губернии), в которую вошли две трясовичные молитвы явно разного происхождения (северно- и южнорусского) (об этом [1. С. 755, 764]).

Обратим также внимание на заговоры от зубной боли, а именно те, в которых «парные» персонажи св. Писания (Адам и Христос, Каин и Авель) выясняют между собой, у кого из них болят зубы; на заговоры от рожи-бешихи, основу которых составляют так называемые операционные, или «житийные» тексты, имеющие параллели в украинско-карпатской и балканославянской заговорной традиции (о них см. [3]); на обширный перечень имен собственных змей в заговорах от укусов; самоименование знахаря «врачом» и другие моменты.

Вторая украинская коллекция заговоров из архива ОЛЕАЭ, привлекшая внимание, представлена небольшим рукописным сборником³⁰, который был переписан в 1915 г. из тетради жительницы Мглинского уезда Черниговской губернии и не имеет названия. Язык рукописи близок к русскому, с некоторым количеством украинских и белорусских слов и огласовок. Репертуар сборника, а также язык указывает на его южнорусско-украинское происхождение, что неудивительно, если вспомнить причудливую судьбу этого небольшого города, расположенного на южнорусско-украинско-белорусском пограничье: Мглин последовательно входил в состав Великого княжества Литовского, Речи Посполитой, Новгород-Северского наместничества, Черниговской губернии, Гомельской губернии, Брянской губернии, Западной области, Орловской области, а ныне он является районным центром Брянской области.

В сборнике около 50 текстов вербальной магии (заговоров, формул, приговоров), а также некоторое количество малоинтересных народномедицинских рецептов. В функциональном отношении коллекция довольно разнообразна: входящие в ее состав магические тексты читаются над людьми и домашними животными от зубной боли, кровотечения, опущения матки, детского крика, лихорадки, вывиха, ногтоеда, рожистого воспаления (скулы), от укуса бешеной собаки или змеи, от выкидыша у женщины и скотины, от перелогов, потницы, чемера и других болезней скота, от потери скотиной жвачки и опоя лошадей, от пожара, от последствий сглаза и порчи, от тоски; они читаются на легкие роды женщины и скотины, на ослабление регул, на защиту скотины от волков, увеличение надоев у коров, на успех всякого дела, любовь людей, согласие супругов и др. Такой широкий спектр функций в целом нетипичен для рукописной традиции и, по всей вероятности, является результатом длительного накопления текстов одним «пользователем».

С точки зрения поэтического языка заговоров внимание привлекает довольно богатый для небольшого в принципе собрания арсенал имен собственных, среди которых имеются мифотопонимы (Кясьян море, Кит море, Сиянна гора, Ремайская гора, река Маланья, река Ульяница, Златырь камень), имена природных объектов (месячко Зосим; ранняя зоря Пелагея, полуденная Просковья, а вечерняя Екатерина), стихий (огня, например: Фаргон, Хавимон, царь Владимир), артефактов (криница Анастасия), неизвестных мифических персонажей (мальчики-Иванчики, жена Ивина) и т. д. Язык заговоров из этого собрания отличается немалым количеством биномов (кроме привычных крикс-плакс, встречаем такие пары, как Юрий-Егорий, ведьма-чародейница, куры-тетеры, потницы-холодницы, луга-берега, собака-кусака, ясный-красный), наличием «семейных» и парных женско-мужских групп персонажей (волки и волчицы и волченята, медведи и медведицы и медвежата; перелоги и переложицы), «играми» с грамматическим родом (скулы-побратики, царь-трава) и другими особенностями.

Обнаруживаются в собрании и некоторые оригинальные сюжеты и мотивы. Так, при сильных регулах женщине рекомендуется затесать два дубовых колика, заплести их лозой, поставить на порог, поливать их водой, в которой стирали белье и, кланяясь коликам, говорить: «Добри день вам, дубки – родные братки, а я 3-я сестрица». Потом, взяв ложку воды, вылить на один колик: «Это тебе, дубок – родный браток»; потом на второй: «Это тебе дубок – родный браток; а это мне, 3-й сестрице», и последнюю ложку вылить на себя. Этот заговорный ритуал примечателен как своей уникальностью, так и обнаруживающимися в нем параллелями с целым рядом украинских магических практик для избавления от сильных регул, лечения детской бессонницы и др.

В заговоре, направленном на то, чтобы супруги в браке жили мирно и ладно, встречаем такой фрагмент: «Пошол муж на море, на лукоморье за Сиянскую гору топитися, шолковою плетью давитися, не рад он ни отцу, ни матери и всему роду, а рад только своей жене (имя)»³¹. Более всего этот мотив близок к характерным для всего комплекса вербальной любовной магии пожеланиям любовному партнеру потерять сон, не есть и не пить, разорвать все связи с обществом и отречься от своей семьи, и лишь только любить и отдаваться партнеру, – пожеланиям, которые более всего напоминают насылание порчи и проклятие (подробно об этом см. [11. С. 136–182]). В то же время нельзя не признать, что пожелание брачному партнеру чувствовать себя без жены настолько плохо, чтобы покончить с собой, представляется явным перебором даже для бескомпромиссных любовных заговоров, что и выделяет этот текст в ряду других заговоров той же функциональной направленности. Параллелей к этому тексту практически нет, если не считать единственного упоминания в русском рукописном сборнике, датированном 1830-ми годами, ср.: «Раба Божия… зажигай свое сердце ретиво… по мне, рабе Божием (имярек), в тоску, в печаль; как удавшему (удавленнику) в петле, так бы рабе Божией (имярек) было тошно по рабе Божием (имярек), как утопшему в море, так бы рабе Божией (имярек) было тошно по рабе Божием (имярек)…»³².

В заключение замечу, что украинских коллекций, подобных тем, о которых речь шла в статье, в России известно совсем немного, и потому будущая публикация украинского магического фольклора из собраний РГО и ОЛЕАЭ несомненно вызовет большой интерес с учетом того исключительного места, которое украинская фольклорно-этнографическая традиция занимает в культурном пространстве Восточной Славии.

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

АИЭА – Архив Института этнологии и антропологии.

АРГО – Научный архив Русского географического общества.

ОЛЕАЭ – Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии.

РГО – Русское географическое общество.