Литературная, или авторская, сказка¹ относится к так называемым пограничным художественным формам, появление которых стало одной из особенностей взаимовлияния фольклора и литературы. Современная же литературная сказка представляет собой сложную гибридную форму на стыке целого ряда жанров, и сегодня ее «жанровая периферия» (термин, введенный М.Ю. Лотманом и разработанный в рамках семиотической школы²) не менее богата, разнообразна и интересна, чем, собственно, «ядро». Более того, для европейской литературной сказки на рубеже XX–XXI вв. как никогда актуальны слова Лотмана о том, что соотношение «ядро»/«периферия» представляет собой не статическую, а динамическую систему, в которой происходит постоянная «мена» отдельных характеристик «ядра» и «периферии», и элементы, изначально не свойственные жанру, могут со временем трансформироваться в «ядерный признак» и становиться жанроопределяющими, т.е. на следующем этапе динамического процесса сделаться структурными.

Изучение славянской литературной сказки приводит нас к выводу о том, что если на заре ее существования в первой половине XIX в. «ядро» и «периферия» этого жанра в литературах славянских народов, несмотря на отдельные отличия, выглядели принципиально схожим образом³, то сегодня картины значительно различаются. Дело в том, что авторская сказка, открепившись от фольклорного образца, развивалась в ХХ в. по-своему в каждой национальной литературе, по-разному реализуя уже не только «память жанра» фольклорной сказки, но и «память жанра» своих новых классиков (при этом речь, конечно, идет не о типе народно-литературной сказки, стремящейся к воспроизведению фольклорного канона, а следовательно, схожей в литературах разных народов, а об индивидуально-авторском творчестве). Иллюстрацией этого утверждения может послужить ситуация, сложившаяся в чешской и русской литературах.

Рассматривая художественный мир произведений чешских сказочников ХХ столетия, можно прийти к выводу о том, что прошлый век следует считать единым периодом истории национальной литературно-сказочной традиции. Вторая мировая война и главенство соцреалистического метода в Чехословакии после 1948 г. не стали определяющими факторами для функционирования жанра авторской сказки. Эту идею подтверждает анализ основных и факультативных носителей «памяти жанра» в области «ядра» на материале произведений современных чешских писателей, принадлежащих к различным поколениям (М. Кубатовой, Я. Тойфеля, А. Микулки, З.К. Слабого, И. Салаквардовой, М. Пекарковой, В. Бродского и др.), позволившей прийти к определенным выводам относительно современных тенденций развития чешской литературной сказки.

Во-первых, фольклоризованная сказка (сказка, ориентированная на последовательное воспроизведение фольклорно-сказочного канона) постепенно уступает место «антисказке»⁴ или смещается в сторону «жанровой периферии», взаимодействуя с такими жанрами, как притча (И. Салаквардова), легенда и предание (М. Кубатова) и др., стараясь выйти за рамки детской литературы. Однако в текстах вышеуказанных авторов все же сохраняются основные носители фольклорно-сказочной «памяти жанра», а взаимодействие с иными жанрами проявляется исключительно в элементах поэтики, являющихся факультативными. Таким образом, эти произведения остаются в области «ядра» – значительно расширяя ее и формируя у читателя новые представления о современной авторской сказке, в которой сюжетные мотивы, пространственно-временнáя структура, персонажи и их функции и т.п. могут быть организованы в соответствии с принципами иных жанров [17].

Во-вторых, авторская сказка в современной Чехии функционирует главным образом как один из основных жанров литературы для детей, что во многом определяет его специфику: сохранение нравственного императива фольклорной сказки и отказ от мотивов насилия и жестокости (которые с момента появления фольклористической⁵ и фольклоризованной сказки перестают восприниматься как естественная часть фольклорно-сказочной поэтики); наличие развлекательного, познавательного, а также более или менее выраженного дидактического элемента. Авторская сказка для взрослых в чешской литературе до сих пор практически не сложилась «в чистом виде»: чаще наблюдается взаимодействие «детского» и «взрослого» смысловых уровней текста или сборника текстов, что является отличительной чертой чешской авторской сказки ХХ – начала ХХI в.

Наиболее значимыми в содержательном и художественном плане произведениями, составляющими «ядро жанра» современной чешской авторской сказки, остаются тексты, в которых не только на всех структурных уровнях обыгрываются принципы фольклорно-сказочной поэтики, но и происходит естественное включение в художественный мир сказки элементов иных жанров. Данные тексты предназначены как для ребенка, так и для взрослого читателя и чаще всего представляют собой сборники авторских сказок (А. Микулки, Я. Тойфеля, З.К. Слабого, И. Салаквардовой и др.), в которых сочетаются принципы фольклоризованной сказки, «антисказки», нонсенса, активно используются гротеск, гипербола, парадокс, мистификация, языковая игра, неожиданные ассоциации, а также отдельные (факультативные) мотивы и образы, заимствованные из легенды, предания, былички, фэнтези, притчи и т.п. При этом диалог с фольклорно-сказочной традицией и традицией чешской фольклористической и авторской сказки XIX–ХХ вв. возникает не на уровне отдельных текстов, но на уровне сборника в целом и зачастую далеко не все произведения цикла можно назвать сказками: в рамках цикла может происходить сначала воссоздание, а затем разрушение фольклорно-сказочной традиции. Тем самым подтверждается гипотеза Липовецкого [1] о том, что наряду с глубинными, сущностными чертами сказочной поэтики («жанровая ситуация» фольклорной волшебной сказки, игровая семантика повествовательной структуры) в авторской сказке непременно присутствуют более явные формально узнаваемые элементы (отдельные мотивы, система образов, сказочные персонажи и их устойчивые функции, интонационно-речевой строй или отдельные тропы, стилистические клише и т.д.); их набор подвижен, однако достаточно лишь одного-двух, чтобы активизировалась «память жанра» и читатель без труда распознал сказку в весьма современном и сложном по замыслу тексте.

В результате анализа художественной специфики произведений, составляющих «жанровую периферию» современной чешской литературной сказки (текстов И. Пехи, З.К. Слабого, М. Пекарковой и В. Бродского, Я. Тойфеля – взаимодействие с легендой, преданием, бывальщиной, В. Эрбена – взаимодействие с фэнтези и быличкой, И. Черницкого, А. Микулки – взаимодействие с притчей, З. Сверака, М. Вивега, М. Райнера, П. Шрута, А. Голдфлама – взаимодействие с несказочной прозой), можно выделить ряд свойств, характеризующих «периферию» жанра современной чешской авторской сказки. Текст остается в границах «периферии» жанра в том случае, если авторы наряду с сохранением нравственного императива фольклорной сказки и игровой семантики повествовательной структуры, а также отдельных клише народной сказки используют элементы поэтики легенд, преданий, для которых также существует собственная «память жанра», видя (подсознательно ощущая) во взаимодействии этих жанров потенциал для обновления содержания и формы современной литературной сказки. Взаимодействие элементов поэтики литературной сказки, родственных ей и также обязанных своим происхождением фольклору жанров мифологической прозы (былички, бывальщины) и фэнтези воплощает замысел авторов представить сказочную реальность как часть повседневной жизни человека, что обеспечивает возможность сопереживания героям, позволяет взглянуть на действительность в единстве повседневного и «необычайного» [18]. При этом наблюдается отчетливая тенденция к переходу данных текстов из области «периферии» в область «ядра» и, таким образом, расширению ядерных структур литературной сказки как жанра.

Одновременно с этим современная сказка подвергается все более значительному воздействию со стороны фэнтези, ставшей ныне наиболее популярной разновидностью фантастической прозы. Это влияние порой оказывается сильнее «памяти жанра» литературной сказки, хотя в «периферийных случаях» яркая и самобытная традиция чешской «антисказки» способна оказывать решающее воздействие на восприятие текста, вследствие чего можно говорить о сформировавшейся на современном этапе развития чешской авторской сказки «памяти жанра» «антисказки» наряду с существованием и функционированием фольклорно-сказочной «памяти жанра». Читателю, как правило, не известно (и не важно) «жанровое происхождение» (из фольклорной сказки или мистической фантастики прошлого) образа и сюжета – более важным оказывается их принципиальное сходство, позволяющее взглянуть на сегодняшнюю жизнь сквозь призму фантастического. Вот почему современная фэнтези нередко «питается» сказочными мотивами и разграничить сказочные и волшебно-фантастические тексты нелегко. На наш взгляд, литературное произведение остается в границах «периферии» жанра авторской сказки лишь в том случае, если необычайное в нем продолжает восприниматься как читателем, так и героями именно как чудесное (происходит практически полное совпадение точек зрения), а не как «естественная» и неотъемлемая часть бытия (как это постулируется фэнтези толкиеновского типа), и если в тексте присутствует подробное объяснение, каким образом и почему человек встречается с нечистой силой. Фэнтези, в которой изображаются замкнутые на себя вымышленные миры, можно отличить от авторской сказки по отсутствию сказочного «двоемирия», сочетания реальности и «волшебной действительности»; фэнтези, в которой сверхъестественное привносится в нашу реальность, можно отличить от сказки по отношению героя к описываемым событиям: если для героя сказки чудесная действительность является естественной и единственно возможной (что сближает ее с первой разновидностью фэнтези), то герои данной разновидности фэнтези вначале не готовы принять «чуда» и лишь впоследствии определяют свою линию поведения в новой «истинной реальности».

Современная чешская литературная сказка может тяготеть и к философской проблематике, взаимодействовать с притчей; в этом отношении писатели продолжают традиции чешской авторской сказки ХХ в. и вместе с тем углубляют новейший потенциал жанра. В то же время сказка-притча не характерна для современной чешской литературы в той же степени, что для литературы начала ХХ столетия: писатели отдают предпочтение сказке с отдельными элементами философско-притчевого характера, т. е. сказочным произведениям, предназначенным для читателей различных возрастов [19].

Сочетание черт поэтики сказки и несказочного повествования заставляет читателя по-новому взглянуть на описываемые события, которые, на первый взгляд, не могут быть связаны с понятиями чуда или волшебства, однако на глубинном смысловом уровне составляют помещенный в современные реалии традиционный сказочный сюжет (который, конечно, может быть переосмыслен, но в любом случае узнается читателем за счет системы носителей «памяти жанра»). В момент узнавания читатель не просто получает удовольствие от разгадывания загадки: ему открывается новый взгляд на произведение, которое воспринимается одновременно как сказка и «несказка».

Таким образом, хотя новейший период существования чешской прозы (сказочной в том числе) принято отсчитывать от «бархатной революции», однако выявленные тенденции развития чешской сказки едва ли правомерно трактовать лишь как результат изменений, произошедших в сфере художественной словесности после 1989 г. Возникновение указанных жанровых модификаций сказки является закономерным результатом естественного развития национальной традиции жанра на протяжении XIX–XX вв. и связано с утверждением и «застыванием» канона «антисказки» (и падением интереса к нему у современного читателя, а следовательно, и писателя), сужением сферы бытования фольклоризованной сказки, влиянием фэнтези и иных типов фантастики, а также активизацией игрового начала (в том числе в рамках постмодернистской поэтики), которое было заложено в самой природе фольклорной сказки и унаследовано сказкой авторской. По сравнению с XIX в., ХХ столетие определяется как принципиально новый этап развития жанра, когда литературная сказка все дальше уходит от своей фольклорной предшественницы, но сохраняет при этом все ее достоинства и обязательные элементы «памяти жанра» фольклористической сказки, в результате чего эта категория вплоть до сегодняшнего дня остается живой и актуальной.

Если в чешской литературе в понятие «ядро жанра» в ХХ в. плотно вошла так называемая антисказка, где фольклорный канон превращается в полную свою противоположность (впрочем, именно за счет этого он и остается узнаваемым), то в русской литературе «ядро жанра» усложнено традицией сказки-сатиры, ведущей свое начало еще от М.Е. Салтыкова-Щедрина, а также нравственно-философской сказки Серебряного века (А.М. Ремизов, Ф. Сологуб, М.А. Кузмин) и советской сказки-притчи (Ю.К. Олеша, Е.Л. Шварц и др.). Эти тексты обращены прежде всего (а зачастую исключительно) ко взрослому читателю. В связи с этим можно выделить несколько важных особенностей современной русской литературной сказки по сравнению с чешской.

Во-первых, практически с момента своего рождения авторская сказка в России не воспринималась исключительно как «детский жанр» – в силу особенностей исторического развития страны именно с помощью сказки многие писатели, а в ХХ столетии и режиссеры, говорили со своим читателем и зрителем на «серьезные» темы, поднимая социальные, политические, философские, психологические и даже экономические (достаточно вспомнить трилогию о Незнайке Н.Н. Носова) проблемы. Сказка естественным образом смыкалась с притчей, аллегорией, утопией и антиутопией, что будет свойственно чешской литературе лишь на рубеже XIX–ХХ вв.

Во-вторых, «память жанра» русской литературной сказки формируется не просто весьма обширным корпусом текстов, но прежде всего произведениями по меньшей мере яркими и талантливыми, а иногда безусловно гениальными (тексты В.А. Жуковского, А.С. Пушкина, П.П. Ершова, В.Ф. Одоевского, А. Погорельского, М.Е. Салтыкова-Щедрина, А.Н. Толстого, А.М. Ремизова, А.М. Горького, А.М. Волкова, Л.И. Лагина, А.П. Гайдара и многие другие являются сегодня классикой и находятся «на слуху» у современного российского читателя). Сочетание этих характеристик обусловливает как традиционный интерес к сказке, так и высокие ожидания, причем как юного, так и взрослого читателя. В то же время в чешской литературе, для которой этот жанр также играет крайне важную роль и которая изобилует авторскими сказками, по-настоящему выдающихся текстов не так много (в качестве наиболее ярких можно назвать «Девять сказок» К. Чапека, «Фимфарум» Я. Вериха, «Озорные сказки» Й. Лады и некоторые другие).

В-третьих, в советское время в 1930-е годы складывается особая литературно-сказочная традиция, названная исследователем русской литературной сказки М.Н. Липовецким «сказкой жизни» [10]. Особенно продуктивной она была в 1930–1960-е годы. К ней относятся прежде всего «Три толстяка» Ю.К. Олеши, «Сказка о Военной тайне» А.П. Гайдара, сказки Шварца. Это произведения, построенные на взаимодействии романтической «поэмности» и «романизации», свойственной реалистическому произведению, на живом контакте сказки с современностью. В Чехословакии подобной традиции (и, соответственно, подобного нового литературно-сказочного канона, постепенно завоевывающего свое место в области жанрового «ядра») не сложилось.

Еще одна область авторской сказки, возникшая в 1930-е годы, это так называемые сказки культуры, или «дважды литературные» сказки⁶, для которых характерно воспроизведение и вместе с тем переосмысление известного сюжета («Тень», «Снежная королева», «Золушка» Шварца и др.). Традиция эта была продолжена в 1990–2000-е годы в произведениях Л.С. Петрушевской, Л.Е. Улицкой, А.А. Кабакова, А.П. Степанова и др. Вместе с тем, во второй половине ХХ в. практически отсутствует народно-литературная сказка, поэтому авторская сказка этого времени вплоть до сегодняшнего дня ориентируется в значительной степени на «память жанра», трансформированную в соответствии с индивидуально-творческими поисками и типами художественного мышления.

В качестве общей тенденции в области современной русской и чешской литературной сказки можно отметить стремление авторов к созданию циклов (сборников) сказок и расширению в рамках одного произведения форм переосмысления сказочного канона (наиболее отчетливо эти тенденции проявляются в сборниках «Московские сказки» Кабакова, «Сказки не про людей» Степанова, «Об олене с пулеметом» Микулки, «О привидениях» Эрбена, «Неоконченные сказки» Слабого и др.). Предлагая читателю сложный и целостный сказочный мир, авторы помещают под одним переплетом тексты очень разные по своим жанровым характеристикам: здесь встречаются как примеры фольклоризованной сказки, максимально приближающейся к фольклорной и во всех деталях сохраняющей ее канон, так и произведения, тяготеющие к «жанровой периферии» и в принципе к иным жанрам. Диалог с фольклорно-сказочной традицией и традицией авторской сказки XIX–XX вв. возникает здесь не на уровне отдельных текстов, а на уровне сборника в целом. Связана подобная тенденция с подвижностью и постоянной готовностью жанра к обновлению, с игровым принципом организации его художественного мира, а с другой стороны, с размыванием границ литературных жанров как общей тенденцией современного литературного процесса. В то же время именно за счет того, что сборник воспринимается как единое произведение, сохраняется сама жанровая идентичность авторской сказки.

Вследствие всего вышеперечисленного напрашивается вывод о том, что на рубеже века ХХ и XXI уже не «периферия жанра», а его «ядро», впитавшее признаки, воспринимавшиеся в свое время как маргинальные, оказывается широким и многообразным и демонстрирует активное и продуктивное взаимодействие со всеми возможными литературными жанрами, т.е. весьма усложненный жанровый синтез. В русской литературе, как и в чешской, авторская сказка конца ХХ – начала XXI в. может считаться новым этапом в развитии этого жанра – этапом, отражающим состояние литературы и общественной жизни в целом. Сегодня она переживает глубокие изменения: существенное влияние оказывает на нее трансформация жанровой парадигмы новейшей литературы, общий всплеск интереса к необычайному, в том числе связанный с распространением философии и эстетики постмодернизма, расцвет в последние десятилетия фантастики (особенно фэнтези), взаимодействие изящной словесности с иными видами искусства (прежде всего кинематографом), компьютерными технологиями и прочими реалиями современной технической эры. И за рамками сказочного жанра наблюдается устойчивая тенденция к воспроизведению и разнообразнейшему переосмыслению сказочных образов и мотивов современным мифологическим, сатирическим, фантастическим, утопическим и т.п. повествованием. Содержательный и художественный потенциал сказки проявляется сегодня в том, что в различных своих модификациях она активно «возрождается» в играх, комиксах, на телевидении; наблюдается отчетливая тенденция к визуализации сказки, ее сращению с компьютерным миром.

Стремление к разного рода жанровым экспериментам и игре, интертекстуальность, обращение в иносказательной форме к самым актуальным проблемам современности, ориентированность одновременно на взрослого читателя и ребенка, трансформация элементов, изначально не свойственных жанру, в «ядерные признаки» остаются сегодня отличительными чертами сказки как в Чехии, так и в России. В качестве наиболее принципиального отличия в развитии авторской сказки в двух странах стоит отметить сами результаты переоформления «ядра жанра», происходившего на протяжении всего ХХ в. и связанного с закреплением канона «антисказки» в чешской литературе и становлением новых форм сказки в литературе советской. Вектор развития, заданный уже создателями первых русских авторских сказок – В.А. Жуковским, А.С. Пушкиным, В.И. Далем, А. Погорельским, В.Ф. Одоевским, М.Е. Салтыковым-Щедриным и другими, в начале становления и развития жанра был принципиально иным, чем в чешской литературе (творчество Б. Немцовой, К.Я. Эрбена и др.), и определил ориентацию данного жанра в отечественной традиции на анализ и решение самых «серьезных» и насущных проблем современной действительности и, соответственно, преобладание философско-притчевого или сатирического начала.

Таким образом, авторская сказка для взрослого читателя в чистом виде практически не сложилась в чешской литературе, чаще мы наблюдаем взаимодействие «взрослого» и «детского» плана, в то время как в русской литературе такая сказка начала развиваться практически сразу и стала одной из ярких составляющих русской литературы XIX–XX вв. в целом. Представляется, что эта традиция продолжится и в XXI в.

При всем разнообразии изменений, происходящих в области жанрового «ядра» и «периферии» авторской сказки в русской и чешской литературах, сохранение ее жанровой идентичности происходит за счет принципиальной подвижности ее «периферийных» и «ядерных» структур и «памяти жанра» в целом. Опыт двух славянских литератур, в которых авторская сказка традиционно играет очень большую роль, показывает нам, какими разными путями и насколько быстро могут проходить изменения в рамках «ядра» и «периферии» жанра, демонстрирующего в свою очередь высокую мобильность и способность отвечать самым актуальным запросам современного общества.