Проблема соотнесения понятий в системно-сетевом подходе к психологическому знанию

Предложение участвовать в дискуссии о содержании трех статей многоуважаемых авторов [2–4] вызвало у меня затруднение относительно того, с чем конкретно можно было бы дискутировать. В цикле обобщающих статей изложены результаты теоретико-методологической работы ведущего академического Института психологии РАН по прояснению современного состояния категориального строя психологической науки и путей его развития. Это капитальный трехтомный труд, означающий несомненное прогрессивное движение отечественной науки на пути развития теоретического мира психологии [10–12]. Возможно, что при другом подходе у научного сообщества сложилось бы иное представление о вышедших томах по разработке понятий психологии и структурам психологического знания. Значит, речь должна идти именно о цикле статей в “Психологическом журнале”.

В первой статье [2] правомерно утверждается тезис о необходимости пересмотра классификаций понятийного строя психологии в силу невозможности рассмотрения его в прежних координатах анализа. Авторы проделали глубокую, основательную работу по соотнесению категориальных сеток, заданных подходами К.К. Платонова, Я.А. Пономарева, Л.И. Анцыферовой, А.В. Петровского, М.Г. Ярошевского, В.А. Петровского. Согласившись с указанной ими историко-генетической преемственностью, отмечу, что сами понятия развиваются не в соответствии с задаваемыми той или иной категориальной сеткой направлениями. В основе их развития лежат прорывы в обобщениях, ведущие к новым теоретическим гипотезам, что невозможно без развития эмпирического базиса. Именно развитие эмпирических исследований поддерживает или сводит на нет те или иные теоретические устремления по расширению горизонтов психологических понятий.

Соглашусь с авторами, что матричные классификации психологических понятий невозможны, поскольку не будут отражать соответствующие виды и структуры психологической реальности. Мир теорий и конструктов в психологии развивается, и подведение некоторой черты для демонстрации среза современного его состояния — несомненно, продуктивный шаг. При его реализации авторам пришлось совмещать две линии — идущую от историко-генетического анализа и от современного состояния подходов; казалось бы, в результате можно ожидать соотнесения “классических” и новых понятий. И здесь есть, с чем дискутировать, точнее, выразить свои субъективные мнения.

Во-первых, предложенная на рисунке во второй статье сеть, на мой взгляд, не проясняет такого соотнесения. Во-вторых, обаяние “мета-модернистской эпистемологии” — при невозможности отрицания самой этой современной ступени организации знаний — несколько затемняет именно анализ психологического содержания понятий (а префикс “мета” вряд ли что проясняет). Трудно не согласиться с авторской позицией, что “современные понятия суть аккумулированные понятийные структуры, которые в разной степени становятся латентными, обобщенными, создавая сложные конгломераты в виде интегративных понятий и междисциплинарных комплексов” [3, с. 7]. Но важно, по-видимому, указывать и основания такой интеграции, и рефлексировать относительно того, почему какие-то новые понятия завоевывают исследовательское пространство, а другие остаются на периферии. Иначе трудно разграничивать веяния преходящей моды и действительно перспективные понятийные разработки. Но это и не могло было быть задачей обобщающего труда, не переходящего на уровень предметного анализа в рамках конкретных областей психологического знания.

В первой статье важным представляется раздел о межпарадигмальных влияниях. В нем авторы солидаризуются с мнением М. Гусельцевой [1] о том, что первоначальные теории верхнего уровня, в частности, теории деятельности, теряют свою автономию (“первородную чистоту”) и смешиваются с другими теориями. Это якобы показатели толерантности (к инакости и многообразию) и взаимовлияний, характеризующие постнеклассический этап развития науки. Мне же представляется, что здесь нужно различать два разных аспекта. Первый авторы называют движением в сторону от единой теории к мультипарадигмальности в психологии. Мне также представляется, что всякого рода “монизмы” — беда для психологии, если следование единомыслию перекрывает какие-то пути развития науки, не предусматриваемые “генеральной линией”. Но важен и второй аспект: смешение разных позиций не всегда выступает критерием продуктивного продвижения в познании изучаемой реальности. В отдельном исследовании такое смешение может приводить к необоснованной эклектике. Другое дело — мир теорий. В нем смешение теорий или парадигм (включающих также способы организации исследования) не обязательно будет означать многомерность взглядов или мультипарадигмальность. Многомерность можно задавать как раз с четко очерченных разных теоретико-методологических позиций. И путь смешений в одном исследовании разных парадигм может создавать лишь видимость новизны подхода.

Да и в общем трудно найти примеры таких продуктивных смешений (продуктивных в плане теоретического продвижения в предмете изучения на основе соединения разных взглядов). Авторы статьи в своем примере по психологии выбора идут вслед за оценками самих исследователей в рамках рецензируемого направления. Но это только одна концепция в психологии выбора, отстоящая довольно далеко от других, поскольку выбор в ней предполагает праксиологическую парадигму [6] — исполнение принятого решения. Используемые в психологии принятия решений термины в ней заменяются одним — конструированием, что в других концепциях довольно дифференцированно представляется этапами предвосхищений, прогнозирования, разработки альтернатив, их оценки, примеривания к своему личностному “Я” и т. д. (см.: [7; 15; и др.]). А.Л. Журавлев и Е.А. Сергиенко полагают, что “данная концепция представляет собой интегративную теорию, вбирающую в себя и системную, и субъектную, и генетическую парадигмы анализа” [2, с. 12]. Другие подходы в этой области соответствуют таким оценкам, но как раз полностью игнорируются авторами концепции; таким образом, говорить о заявленной интеграции не приходится.

Парадигмальные влияния можно рассматривать именно в отношении разных подходов (их сопоставления) к выбранному предмету изучения. Этому могло служить соотнесение объяснительных схем разных концепций, на основе чего авторы обобщающей статьи могли сделать заключения о степени представленности в конкретной концепции указанных парадигм. Ведь парадигмы определяются не тем, кто как себя назвал (и отнес к той или иной парадигме — деятельностного подхода, экзистенциального и т. д.), а способами построения теории и организации исследования. Другое дело — последовательность реализации выбранного подхода в конкретном исследовании.

Авторами цикла статей не предполагалось также сравнение понятийного строя отечественной психологии и зарубежной. Развернувшаяся в прошлые годы на страницах “Психологического журнала” дискуссия о том, в какой мере психология испытывает влияние глобализации, а в какой характеризуется национальной спецификой, в определенной степени покрывает этот пробел. Но остается все же проблема перетекания понятийного строя из одних теорий в другие, что связано уже со сменой методологического понимания и эмпирической загруженности понятий. Приведу пример соотнесения понятий внешней и внутренней мотивации.

В исследованиях О.К. Тихомирова, М.Г. Ярошевского и других авторов, исследовавших мышление и научное творчество, внутренняя мотивация применительно к мыслительной деятельности связывалась с развитием гностических целей. Их динамика отражала развитие познавательной потребности [9; 14]. Тогда другие виды мотивации, не связанные с потребностью в познании, относились к видам внешней мотивации. Так понимался, в частности, конструкт “мотивация достижения”, хотя само понятие существенно видоизменяло свое наполнение от латентной диспозиции в концепции социогенных потребностей Г. Мюррея к представленному в “Обществе достижений” Д.К. Макклелландом понятию. В последние годы в российской психологии стали активно использоваться опросники, построенные на основе модели Э. Деси и Р. Райана. Но этими авторами и мотивация достижений, и познавательная мотивация отнесены в одну группу мотивов, и шкалы опросников дают смешение понятий, соответственно меняется наполнение понятий внешней и внутренней мотивации (их “загруженность”, в терминологии Х. Холькампа). Таким образом, перетекание в отечественные исследования иных по концептуальному и эмпирическому содержанию понятий (без того, чтобы сами исследователи эксплицировали указанные понятийные различия) не развивает указанные конструкты, а лишь запутывает понятийные связи и интерпретации устанавливаемых закономерностей. И без учета использования схожих по звучанию терминов в разных психологических традициях можно видеть лишь кажущееся продвижение в той или иной тематике.

Если первые две статьи должны были представить совокупный вклад сотрудников Института психологии РАН в развитие категориального строя психологической науки (они касались обобщенного анализа работ других авторов), то третья статья [4] в большей степени описывает самостоятельный вклад А.Л. Журавлева и Е.А. Сергиенко в методологию современной психологии. Она закрывает, как мне кажется, дискуссию о соотношении системного и сетевого подходов. В отечественной психологии утверждение реалий и преимуществ сетевой организации психологии, как отвечающей новому витку развития методологии психологической науки, состоялось и в статьях на эту тему, и в учебниках [1; 5; 8 и др.]. Оно отвергалось или игнорировалось историками психологии, которым достаточно указания на принцип детерминизма и которым кажутся излишними или не приемлемыми (в рамках сложившейся идеологической направленности советской психологической науки) другие принципы — активности человека, неопределенности, сетевой организации знания. Необходимость принятия открытости возможных принципов психологической науки была заявлена еще О.К. Тихомировым, первым выдвинувшим идею плюралистичности мышления в психологии [13]. Она отвергается многими сторонниками “монизма” как методологического единомыслия, поскольку ведет к признанию такой характеристики психологии как ее поли-, или мультипарадигмальность.

В третьей статье цикла, посвященной соотнесению сетевого и системного подходов [4], детально прописываются возможные повороты в обсуждении темы. Остается только согласиться с ее основными положениями и выразить огромное уважение авторам за проделанную работу. Что можно было бы добавить в эту тему — сопоставление различий в использовании конструкта психологической системы в разных подходах. Но это уже задача отдельной публикации.

Повторюсь — я дискутирую не с трудами сотрудников многолетнего проекта [10–12], чей вклад в развитие теоретического мира психологии трудно переоценить. Изложенные выше рассуждения касались частностей, вызывающих размышления при прочтении текста как резюмирующего этот капитальный труд.