Категории <em>воля</em> и <em>принуждение</em> получают особое преломление в культуре авангарда с присущими ей мотивами революции и бунта против сложившихся традиций и стереотипов в искусстве и обществе. В манифестах небольшой поэтической группы начала 1920-х годов под названием «ничевоки» (1920–1923) пара воля–принуждение получает свое интригующее воплощение. В августе 1920 г. группа заявляет о своем существовании в рамках отделения Всероссийского союза поэтов в Ростове-на-Дону. В нее входят Рюрик Рок (1898–1930?), Сусанна Мар (1900–1965), Олег Эрберг (1898–1956), Борис Земенков (1902–1963), Лазарь Сухаребский (1899–?), Аэций Ранов, Елена Николаева, Сергей Садиков (?–1922), Девис Уманский и Мовсес Агабабов. Молодые поэты видят себя во главе борьбы за новое искусство, в подражание другим левым движениям они отрицают все непосредственно им предшествующее. В «Манифесте от ничевоков» они смело сообщают о смерти поэзии [1. С. 2–3], а в «Декрете о ничевоках поэзии» провозглашают своей целью «истончение поэтпроизведения во имя Ничего» [2. С. 8]. Справедливо выделив деструктивную составляющую авангардного искусства, «ничевоки» решили сделать ее основным принципом своей творческой программы.

Летом 1921 г. они переезжают в Москву, в их хронологии мы читаем: «За 1921 год сделано более 30-ти выступлений и вечеров. Их задания: ознакомление с идеей ничевочества и агитация по дискредитированию искусства» [3. С. 3]. В марте 1922 г. видит свет сборник манифестов «Ничевоки. Собачий ящик, или Труды творческого бюро ничевоков в течение 1920–1921 гг. Вып. 1», ставший главным изданием группы. Это уникальное издание носит открыто пародийный характер: пародируются общественно-политические, публицистические тексты, а также бюрократический характер отношений государственного режима с искусством. Ничевоки демонстрируют узурпацию у государства контроля над творческой деятельностью, декларируя диктатуру ничевочества. В сборник входят такие тексты, как «Приказ по организационной части», «Игра природы, или Дончека на страже интересов ничевочества», «Декрет о ничевоках поэзии», «Декрет о живописи», «Декрет об отделении искусства от государства», «Воззвание к Дадаистам» и др.

«Собачий ящик», согласно Введению, «сфабрикован для целей разложения и деморализации изящной словесности» [2. С. 5]. С первых строк мы сталкиваемся с лексикой агрессивного характера, заимствованной из канцелярских текстов эпохи, отражающих воинственную атмосферу послереволюционных лет. Парадокс основного лозунга группы — «диктатура ничевочества» выступает как крайне симптоматичный для авангардного эксперимента, вписывается в его парадигму воли и говорит об отношениях художника авангарда с властью, о его стремлении завладеть ее полномочиями. В «Приказе по организационной части» мы читаем: «Положение о Творческом Бюро разрабатывается им же самим на основании волевого революционного акта захвата жизненного организма искусства Ничевоками» [2. С. 6]. Однако, как далее выясняется в «Декрете о ничевоках поэзии», их творческая программа не состоит лишь в отрицании, в частности традиционного эстетствующего искусства, ценными для них оказываются индивидуальная сущность и «внутренний смысл вещей»: «Пора принудительно очистить поэзию от традиционного и кустарно-поэтического навозного элемента жизни во имя коллективизации объема тварности мирового начала и Личины Ничего» [2. С. 7–8]. Здесь мы находим философскую подоплеку понятия «ничего», так называемую тварность мирового начала – это то незаполненное пространство, та бесформенность, из которого рождается абсолютная субъективность, уход от любых устоявшихся значений. Ничевоки пытаются произвести акт обнуления всех смыслов и форм старой парадигмы, здесь они следуют деструктивной линии культуры раннего авангарда, провозглашающей конец искусства, экспериментирующей с разрушением формы, что в определенный момент приводит к ее исчерпанию в виде белого листа, молчания, сводит произведение искусства до жеста («Поэма конца» Василиска Гнедова), до цвета и геометрической фигуры («Черный квадрат» К. Малевича). Ничевоки стали отражением того переломного этапа, когда авангард от деструкции переходит к следующей конструктивной стадии созидания на базе новой парадигмы. Так, с одной стороны, ничевоки начинают заигрывать с конструктивизмом (в августе 1922 г. ими объявляется тезис «перенесения искусства в общежитие» [3. С. 3]), а с другой – их путь ведет к Обериутам и абсурдизму, как это произошло с их западным аналогом – дадаизмом, повлиявшим на возникновение сюрреализма.

Упомянем также «Декрет об отделении искусства от государства», в котором ничевоки выдвигали свое творческое бюро в качестве аппарата по руководству искусством. В одном из пунктов заявляется: «В порядке планомерного развития сего постановления объявляется несостоятельность государства в вопросах руководства заготовками, учета, распределения и контроля над производством искусства» [2. С. 11]. Манифест только игра в оппозиционность: политотдел Госиздата сперва запретил издание «Собачьего ящика», но 4 февраля 1922 г. главный секретарь Творничбюро С. Садиков адресует редакторской комиссии просьбу пересмотреть свое решение «ввиду того, что книга не преследует никаких политических целей, а исключительно посвящена вопросам искусства» [4. С. 344–345]; 23 февраля запрет снят.

Помимо безусловной комичности всех претензий группы, следует признать, что ничевокам удалось через призму нового социально-политического стиля речи и образа мышления предугадать будущие отношения тоталитарной государственной власти с деятелями искусства, в 1930-е годы этот монотонный язык уже становится нормой; манифесты группы — пример работы идеологии и захватывания ею своих субъектов.

В «Воззвании к дадаистам» проявляются отношения ничевоков с западными течением: «Говорим: „нет ничего в искусстве“. Лишь исповедуем чернильную программу словесного террора» [2. С. 13]. Метод «рефлектированного отрицания», борьба с надежными, устоявшимися ценностями, нацеленная на разоблачение ложного смысла, любой веры в общие понятия и тотализацию сближает дадаистов с ничевоками. Немецкий философ Петер Слотердайк выделяет Дада как первый неокинизм ХХ в., чья атака направлена на все, что принимает себя «всерьез», идет ли речь о культуре и искусстве, или же о политике и обществе: «Дада по сути своей не течение в искусстве и не течение в антиискусстве, а радикальная “философская акция”. Он развивает искусство воинствующей иронии» [5. С. 586], дадаисты, по его мнению, «работают уборщиками мусора в пришедшей в упадок европейской идейной надстройке» [5. С. 594–595]. Ничевоки в чем-то здесь сближаются с методом дадаистов, но в отличие от последних их протестный потенциал выражается в формах традиционной культуры (манифесты, декларации, выступления, поэтические сборники). Выходки и скандалы оставили о них не самую лестную славу, современники отзывались о ничевоках с иронией, а порой и с непрекрытым презрением, все это – отражение атмосферы первых послереволюционных лет и гражданской войны, когда борьба поэтических группировок и стремление к доминированию решались во время «чисток» поэзии. Хулиганствующая манера поведения заслоняла выдвинутые группой идеалы благородного бродяжничества, со свойственными им антиматериализмом и идеализмом, идеи индивидуальной независимости, свободы творчества от государственной идеологии. Ничевокам свойственна веселость, их орудиями являются ирония, розыгрыш, блеф, смех – формы символической деструкции, веселый характер бессмысленности, скрывающиеся за всем этим категории воли и принуждения вписываются в авангардную парадигму разрушения канона и свершения революции в искусстве, нацеленной на жизнь всего общества.