Везде
Проблема идентичности интернированных в условиях крушения Российской империи
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Проблема идентичности интернированных в условиях крушения Российской империи
Аннотация
Код статьи
S0869544X0027862-1-1
DOI
10.31857/S0869544X0027862-1
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Ростиславлева Наталья Васильевна 
Должность: профессор
Аффилиация: Российский государственный гуманитарный университет
Адрес: , г. Москва, Российская Федерация
Выпуск
Номер 5
Страницы
20-28
Аннотация

ФСР были серьезно озабочены доставкой в лагеря пропагандисткой литературы, чтобы не растерять бывших подданных Российской империи и сделать их советскими гражданами.

 

Ключевые слова
интернирование, репатриация, гражданство, этничность, ситуативная идентичность.
Классификатор
Получено
02.10.2023
Дата публикации
10.04.2024
Всего подписок
3
Всего просмотров
63
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
1 Конструирование идентичности – одна из актуальных проблем исторического знания, которая обретает особое значение в условиях переломных событий. Она интересовала исследователей начиная с конца XVII в. Уже Г.В. Лейбниц (1646–1716) видел различие между «реальной» и «персональной/моральной» идентичностью, понимая под последней определенные формы самосознания, самоконтроля, самоуверенности. Связь идентичности индивидуума с процессом перцепции, как отметила А. Ассман, превращает ее в «реальную», т.е. идет процесс выстраивания ассоциативного ряда в сознании с опорой на собственный опыт и состояние психики [Assmann 2020, 67–68]. В конце XX – начале XXI в. в связи с глобализацией был поднят вопрос о плюрализме идентичностей и о внутренней структуре данного феномена. П. Рикер (1913–2005) выделил два полюса идентичности idem и ipse. Idem – идентичность как тождественность, не изменяющаяся со временем (принадлежность к определенной группе), а ipse – идентичность как самость, которая определяется индивидуальностью, меняющейся с течением времени [Рикер 2008, 144–155]. Изучением грамматики идентичности занимается довольно давно А. Ассман. Она отметила важный вклад в историографию проблемы теоретиков методологии истории понятий, рассматривающих идентичность в контексте группы терминов – идентичность, память, культура, уточняя, что в 1990-е годы все эти термины изменили смысл, а идентичность простирается от индивидуальной до коллективной, которая может быть предметом изучения психологов, социологов, политиков [Assmann 2020, 71–72]. Связь идентичности с чувством принадлежности и отношением лояльности также находится в фокусе внимания Ассман. В данной статье рассмотрены версии идентичности и выбора гражданства, которые во многом определялись чувством принадлежности, вызовами ситуации и политическими ориентирами.
2 В годы Первой мировой войны интернирование стало глобальным феноменом и затронуло все воюющие страны. Проблемам интернирования в глобальном плане посвящены работы английского историка М. Стиббе [Stibbe 2019]. В данной статье под интернированием понимается ограничение в правах гражданского населения враждебных государств (enemy aliens). В основном ему подвергались мужчины призывного возраста и бывшие военные. Формы интернирования в различных государствах отличались. На территории Германской империи интернированные находились в лагерях гражданских и военных пленных, но существовали также гражданские пленные, пребывавшие вне лагеря, их в современных исторических трудах принято называть конфинированными [Ростиславлева 2020, 83–85]. В литературе и источниках термин «интернирование» используется также в отношении военнопленных, которых по причинам психического и физического здоровья депортировали в нейтральные страны, и уже там они обретали соответствующий статус1 [Шатохина-Мордвинцева 2018, 204–220].
1. Sächsisches Hautstaatsarchiv Dresden. Bd. 11350. Nr. 118; Bd. 11352. Nr. 555.
3 3 марта 1918 г. был подписан Брест-Литовский мирный договор между советской Россией и Центральными державами. Как указывается в документах фонда «Центропленбеж»2, на территории Германской империи к тому времени находились около 2,5 млн военнопленных и 50 тыс. интернированных, которых надо было возвращать на родину3. В Берлине было создано Генеральное консульство РСФСР, при нем функционировало Бюро по делам русских пленных за границей. Именно так названа данная структура в документах ГА РФ 24 апреля 19184. В литературе встречается также название «Консульский отдел Полномочного Представительства в Германии» [Лазаренко 2021]. В документах ГА РФ указано, что руководил отделом военных и гражданских пленных при Генеральном консульстве РСФСР атташе С.М. Семков5. Аналогично названа занимаемая им на тот момент должность и в современных публикациях [Лазаренко 2022]. С 1 мая 1918 г. защита и забота об интернированных перешла полностью от испанского посольства в ведение Генерального консульства РСФСР, а С.М. Семков выступил организатором инспекций лагерей гражданских пленных. Его докладные записки – ценный материал для изучения положения российских интернированных в Германии в 1918 г. Также эти документы раскрывают особенности взаимодействия процессов этнической и гражданской идентификации указанных лиц.
2. Фонд является частью общего фонда «Центральное управление по эвакуации населения (Центроэвак)» наркомата внутренних дел РСФСР

3. ГА РФ. Л. 1–2. Данная цифра относится к тому времени, когда в число военнопленных и интернированных включали всех пребывавших в военном и гражданском плену подданных Российской империи на территории Германии.

4. Там же. Л. 1.

5. Там же.
4 Пристальное внимание гражданским пленным уделялось и в связи с политической ситуацией. Семков предположил, что «волна военнопленных может затопить Советскую республику. Военнопленные могут оказаться прекрасным материалом для контрреволюции», поэтому для оказания им помощи необходимы аппарат и колоссальная материальная и медицинская помощь6. Таким образом, со стороны советского государства осознавался масштаб задачи: шла борьба также и за интернированных. Представители гуманитарных организаций, прежде всего национальных комитетов Красного Креста, советовали, как можно скорее позаботиться о них. Семков цитировал представителя датского Красного Креста, который заявил: «Если не хотите иметь врагов революции, то Вы должны прийти на помощь»7, т.е. имели место политические основания для активизации работы с интернированными.
6. Там же. Л. 1.

7. Там же. Л. 7.
5 Семков составил анкету из 13 пунктов, которую собирался распространить среди военнопленных и, по-видимому, среди интернированных. Наряду с фамилией, именем и отчеством, требовалось указать национальность, родной язык, место проживания до того, как они попали на фронт и пожелания, куда бы они хотели вернуться8. Как видно из анкеты, язык и национальность не просто принимались во внимание, а были в приоритете. В условиях крушения многонациональной Российской империи проблемы этничности, национальной идентичности не затушевывались, однако политическое противостояние оказывало влияние на их решение. В историографии существует точка зрения о том, что в то время также решался вопрос о реструктуризации имперских пространств, возникали пограничные проблемы, которые, безусловно, переплетались с вызовами политики и этничности [Ланник 2021, 146–147].
8. Там же. Л. 2.
6 Представители Советской России понимали: скорее всего не все интернированные хотели вернуться. В докладных записках Бюро по военнопленным и интернированным отмечено: «Официальная (германская. – Н.Р.) пресса изо дня в день вторит, что военнопленные сами не хотят возвращаться домой»9. Семков сравнил борьбу за людей с фронтовым сражением, поскольку нередко он получал ответы «полные ненависти и злобы к нашему (советскому. – Н.Р.) правительству»10, но тем не менее информацию германской дипломатии в публичном пространстве о желании интернированных остаться в Германии, назвал ложью «от начала и до конца»11.
9. Там же.

10. Там же. Л. 15.

11. Там же. Л. 44.
7 Германия действительно противодействовала репатриации, и не только по политическим соображениям, скорее по экономическим, так как труд гражданских пленных активно использовался в немецких хозяйствах12, хотя вне лагерей это и запрещалось. Поэтому, как отметил Семков, нужно контролировать находившихся в лагерях гражданских пленных, активно распространять литературу из России и так организовать репатриацию (музыка, знамена), «чтобы расположить пленных к новому госстрою Рабочей и Крестьянской республики»13.
12. Sächsisches Hauptarchiv Dresden. 11348. Nr. 2625. Bl. 21‒30.

13. ГА РФ. Л. 4.
8 В докладных записках Бюро по работе с военнопленными и интернированными всячески подчеркивалось стремление бывших подданных Российской империи вернуться, упоминалась «жажда и сверхчеловеческая тяга возврата на родину»14. Ранней весной 1918 г. между Германией и Францией в Берне было заключено соглашение об ускоренном возвращении французских пленных [Delpal 2006, 149], это психологически сыграло против РСФСР, которая не проявила должной оперативности в деле репатриации. Таким образом, вопрос о гражданстве и вектор самоидентификации отчасти зависел и от оперативности и слаженности работы Бюро по военнопленным и интернированным ГК РСФСР в Берлине. Выигрывал тот, кто быстрее и лучше организовывал репатриацию.
14. Там же. Л. 8, 17.
9 Позиция России: если русские, интернированные на аннексированных территориях, желают все-таки вернуться в Россию «мы обязаны им помочь»15. Тем более, что в докладных записках Семкова и его коллег подчеркивалось тяжелое положение российских интернированных: правовой гнет и насилие со стороны Германии; материальная нужда и «желание немедленного возвращения на Родину (Родина всегда в этих докладных записках была написана с большой буквы. – Н.Р.); необходимость наладить переписку с родными»16. С одной стороны, помощь в решении этих проблем означала удовлетворение нормальной потребности людей, с другой – контроль за ними, так как проводился анализ переписки: «Письма интернированных граждан раскрывают перед нами мир страданий и человеческого унижения. То, что казалось им вчера, что заключенный мир между Россией и Германией станет для них миром освобождения, становится миром разочарования и безнадежности»17. Семков полагал: существуют веские причины для скорейшей репатриации гражданских пленных.
15. Там же. Л. 3.

16. Там же. Л. 5.

17. Там же.
10 В фокусе внимания отдела по делам военнопленных и интернированных находились лица с оккупированных территорий. Они приходили в Бюро по делам русских пленных за границей и, как сообщалось в докладной записке 23 мая 1918 г., не хотели оставаться в Германии: «Все жаждут возвращения в Россию»18. Среди них преобладали поляки, латыши, эстонцы. Сотрудники Бюро разработали алгоритм работы с ними: требовалось заполнить заявление, что «они считают себя русскими гражданами и просят содействия в переезде на Родину»19. Выделялось два типа таких граждан: лица, у которых в немецких паспортах указано, что они русские граждане; лица, у которых там указано, что они либо поляки, либо литовцы или эстонцы. Вторым предлагалось заполнить заявление, что они желают «перейти в русское гражданство»20. Позиция Германии по этому вопросу, видимо, была нейтральной, а для Советской России, как докладывал Семков, профессиональный «состав подходящий»: преобладали металлисты и ткачи. Их мотивация перехода в русское гражданство предельно проста: они живут впроголодь, поэтому в условиях крушения Российской империи готовы были стать гражданами того государства, которое оказало бы им хоть какую-то поддержку. В частности, Семков указал, что они «нуждаются в помощи в размере от 10 до 50 марок. Мы же стараемся рассеять у них иллюзии скорейшего возвращения на родину»21. В данном случае родина написана с маленькой буквы и главный посыл – они ждут помощи, так как сами не могут выбраться, им надо помогать, а иначе вместо дружелюбия получим «проклятия по нашему адресу»22.
18. Там же. Л. 20.

19. Там же.

20. Там же.

21. Там же. Л. 24.

22. Там же. Л. 21.
11 Несмотря на серьезные проблемы с продовольствием в Петрограде и Москве Семков настаивал на безотлагательной помощи потенциальным российским гражданам. Причем, в докладных записках звучало требование точно установить, кто несет издержки за пленных украинцев и других не русских»23. Интернированные с оккупированных областей в отличие от военнопленных имели право заявить о желании вернуться в Россию. Но вопрос о возможности подобной практики для военнопленных поднимался24. Таким образом, в данных сюжетах отчетливо просматривались основания для выбора гражданства и идентичности – это тяжелая материальная нужда и стремление незамедлительно получить хоть какую-то помощь, т.е. возникала ситуация выбора самоидентификации в обмен на последующую лояльность советскому режиму.
23. Там же. Л. 22.

24. Там же.
12 Поднимался и вопрос как отделить интернированных этнических русских и пленных, проживавших до войны на территориях, находящихся под контролем РСФСР: в документах они обозначались как пленные, относящиеся к «Гроссруссланд»25, от лиц с оккупированных территорий. Работа по дифференциации началась с апреля 1918 г., но проходила не систематически, не планомерно, а довольно хаотично. Главный критерий разделения – место рождения. Как указано в материалах Центропленбеж, «тот украинец, кто родился на Украине»26. В лагерях гражданских пленных русские и украинцы проживали в разных бараках, но это правило соблюдалось не всегда. Определенную роль играла и индивидуальная самоидентификация. Как заявил один гражданский пленный из лагеря интернированных Хавельсберг, «что он согласен принадлежать к любой области, лишь бы вырваться из плена» и «накрыть немецкое начальство»27. Учитывая, что репатриация гражданских пленных организовывалась в первую очередь, то таким интернированным нередко удавалось покинуть лагерь.
25. Там же. Л. 22, 26.

26. Там же.

27. Там же. Л. 35.
13 Сложные ситуации с определением национальной идентичности были и среди военнопленных. С.С. Ипполитов отметил, что гуманитарные и геополитические процессы после завершения Первой мировой войны и в условиях распада империй приводили к насильственной идентификации. Так, когда в русском лагере военнопленных комендант получил предписание выделить всех уроженцев Украинской республики и отправить их в украинский лагерь, то «украинцы категорически заявили, что они русские», поскольку к ним были отнесены уроженцы Воронежской, Курской губерний и областей Войска Донского и Кубанского [Ипполитов 2019, 75].
14 Летом 1918 г. помощь, которую оказывало ГК РСФСР (например, Семков оставил при посещении Хавельсберга 5 000 марок), была целевой и предназначалась только для гражданских пленных с территории РСФСР, которые вскоре покинули Германию. Что же касается «остальных», представляется, что в условиях крушения Российской империи и послевоенного урегулирования РСФСР предоставляла широкие возможности выбора гражданства, обеспечивая лояльность таких групп населения и нужный вектор самоидентификации.
15 Представители РСФСР осуществляли контроль над интернированными гражданами с собственно российских территорий, только с ними им позволялось разговаривать, оказывать помощь и иную поддержку. Однако приветствие советского атташе от имени рабоче-крестьянского правительства не всегда встречало «живой отклик». Политика – тот фактор, который заставлял отдельные группы интернированных, например, студентов, членов партии кадетов проявлять апатию. Поэтому представители Российского консульства были серьезно озабочены доставкой в лагеря пропагандисткой литературы, чтобы не «растерять» бывших подданных Российской империи, а сделать их советскими гражданами.
16 Брест-Литовский мирный договор оказал негативное влияние и на всю российскую гуманитарную деятельность, поскольку союзники Российской империи – страны Антанты – мешали РСФСР решать соответствующие проблемы, что заставило Бернское бюро помощи военнопленным даже обратиться с меморандумом к президенту Вильсону, премьерам Франции, Англии и Италии с просьбой не препятствовать России оказывать помощь [Ипполитов 2019, 73]. Безусловно, военнопленных было намного больше, чем интернированных. О.С. Нагорная указала, что на территории Германии к декабрю 1918 г. находилось 1,2 млн военнопленных из России, а через месяц их число сократилось до 650 тысяч [Нагорная 2010, 82]. Тогда как интернированные составляли не более 50 000, в числе которых 602 женщины и 170 детей [Ростиславлева 2020, 89]. Если сравнить фонды помощи военнопленным и интернированным, то это также не сопоставимые величины. Так, Семков сообщил об ассигновании двухмиллионного фонда для пленных, полмиллиона из которого «тратится на субсидию лагерным комитетам, а также интернированным гражданам»28. Конечно, в решении вопроса о гражданстве и векторе самоидентификации ситуация гражданских и военнопленных перекликается лишь отчасти, поскольку вопрос о репатриации военнопленных решался особо: их обмен должен был быть равнозначным.
28. Там же. Л. 44.
17 Репатриация интернированных проводилась, как уже указывалось выше, в первую очередь. Эшелоны с гражданскими пленными отправились в Россию уже в конце мая 1918 г. ГК РСФСР добивалось для интернированных равных прав с гражданами нейтральных или дружественных государств29. Разрешить вопрос нужно было быстрее, чтобы избежать гуманитарной катастрофы аналогичной возвращению из плена российских военнопленных [Нагорная 2014, 8]. О такой ситуации сообщал С.С. Ипполитов, отметив, что после мировой войны образовались новые государства, геополитические катаклизмы также повлияли на положение военнопленных и это все превратило поток русских военнопленных в настоящую гуманитарную катастрофу [Ипполитов 2019, 77]. Несмотря на то, что репатриация интернированных была организована плохо и условия их транспортировки ненамного отличались от перевозки скота30, гуманитарной катастрофы удалось избежать. Большая часть российских гражданских пленных до конца 1918 г. вернулась на родину как с помощью Советской России, так и индивидуально на собственные средства.
29. Там же. Л. 45.

30. Там же.
18 Разрушение идентичности, размывание нравственных устоев и депрессия были присущи русским военнопленным после окончания мировой войны [Ипполитов 2020, 185]. Что касается интернированных, то вопрос об их гражданстве и векторе самоидентификации в условиях крушения Российской империи чаще решался исходя из материального состояния гражданских пленных, а также из их желания поскорее вырваться из плена. Вполне корректно обозначить данное явление как ситуативная идентичность, которая проявлялась в необходимой лояльности, продиктованной обстоятельствами завершения войны и крушения империй.

Библиография

1. Ипполитов С.С. «Украинцы категорически заявили, что они русские»: военнопленные Первой мировой войны в европейской политике 1918–1921 гг.» // Ученые записки Крымского федерального университета имени В.И. Вернадского. Серия «Исторические науки». 2019. Т. 5 (71) № 3. С. 68–79.

2. Ипполитов С.С. Русские военнопленные Первой мировой войны как гуманитарная проблема // Известия Смоленского государственного университета. 2020. № 2 (50). С. 174–188.

3. Лазаренко Е.И. Дипломатическая деятельность Советской делегации в Москве и Берлине по обмену военнопленных Первой мировой войны в 1918 г. // Культурный ландшафт регионов. 2021. № 1. С. 8–21.

4. Лазаренко Е.И. Докладные записки атташе по делам военнопленных при посольстве РСФСР в Берлине С.М. Семкова как исторический источник // Вестник гуманитарного образования. 2022. № 1 (125) С. 95–101.

5. Ланник Л. В. Реструктурирование постимперских пространств: уроки и последствия опыта 1918 года // Международная жизнь. 2021. № 3. С.144–151.

6. Нагорная О.С. «Другой военный опыт». Российские военнопленные Первой мировой войны в Германии (1914–1922). М.: «Новый хронограф», 2010. 440 c.

7. Нагорная О.С. Гуманитарные устремления на пепелище великой войны, транснациональные измерения опыта репатриации военнопленных // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. 2014. Вып. 48. С. 7–15.

8. Рикер П. Я – сам как другой. М.: Издательство гуманитарной литературы, 2008. 416 C.

9. Ростиславлева Н.В. «Был все эти годы, незабываемые годы гражданским пленным № 52»: о статусе русских в Германии в годы Первой мировой войны // Новый исторический вестник. 2020. № 3 (65). С. 79–97.

10. Шатохина-Мордвинцева Г.А. Интернированные военнослужащие и бельгийские беженцы в нейтральных Нидерландах в годы Первой мировой войны // Новая и новейшая история. 2018. № 1. С. 204–220.

11. Assmann A. Die Wiedererfindung der Nation. Warum wir sie fürchten und warum wir brauchen. München: C.H. Beck, 2020. 334 S.

12. Delpal B. Zwischen Vergeltung und Humanisierung der Lebensverhältnisse Kriegsgefangene in Frankreich 1914–1920 // Kriegsgefangene im Europa des Ersten Weltkriegs. Leiden: Brill; Schöningh, 2006. S. 147–164.

13. Stibbe M. Civilian Internment during the First World War: A European and Global History, 1914 – 1920. London: Palgrave Macmillan, 2019. 314 p.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести