В статье рассматриваются неизвестные документы по истории казацкого восстания 1625 г. – список Куруковского договора и речь полковника О. Голуба на раде, посвященной избранию в гетманы М. Жмайло. Речь Голуба – уникальный источник, отражающий идеологию восстания, реконструкция которой из-за практически полного отсутствия соответствующих текстов до настоящего момента была затруднена. Она определяла политические стремления лидеров украинского казачества 1620–1640-х годов, выражаясь в идее политической автономии Войска запорожского в рамках Киевского и Брацлавского воеводств Речи Посполитой со ставкой гетмана в Киеве, ликвидацией кварчаного войска и института коронных урядников. Список с Куруковского договора – единственный дошедший до нас текст соглашения на староукраинском языке. В статье исследуется история его происхождения, дается сравнительный анализ текста с известными польскими копиями. Оба документа публикуются в приложении.
В сообщении анализируются известия о последнем десятилетии жизни в Москве епископа Мстиславского Мефодия (Филимоновича). В начале 1660-х гг. он был поставлен в епископы и назначен местоблюстителем престола Киевской митрополии, но затем в результате политических интриг был вызван в Москву и помещен под надзор в Новоспасский монастырь. Известные ранее и вновь выявленные архивные документы показывают, что положение Мефодия в 1680-х гг. в столице было вполне комфортным: он получал щедрое царское жалованье на церковные праздники, деньги на расходы, пользовался доходами от своих имений в районе Нежина.
Статья посвящена связям между одним из лидеров так называемых литовских республиканцев – польного литовского гетмана Григория Огинского и царского правительства в один из самых сложных для России периодов Северной войны (от начала похода Карла XII на восток до кануна Полтавской битвы). Военно-политическая активность Г. Огинского и его постоянные контакты с русской стороной стали теми факторами, которые, с одной стороны, воспрепятствовали проникновению на Волынь и Правобережную Украину отрядов шведского союзника Станислава Лещинского, с другой – обеспечили более тесное взаимодействие с Россией коронных войск Сандомирской конфедерации под предводительством великого гетмана А. Сенявского.
В статье рассматриваются отношения польного гетмана литовского и жмудского старосты Г. Огинского и литовских республиканцев с царем Петром I в первые месяцы после Полтавской битвы, когда роль и влияние России в польско-литовских делах резко возросли. В этот период Огинский, с одной стороны, пытался добиться выплаты своим отрядам обещанных царских субсидий и не допустить царской амнистии на мягких условиях своему противнику в Литве бобруйскому старосте Я.К. Сапеге, а с другой – получить при поддержке России булаву великого гетмана литовского. Одним из следствий этого стало обострение отношений Огинского с коронным гетманом Сенявским, недовольным излишней лояльностью жмудского старосты к русскому правительству. Предпринятые Огинским хлопоты при царском дворе имели неоднозначные результаты. Так и не получив царских субсидий и не дождавшись вожделенной булавы, Огинский умер в октябре 1709 г. Литовским великим гетманом стал Людвик Потей, сблизившийся с Россией ряди получения великого гетманства. В целом, отношения Огинского и Петра I стали одним из первых примеров поиска польско-литовскими магнатами прочных связей с Россией ради укрепления своего политического положения в Речи Посполитой.
В статье анализируется практика поставления в духовный сан кандидатов из Великого княжества Литовского смоленским митрополитом Семеоном. Она сложилась в условиях крайне неблагоприятного положения православной церкви на территории Великого княжества, когда король Речи Посполитой в течение многих лет не разрешал посвятить нового епископа на Белорусскую (Могилевскую) епархию. Уже через несколько лет это привело к нехватке священников на белорусских землях и обращению к русским властям представителей полоцкого Богоявленского монастыря с просьбой разрешить смоленскому и псковскому митрополитам рукополагать православных кандидатов в священники и дьяконы. Разрешение было дано, и в течение 1685–1690 гг. в Смоленске было рукоположено 68 человек (известные случаи). Эта поддержка имела важное значение для православной церкви Белоруссии в один из наиболее сложных периодов в ее истории.
В первой половине 1680-х годов черниговский архиепископ Лазарь Баранович обратился к русскому правительству с просьбой о безвозмездном предоставлении колокола для строившегося им Свято-Троицкого храма Ильинского монастыря. Русское правительство удовлетворило эту просьбу, дав распоряжение отлить колокол для архиепископа. Однако спустя короткое время по просьбе посланца Лазаря Барановича в Чернигов был отправлен другой, более тяжелый колокол, снятый с колокольни церкви Григория Неокесарийского на Полянке. Колокол, специально отлитый для черниговского архиепископа, остался в Москве и в наши дни висит на колокольне Покровского собора на Красной площади. Помимо Лазаря Барановича, интерес к русскому колокольному производству проявлял и гетман Иван Самойлович, заказавший у крупнейшего московского литейщика Федора Моторина колокол для другой черниговской обители – Елецкого Успенского монастыря. Все это свидетельствует о высоком уровне развития колокольного производства в России последней четверти XVIIв.
Scopus
Crossref
Высшая аттестационная комиссия
При Министерстве образования и науки Российской Федерации
Научная электронная библиотека