Жизнь и деятельность двух ярких ученых второй половины XIX – начала ХХ в. – Александра Николаевича Пыпина и Павла Аполлоновича Ровинского – обстоятельно изучены современными авторами. Но биография и научное наследие каждого из них рассматривалось по отдельности. В исторических исследованиях их судьбы почти не соприкасаются, тогда как в жизни они были очень близкими друзьями и соратниками, оказывали друг другу неоценимую помощь в сложных ситуациях и оставались верны своей дружбе до самой смерти. Сохранившиеся в отечественных архивах материалы содержат важную и интересную информацию о личных связях и профессиональных контактах А.Н. Пыпина и П.А. Ровинского. Она проливает свет на такой актуальный для всех эпох вопрос, как научная этика, корпоративная солидарность и взаимопомощь. Гуманитарии рубежа XIX–ХХ вв., как и наши современники, сталкивались с испытаниями, неудачами, денежными затруднениями, оказывались в немилости у начальства. И поддержка друзей зачастую была надежной гарантией того, что в даже неблагоприятных обстоятельствах все-таки можно было достичь значительных творческих успехов. Рассказать о сотрудничестве А.Н. Пыпина и П.А. Ровинского позволяет сохранившаяся в архивах переписка, продолжавшаяся несколько десятилетий, но до сих пор не введенная историками в научный оборот в полной мере.

В отделе рукописей Российской национальной библиотеки Санкт-Петербурга (далее ОР РНБ) хранится архив А.Н. Пыпина (Ф. 621). Он поступил в библиотеку в 1920 г. Дочь А.Н. Пыпина, В.А. Ляцкая, согласилась продать его и составила первую подробную аннотированную опись собранных отцом документов. В 1943–1944 гг. невестка (жена сына Николая) подарила библиотеке часть бумаг ученого, еще остававшуюся в семье. Сотрудники отдела рукописей РНБ завершили обработку этих материалов в 1958 г. Фонд содержит самые разные документы, значительную его часть составляет переписка А.Н. Пыпина с коллегами, издателями, друзьями и членами семьи. Несколько папок заслуживают особого внимания: дела 722–725 – письма П.А. Ровинского, дело 895 – послания В.К. Томашевского, поверенного в делах П.А. Ровинского, опекавшего детей слависта после его отъезда на Балканы в 1879 г. Хронологические границы этой переписки – конец 60-х годов XIX в. – 1904 (год смерти А.Н. Пыпина). Сохранились 94 письма П.А. Ровинского и 15 писем В.К. Томашевского, около 300 листов рукописного текста. Почерк П.А. Ровинского прочесть очень трудно, особенно неразборчиво славист писал в старости. Может быть, поэтому содержание переписки двух ученых пока мало кому известно. Кроме материалов отдела рукописей РНБ, в статье использованы документы П.А. Ровинского, которые хранятся в отделении Российской академии наук ИРЛИ (Пушкинский дом)¹. Там есть и воспоминания детей А.Н. Пыпина Веры и Николая² о дружбе ученых. Перечисленные источники – это только часть документов, имеющихся в отечественных архивах и проливающих свет на деятельность и сотрудничество двух известных исследователей.

К сожалению, не сохранились письма А.Н. Пыпина к П.А. Ровинскому, вероятно потому, что славист много путешествовал. Он часто оказывался в очень стесненных обстоятельствах и, видимо, не смог сберечь обширную переписку со своими многочисленными корреспондентами. Зато А.Н. Пыпин бережно хранил письма друга, и по их содержанию ясно видно, какие темы обсуждались. П.А. Ровинский много лет прожил за границей, тосковал по семье и друзьям, радовался каждому письму, приходившему из России. Поэтому писал он А.Н. Пыпину подробно и обстоятельно, сообщал о маршрутах своих поездок, обращался за помощью, отвечал на вопросы и просьбы, делился переживаниями и впечатлениями. Годами продолжавшаяся переписка спасала П.А. Ровинского от одиночества, поднимала настроение и позволяла быть в курсе важных событий на родине. Особенно ценно то, что друзья подходили к большинству обсуждаемых вопросов с близких позиций, они понимали друг друга с полуслова. Например, в мае 1868 г. П.А. Ровинский написал А.Н. Пыпину из Белграда: «Публично я этого никогда не скажу, а перед тобой можно, потому что ты сам знаешь славянство»³. Очевидная близость взглядов, откровенный диалог делает переписку еще более ценной, так как позволяет понять отношение обоих корреспондентов к тем или иным актуальным событиям.

Ученые были ровесниками и земляками. П.А. Ровинский родился в 1831 г., А.Н. Пыпин в 1833. Они принадлежали к одному сословию и к одной имущественной группе мелкопоместных дворян. Детство и юность провели в Саратовской губернии, учились в губернской гимназии Саратова, где и началась их дружба, она продолжалась до смерти А.Н. Пыпина в 1904 г. П.А. Ровинский пережил друга на двенадцать лет (умер в 1916 г.). Оба юноши поступили на историко-филологический факультет Императорского Казанского университета. П.А. Ровинский успешно закончил факультет и стал преподавать на одной из его кафедр. А.Н. Пыпин перевелся в Санкт-Петербургский университет, где, как тогда считалось, качество образования было выше. Оба друга с большим уважением относились к профессору Казанского университета В.И. Григоровичу, сумевшему пробудить в своих студентах научный интерес к изучению славянства. П.А. Ровинский многие годы поддерживал связь и переписку с В.И. Григоровичем. Откровенно рассказывал о том, что было для него важно, например, обсуждал вопрос о своей женитьбе⁴. В письме, отправленном из Белграда 19 апреля 1868 г., он подробно описывал свои впечатления о Сербии и мечтал добраться до Болгарии, добавляя: «Тогда, Виктор Иванович, отправимтесь (так в письме. – <em>В.Х.</em>) туда вместе, я буду Вашим кавасом!»⁵. В декабре того же года он написал: «О многом хотелось бы мне поговорить с Вами, многоуважаемый Виктор Иванович, но на письме это неудобно, и потому я откладываю все до приятного с Вами свидания»⁶. П.А. Ровинский в письмах к В.И. Григоровичу неоднократно подчеркивал ту роль, которую сыграл учитель в его дальнейшей жизни: «С особенной признательностью я вспоминаю то время, когда я принялся заниматься славянской филологией. Сила обстоятельств и недостаток твердой воли были причиной, что я не удержался на той дороге. Но как бы я не уклонился от прежнего направления, я остаюсь по сю пору верен ей в том отношении, что не перестаю жить и действовать в славянском мире. И в этом случае главной путеводной нитью и точкой опоры служат мне те уроки и указания, которые я вынес из Вашей аудитории»⁷.

А.Н. Пыпин тоже не забыл о своем учителе. В 1901 г. он начал диктовать дочери автобиографические заметки, в которых высоко оценил научные и педагогические заслуги В.И. Григоровича: «Это было нечто совершенно новое, оригинальное и привлекательное». Студенты изумлялись тому, что профессор на равных обращался к ним: «Начиная говорить нам о славянстве, он даже как будто предполагал, что мы уже достаточно знаем всех этих болгар, сербов, поляков, чехов, верхних и нижних лужичан, словаков, хорутан (так называл он словинцев)». Юный Пыпин был поражен, как мало знают в России о славянах: «Мы до сих не имели понятия о стольких народах, нам родственных, и, по словам профессора, столь примечательных, и о которых он говорил с таким сочувствием» [Пыпин 1910, 37]. Интерес к славянской теме еще больше сблизил П.А. Ровинского и А.Н. Пыпина: «Мое любопытство и любознательность в этом направлении встретились с такой же любознательностью моего старшего приятеля П.А. Ровинского» [Там же, 38]. В мемуарах А.Н. Пыпин подчеркнул успешность методики преподавания, выбранной В.И. Григоровичем. Он считал, что многие преподаватели торопятся ввести студентов в курс новейших научных исследований, забывая о просветительских задачах, и тогда «молодые ученые» оказываются «в своем предмете, как в дремучем лесу, где вынуждены сами искать свою тропинку к серьезным вопросам науки». В.И. Григорович, напротив, давал «общий курс», в котором подробно знакомил слушателей с предметом исследования и специальной литературой. Действительный член Академии наук А.Н. Пыпин считал такой пропедевтический (приготовительный, подготовительный) подход необходимым элементом высшего образования [Там же, 40].

И у А.Н. Пыпина, и у П.А. Ровинского университетская карьера не сложилась, так как оба считались политически неблагонадежными. А.Н. Пыпин был дружен со своим двоюродным братом Н.Г. Чернышевским, через него и П.А. Ровинский сблизился с семьей Чернышевского. В молодости А.Н. Пыпин решительно критиковал политику Министерства народного просвещения. Из-за этого он долго ждал научного признания и академических званий. П.А. Ровинский был активным участником первой «Земли и воли», ему удалось избежать уголовного преследования, но работать в России в официальных учреждениях славист не смог. Его эффективная и получившая общественное признание деятельность на посту директора колонии несовершеннолетних преступников под Петербургом быстро закончилась из-за острых разногласий с вышестоящим руководством. На протяжении многих лет А.Н. Пыпин и П.А. Ровинский не только переписывались, но и оказывали друг другу профессиональную помощь, у них сложилась своего рода творческая кооперация, связанная с разным образом жизни. А.Н. Пыпин был прочно привязан к Петербургу, к журналам, в которых активно трудился («Современник», «Отечественные записки», «Вестник Европы»), к Академии наук, где был ординарным академиком с 1898 г. Он много работал в разных научных и общественных организациях. П.А. Ровинский был «номадный», так его назвала В.А. Ляцкая; всю жизнь провел в разъездах, старость встретил на чужбине. Только очень солидный возраст и пошатнувшееся здоровье заставили его окончательно осесть в России, это случилось уже после смерти А.Н. Пыпина. У старинных друзей было совсем мало времени для личного общения, переписка стала едва ли не единственным способом обсудить все, что их волновало. А.Н. Пыпин, скорее всего, посвящал П.А. Ровинского в подробности петербургской научной и общественной жизни. П.А. Ровинский регулярно и подробно описывал то, что происходило на его глазах в славянских странах. Он годами собирал для А.Н. Пыпина библиографические данные о новинках славянских литератур, присылал из Черногории новые произведения тамошних прозаиков и поэтов.

Собрание писем, хранящееся в РНБ, начинается с поездки П.А. Ровинского в Сербию в 1868–1869 гг., куда он отправился корреспондентом «СПб ведомостей». Но славист не смог найти общего языка с издателем газеты В.Ф. Коршем. Он часто жаловался в письмах А.Н. Пыпину, что его корреспонденции либо сокращают, либо совсем не печатают⁸. Это плохо отражалось и на материальном положении П.А. Ровинского, и на моральном состоянии. Ему казалось, что пользы от такой работы мало, потому что русская читающая публика так и не узнает всех важных подробностей политических потрясений, происходивших тогда в Сербии. Сначала П.А. Ровинский спрашивал друга, есть ли возможность повлиять на политику редакции «СПб ведомостей», а потом попросил забрать статьи и передать их в газету А.А. Краевского «Голос». Но и здесь слависта постигла неудача. Он стремился писать серьезные аналитические обзоры, а редакция требовала ограничиться краткими информационными сообщениями. В конце концов П.А. Ровинский был вынужден совсем отказаться от журналистской деятельности. Правда, отправляясь в Сербское княжество, ученый ставил перед собой еще одну важную цель. Он намеревался объехать страну и собрать материалы о жизни сербского народа в 60-е годы XIX в. Несмотря на денежные затруднения, славист смог организовать эту поездку [Хлебникова, 99–108]. Бюрократический, обывательский Белград не понравился ученому, навевал тоску, раздражал политическими интригами. Напротив, путешествие по провинции, знакомство с народом (крестьянами, торговцами и ремесленниками, священниками и учителями) вдохновили его на написание серии глубоких и содержательных статей, открывших русским читателям экономическую и общественную жизнь Сербского княжества. При поддержке А.Н. Пыпина – постоянного члена редколлегии, эти статьи были опубликованы в «Вестнике Европы» в 1868, 1870, 1875 и 1876 гг. [Ровинский 1868; Ровинский 1870; Ровинский 1875; Ровинский 1876].

Во время пребывания в Сербии П.А. Ровинский заводил многочисленные знакомства, стараясь расширить научные и публицистические связи русских и сербских авторов. Например, просил А.Н. Пыпина помочь оформить подписку «СПб ведомостей» для сербской газеты <em>«Единство»</em>, о которой написал: «Между прочим замечу, что это очень порядочная газета»⁹. Можно предположить, что именно во время сербского путешествия сложилась практика постоянного сотрудничества двух ученых в славянских делах. Во-первых, А.Н. Пыпин получал от П.А. Ровинского актуальные и достоверные сведения о том, что происходило в то время в балканской стране, где сменился политический режим. Русские газеты писали об этом фрагментарно или вовсе не писали. Во-вторых, П.А. Ровинский информировал А.Н. Пыпина не только о литературной или общественной деятельности самых ярких сербских интеллектуалов, но и о существовании в Сербском княжестве разных общественных объединений, стараясь вовлечь друга в их работу. В мае 1869 г. он сообщил, что А.Н. Пыпина выбрали почетным членом одного из литературно-исторических обществ Белграда и предлагал присылать статьи для опубликования в Сербии. Славист объяснял просьбу тем, что сербские коллеги пока не слишком преуспели в науке, и им нужна помощь. Он писал: «Членов общества много, а писать некому. Поэтому если что-нибудь дашь из своего, ты сделаешь большое одолжение, а главное, покажешь, как надо писать»; «в продолжение двадцати лет у них не появилось ни одной монографии по истории Сербии»¹⁰. В свою очередь, живя в России и пользуясь большим авторитетом, А.Н. Пыпин активно способствовал публикации статей П.А. Ровинского в ведущих русских журналах.

В последующие годы переписка продолжалась, П.А. Ровинский писал другу во время поездки в США в 1874 г. и после возвращения в Россию. Ненадолго он занял должность директора Земледельческой колонии и ремесленного приюта для малолетних преступников, которая располагалась под Петербургом. Этот период жизни слависта был особенным, можно сказать, педагогическим. Подрастали его собственные дети, нужно было найти для них подходящие учебные заведения, на это требовались средства, которых по-прежнему не хватало¹¹. Воспитанники колонии – подростки со сломанными судьбами, тоже требовали постоянного внимания. Письма П.А. Ровинского наполнены отвращением к духу безразличия и казенщины, исходившему из тех пенитенциарных заведений, откуда он принимал ребят в свою колонию. «Имел случай видеть это [1 слово неразборчиво] произведение русского художества, и скажу тебе: здание зданием, а люди людьми, и русская тюрьма какой была, такой и осталась», – писал он А.Н. Пынину¹². Груз ответственности, лежавшей на сотрудниках колонии, не давал возможности расслабиться. В феврале 1875 г. славист был болен, с нетерпением ждал, когда сможет вернуться к своим обязанностям и жаловался: «Не так тяжело мне было болеть, а тяжело было то, что без моего личного участия в делах застой и разлад; теперь я снова возьмусь за дело, покуда ничего худшего не произошло и пойдет лучше; а были трудноватые минуты. Вот побываешь, сам увидишь…»¹³. В письмах он не раз приглашал А.Н. Пыпина приехать в колонию. Ее посещали многие общественные деятели, писатели и публицисты, оставившие самые положительные отзывы об организации воспитательного и учебного процесса и о заслугах П.А. Ровинского на посту директора¹⁴.

В марте 1878 г. случилась единственная за много лет ссора П.А. Ровинского и А.Н. Пыпина, причина ее неизвестна, но оба были серьезно обижены друг на друга¹⁵. В переписке наступила пауза. В июле 1878 г. П.А. Ровинский уехал корреспондентом «Нового времени» на Балканский полуостров, ставший театром очередной русско-турецкой войны. Его дети остались на попечении В.К. Томашевского. В апреле 1879 г. славист прочел в газетах, что в Петербурге в районе Воскресенского моста произошел мощный взрыв. Там неподалеку проживали его сыновья Аполлон и Александр. П.А. Ровинский написал А.Н. Пыпину взволнованное письмо, просил узнать, не пострадали ли члены его семьи: «Если все целы, передай прилагаемое при сем письмо по адресу, а если нет, напиши коротко и ясно». Эти слова свидетельствуют о мучительных переживаниях отца, который не знает, живы ли его дети, и огромной силе духа, о мужестве, с которым ученый готов был узнать самое плохое. Ему нужны были не утешения и жалость, а определенность, потому что неведение и неизвестность – самые тяжелые для человека испытания. Письмо заканчивалось такими словами: «Извини, пожалуйста, что обращаюсь с просьбой, несмотря на происшедшую между нами размолвку, в которой, впрочем, моя роль была пассивная, что не мешает мне считать тебя таким же, каким всегда считал, и относиться к тебе с полным уважением»¹⁶. Так при драматических обстоятельствах состоялось примирение двух верных товарищей.

Поездка П.А. Ровинского на Балканы была полна испытаний и неожиданностей, в мае 1879 г. австрийские власти выдворили его из Сараево, доставив на границу Черногории. Начался самый важный период в жизни слависта. Сначала в качестве санитара он принял участие в военном походе черногорского войска, отправившегося занять Плавско-Гусиньский округ. Эти земли, заселенные албанцами, должны были по решению великих держав, отойти к княжеству. Затем ученый поселился в Цетине и начал изучать небольшую горную страну, за которой в российской публицистике закрепилась слава оплота славянской свободы. К 1880 г. он уже обзавелся широким кругом знакомых, собрал уникальный этнографический материал, обойдя многие области и племена Черногории. И, как прежде, был вынужден прибегать к помощи А.Н. Пыпина в деле издания своих трудов. Например, в августе 1880 г. П.А. Ровинский делился планом публикации целой серии статей под общим названием «Очерки Черногорья». Трудность заключалась в том, что у него были испорчены отношения с главным редактором «Вестника Европы» («Стасюлевич не принимает моих статей»). Кроме того, редколлегия в принципе не публиковала работ с продолжением, как это делали в других журналах. Поэтому славист подчеркивает, что сюжет каждого очерка будет завершенным, и в то же время «будет представлять как бы несколько глав из одного целого». Становится понятно, что материал, собранный Ровинским в 1880 г., был намного шире, чем содержание одной или нескольких статей. В этом же письме есть просьба передать О.Ф. Миллеру работу о богомилах «для Славянского комитета или для Географического общества»¹⁷. В ноябре 1880 г. ученый отправлял статьи в «Русскую мысль» и в «Русский курьер». Он с горечью отметил в письме к А.Н. Пыпину, что сотрудники «Русской мысли» печатают его работу с большим опозданием («держат мне статьи по году»)¹⁸. «Русский курьер» в тот момент был закрыт на четыре месяца. Поэтому П.А. Ровинский готов был сотрудничать и с «Русским инвалидом». Оплата напечатанных статей была тогда едва ли не единственным источником его дохода.

В ноябре 1882 г. славист снова жалуется А.Н. Пыпину на трудности с публикацией в «Русской мысли». Он рассказал, как редактор посылал «самые слезные письма, умоляя меня, кроме находившейся в его руках статьи «Бар и Улцинь», предоставить в его распоряжение еще статью по поводу «освоения Никшича», и в то же время в редакции и не думали печатать ничего моего». Поэтому пришлось снова просить друга переправить статью в редакцию «Вестника Европы», хотя без особой надежды на успех: «Что с нею делать, я и сам не знаю. «Вестник Европы» ее, конечно, не напечатает, но нельзя ли будет сунуть ее в какой-нибудь журналишко, только бы не совсем даром? Будь добр, похлопочи об этом, а если не удастся, то, по крайней мере, возьми ее на сохранение»¹⁹. В этом же письме описаны подробности путешествия слависта, которые свидетельствуют, как тяжело было собирать этнографические материалы для статей. «Вот уже пять дней, как я воротился из внутренностей Черногории, куда больше уже не пойду, так как не осталось уголка, где бы я ни побывал. Эта последняя экскурсия была для меня самая тяжелая, потому что на пути схватил лихорадку, от которой до конца не мог отделаться. Мой запас хинина истощился; сообщения с Цетинем никакого, воротиться, не окончивши, не хотелось; и я шел вперед и вперед, опираясь на старый запас сил и здоровья, и, наконец, достиг Никшича, где попавши в лучшую обстановку, тотчас почувствовал себя лучше; а на Цетине и совсем поправился, как будто вовсе не хворал»²⁰. Научная энергия исследователя, преодолевающего многочисленные препятствия и даже не совсем уверенного в том, что результаты его трудов станут известны русским читателям, вызывает глубокое уважение.

Конечно, П.А. Ровинский прекрасно понимал, как важна для него поддержка А.Н. Пыпина, и старался отблагодарить товарища, несмотря на материальные затруднения. Он регулярно отправлял в Петербург литературные сборники и альманахи, стихи князя Николы, о которых сам был невысокого мнения. Много лет собирал библиографию южнославянских литератур для трудов А.Н. Пыпина. Рекомендовал своих знакомых, ехавших из Черногории в Россию, надеясь, что другу будет интересно узнать о балканских делах из первых рук. С большим удовольствием сообщил, что А.Н. Пыпин был выбран почетным членом читальни в Баре: «О тебе знают не только в столице Черногории, но и в отдаленных ее уголках»²¹. Посылал сувениры и находки из раскопок Диоклеи, принимал сына А.Н. Пыпина Николая, приехавшего на Адриатику поправить здоровье²².

К 1884 г. у П.А. Ровинского был собран огромный материал для монографии, но не было денег на дорогу в Россию, к тому же накопились долги, не выплатив их, невозможно было уехать из Княжества. Друзья-дипломаты тайно от ученого собрали по подписке деньги, чтобы он смог отправиться в Петербург и издать свой труд. Вице-консул в Дубровнике В.Б. Пассек, зная о дружбе П.А. Ровинского и А.Н. Пыпина, написал последнему письмо и предложил участвовать в подписке. А.Н. Пыпин отозвался сам и привлек друзей и коллег, набрал сто рублей и отправил в Черногорию. Однако П.А. Ровинский в Россию не приехал. А.Н. Пыпин обратился к В.Б. Пассеку, интересуясь судьбой друга и денег. Попавший в неловкое положение вице-консул ответил, что славист не добрался до Петербурга в силу стечения обстоятельств. В последний перед отъездом момент к нему обратился черногорский князь Никола и предложил заняться устройством герцеговинских беженцев на строительстве дороги недалеко от Никшича. Поэтому славист «вот уже полгода сидит в какой-то землянке и «наслаждается созерцанием работающих юнаков. Конечно, исполать ему! Он делает благое дело, но отъезд его в Россию все-таки затянулся». Дипломат приложил к своему ответу полученное от П.А. Ровинского письмо, где речь шла об этой истории²³. Как видим, А.Н. Пыпин, и не он один, помогал другу преодолеть не только затруднения с издателями журналов. Он готов был прийти на выручку в непростом денежном вопросе. Здесь требовалась особая деликатность, П.А. Ровинский был в этом отношении очень щепетильным человеком. В 1885 г. ученый, наконец, приехал в Петербург и начал издавать свою многотомную монографию о Черногории, последняя часть которой вышла в 1915 г. [Ровинский 1888].

П.А. Ровинский постоянно держал друга в курсе литературной жизни Княжества. В стране был невиданный подъем народного творчества, словно все жители поголовно увлеклись сочинительством: «Поэтов у нас множество и все печатаются, а есть и писатели драм (один образчик пошлю теперь же, если только найду в продаже), которые печатают сербские журналы и даже хвалят их, но это возможно только в сербской литературе, где литературной критики не существует. Об этих сочинениях можно сказать, что их бездарность выкупается только добродетельностью и благонамеренностью, невысокой, впрочем, пробы»²⁴. Как правило, новоиспеченные авторы не обладали художественным талантом, но страстно хотели опубликовать свои творения в немногочисленных черногорских журналах и газетах. Пример такой неуемной страсти к книжному творчеству подавал сам черногорский правитель, сочинявший стихи и пьесы, которые время от времени ставили на сценах в славянских землях. П.А. Ровинский полагал, что эти произведения «в целом не могут удовлетворить более требовательного критика»²⁵. Славист считал полезным преподать черногорцам своего рода урок художественной литературы и тем самым хоть немного ослабить натиск сочинителей на местные редколлегии. Лекарством от графомании могло стать прочтение классических произведений русских и европейских писателей. Он просил А.Н. Пыпина помочь подписать Цетинскую читальню на журнал «Вестник Европы», договорившись, что пересылку возьмет на себя СПб Славянское благотворительное общество. По мнению П.А. Ровинского, знакомство с настоящей литературой и профессиональными рецензиями литературных критиков заставить местных литераторов задуматься над качеством своих сочинений.

Конечно, были тогда в Черногории и по-настоящему одаренные литераторы, сумевшие проявить свои способности, например, отмеченные славистом Й. Сундечич, Р. Роганович, Л. Костич. П.А. Ровинский просил А.Н. Пыпина дать их работам объективную литературоведческую оценку. Особое внимание он обратил на С. Матавуля, с которым сблизился в 80-е годы XIX в. Молодой писатель был несомненно даровит, но не обладал никакой профессиональной подготовкой: «Завтра нужно печатать, а он ныне садится и строчит одну главу, не имея ни определенного плана, ни содержания, так что никогда не знает, чем и как кончит, и или бросит повесть незаконченную, или кое-как ее скомкает». С. Матавуль, видимо, и сам чувствовал потребность в толковых советах, поэтому в начале знакомства просил П.А. Ровинского «делать замечания», но критику воспринимал довольно болезненно. Славист перестал комментировать публикации начинающего прозаика, но не мог оставить его без квалифицированной помощи, поэтому просил А.Н. Пыпина выполнить эту неприятную миссию, «это для него необходимо, или не выйдет ничего путного, а талант есть»²⁶. Таким образом, можно отметить еще одно важное достоинство П.А. Ровинского – умение разглядеть в молодом поколении незаурядных людей и оказать им серьезную поддержку, поделиться своими знаниями и опытом.

Не один раз П.А. Ровинский пытался расстаться с Черногорией. Солидный возраст и тоска по детям заставляли вернуться на родину. В 1900–1901 гг. он жил в России, но неожиданно для всех решил снова уехать в Княжество. В письме к А.Н. Пыпину разъяснил свое намерение тем, что из-за острых разногласий с черногорским двором русская дипломатическая миссия в Цетине осталась без сотрудников. Много лет ученый работал в миссии драгоманом и не мог оставить в трудную минуту коллег без поддержки, поспешив на помощь новому министру-резиденту П.М. Власову. В январе 1902 г. славист приехал в Черногорию и был встречен с таким энтузиазмом и любовью, что даже почувствовал смущение. «В Которе я был совершенно между своими; одна коляска специально ждала меня, хотя о своем прибытии я никого не предупреждал. Везде на дороге меня останавливали, а в Негушах было такое нападение, что я насилу вырвался. Что было в Цетине, не могу описать. Удивительно! Не сделал я этому народу ровно ничего, да и не в состоянии, а между тем встречали меня с такой радостью, точно я их близкий родной или даже будто какая-то персона. Первую неделю на Цетине мне прохода не было от обниманий и целований чуть ни с каждым встречным […]. Как не любить мне эту страну и народ, когда и меня любят», – рассказывал он другу о своем возвращении в Княжество²⁷. Правда, черногорский князь был неприветлив, поэтому ученый заметил: «Держусь от двора в стороне».

Конфликт русского представителя П.М. Власова и черногорского монарха набирал силу, на миссию оказывалось сильное давление. П.А. Ровинского угнетало то, что в России все «знают обо всем, что делает князь, то есть грабит страну, не платит долгов торговцам и жалования чиновникам, а в то же время на субсидии всевозможным журналам тратит больше 70 000 гульденов и на агитацию между албанцами бросается также тысяч 15, и это во время финансового кризиса! Не говоря уже о том, что тратится ими всеми (княжеской семьей. – <em>В.Х</em>.) за границей. И, несмотря на это, к прежней субсидии в 200 тысяч рублей теперь придали еще 300 тысяч, следовательно, всего пансиона, кроме даров от своей страны, более миллиона гульденов, и он все еще делает недовольную мину…»²⁸. П.А. Ровинский не скрывал от А.Н. Пыпина своего возмущения и черногорской камарильей, и русскими руководителями: «Власов из кожи лезет, изводит себя, чтобы служить своему царю верой и правдой, а ему этого вовсе и не нужно, только бы сохранить приятные отношения. Из этого выходит, что Власов, человек умный, которого ничем не проведешь и до крайности честный, который не способен пойти ни на какую сделку, поставив себе задачей уяснить истинное положение Черногории и вывести князя на чистую воду […], не щадя себя, оказывается совершенно ненужным и даже вредным, и даже глупым!»²⁹.

Переживания и неурядицы в работе миссии пагубно отразились на здоровье ученого, в 1904 г. ему пришлось уехать в Вену на лечение из-за тяжелого приступа стенокардии. Денег, как всегда, не было, и он снова просил друга похлопотать о выплате хотя бы части гонорара за монографию «Черногория в ее прошлом и настоящем». Однако и сам А.Н. Пыпин в это время был серьезно болен, что тоже тревожило П.А. Ровинского. В августе 1904 г. он делился опасениями с дочерью Екатериной: «Для меня потеря была бы особенно громадная; нас вяжут и воспоминания, и наше прошлое; ни с кем я не был так близок, как с ним, со мной он ободряется, а и я с ним чувствую себя бодрее и смелее; не говоря уже о научном деле, в котором он для меня все»³⁰. Чтобы приободрить тяжело болевшего Пыпина, в ноябре 1904 г. П.А. Ровинский отправил письмо, в котором поделился планом совместного отдыха за границей. Он предлагал организовать эту поездку как увлекательное путешествие³¹. Но в декабре из газет славист узнал о смерти друга. В письме к дочери он снова выразил восхищение и уважение к А.Н. Пыпину: «Он умер как солдат на своем посту и работал до последней минуты своей жизни. Замечательный он был человек, хотя таким далеко не казался, и это почувствуется и осознается только теперь, когда его не стало. Свежее направление в Академии в значительной степени опиралось на него; причем много значил его несомненный ученый авторитет, многолетняя деятельность на ученом поприще […] и необыкновенный такт»³². Потеря друга заметно отразилась на П.А. Ровинском. В.А. Ляцкая вспоминала: «С уходом папы ушло для Павла Аполлоновича настоящее и возможность с близким другом переживать дорогое и полное воспоминаний прошлое, и Павел Аполлонович вдруг сделался стареньким»³³.

Спустя годы В.А. Ляцкая в мемуарах описала крепкую привязанность своего отца к П.А. Ровинскому и их трогательную заботу друг о друге: «Папа нежно любил его, и как они бывали характерно живописны, когда отправлялись вдвоем в Екатеринослав к Наташе (вторая дочь А.Н. Пыпина. – <em>В.Х</em>.) в 1899–1901 гг. Папа, аккуратно застегнутый в драповом пальто с барашковым воротником, определенный, несколько старомодный (“Ваше степенство”, – обращались к нему извозчики). Павел Аполлонович в старом легоньком пальтице, вылинявшего до неузнаваемости цвета, в помятой мягкой шляпе, с “торбой” через плечо. “Торба” бывала полна съестных припасов на весь путь – дня на три. Не забывалось и “подкрепительное”, до которого Павел Аполлонович был большой охотник»³⁴. Это простое, наполненное любовью и уважением воспоминание, где упомянуты привычки и слабости двух друзей, расскажет современному читателю не меньше, чем объемные монографии их самих и посвященные их научным заслугам исследования. Подводя итог, стоит еще раз подчеркнуть, как много значила дружба и взаимопомощь для двух ученых, сумевших занять достойное место в истории российской науки. Возможно, без этого сотрудничества не появились бы на свет многие труды П.А. Ровинского о Черногории, а «История славянских литератур» А.Н. Пыпина выглядела бы менее полной.