2018 год стал особым для Чехии. 1 января исполнилось 25 лет со дня разделения Чехии и Словакии и образования самостоятельного чешского государства, в августе – 50 лет Пражской весне и вторжению войск Варшавского договора в Чехословакию. А главным событием стало 100-летие возникновения независимой Чехословакии. Знаменательные события были отмечены по всей Чехии выставками, концертами, торжественными мероприятиями – всего 172 акции, на которые государство выделило 400 млн крон.

В связи с этим юбилеем возобновились обсуждения, дискуссии о «чешском пути», «чешскости» (češství) и вместе с тем поиске «духовных скреп», оснований, объединяющих общество. Чешскость определяется как осознание принадлежности к чешскому народу и чешская национальная идентичность или же как национальные особенности чехов, как они понимаются ими самими.

«Чешский вопрос» решали и Ян Гус, и Ян Жижка, Петр Хельчицкий и Ян Амос Коменский. Йозеф Юнгман (1773–1847), один из ведущих деятелей  Чешского национального возрождения , определил чешскость как соотносимость с языком. До него понятие национальной принадлежности было более, так сказать, современным, т.е соотносилось с территорией. По мнению чешского журналиста Яна Чулика (род. в 1952 г., с 1996 г. является основателем и редактором независимой чешской интернет-газеты «Britské listy»), Юнгман «внушил чешскому народу, что быть чехом означает говорить по-чешски, и в чешском языке скрыта особая черта “человечности”, что привело к тому, что чешское общество с того момента и на весьма продолжительное время позиционировало себя, в качестве оборонительной меры, как нечто особенное по отношению к недружественной инáковости, по отношению ко всему нечешскому [3]. Если Карл IV обеспечил суверенитет территориальный и политический, Франтишек Палацкий (1798–1876), родоначальник и идеолог  австрославизма , работал над национальным самосознанием, сыграв важную роль в развитии чешской культуры и национально-патриотического движения. Он сформулировал свою политическую концепцию, квинтэссенций которой стали слова: «Были мы до Австрии, будем и после нее»). Заслугой его и других деятелей национального возрождения является то, что чешский язык был сохранен. С одной стороны был австрославизм, с другой – панславизм с его идеей государственного объединения всех славянских стран с царской Россией во главе (термин «панславизм» впервые был предложен словаком  Яном Геркелем  в 1826 г.). Не забудем и К. Гавличека-Боровского (1821–1856), который вначале был сторонником, а потом ярым противником панславизма, – символ чешского национального самосознания, названный Вацлавом Гавелом первым чешским диссидентом. Гавличека считали подлинным чешским патриотом, намного превосходившим ура-патриотов – его коллег Й.К. Тыла, Ф.Л. Челаковского, одного из главных провозвестников идеи «славянской взаимности»,, и др. Гавличек заявлял, что панславизм – это то же, что космополитизм. «Мы – чехи, отличные от поляков и русских, а не славяне. Мы не хотим становиться ни немцами, ни венграми, ни русскими, поэтому давайте относиться к русским прохладно, если не с ненавистью», – говорил он, считая бессмысленными и попытки создать единый славянский язык [4. S. 133]. До поездки в Россию его интересовала чешско-славянская культурная общность, а из России он приезжает уже с чисто чешской политической программой.

Мечты деятелей национального возрождения постепенно в течение второй половины ХIХ в. преобразовались в идеи государственности и независимости, которые воплотил в жизнь Томаш Гаррик Масарик. Всю жизнь Масарик стремился решить для себя «чешский вопрос», проникнуть в тайну малого народа, его истории и его смысла. Он искал способ, которым чехи могли бы достичь своих национальных целей. В противоположность большинству чешских политиков он не считал единственным спасением реализацию государственного права, а придавал огромное значение естественному праву народа на равенство и собственное правительство. Одновременно он не поддерживал идею национального экстремизма, признавал необходимость равноправия чехов и чешских немцев. Долгое время он добивался, чтобы с помощью реформ системы Австрийская империя признала права народов, ее населяющих, на независимость и государственность и отказалась от централизма в пользу федерации. Постепенно осознавая, что путем мирных реформ этого достичь нельзя, Масарик стал противником имперской политики Австрии и был готов к радикальным изменениям. Первая отчетливая программа формирования независимого совместного государства чехов и словаков появилась только во время Первой мировой войны – ее в проработанном виде и сформулировал Масарик. Идеи независимости высказывались и до этого. Одна из них – доктрина Виктора Дыка (1877–1931), чешского прозаика,  драматург а,  публицист а, которая называлась «Теория катастроф». Это была радикальная теория в чешском общественном движении. Было заявлено о возможности получения чехами независимости только в результате столкновения германского и славянского миров. Еще один проект, Карла Крамаржа, о вхождении Чехии как федеративного государства в состав Российской империи, назывался «Славянская уния» и предполагал вхождение в это объединение ряда славянских государств, не только чешского. Об этом подробно писала З.Ненашева [5], а разные концепции чешскости Масарика и Дыка, соответственно концепции национальной идеологии и политики анализируются в книге чешского историка Йозефа Томеша [6]. Чешскость Масарика была тесно связана с духовными ценностями, с социальными реформами, с интернационализмом, с открытостью Европе. Чешскость Дыка была оборонительной (ожидание угрозы, прежде всего со стороны немцев, да и в собственных рядах, где не было единства и осознания важности миссии) и боевой, более опиравшейся на национальные традиции.