<em>…хлеб милости своея и одеяние дал еси обители нашей,</em>

<em>одеяв церковь Троицы Святой железом и украсив царским своим колоколом</em>

Из письма царю Петру I архимандрита Свято-Троицкого Ильинского монастыря

Лаврентия Крщоновича. 1699 г.¹

Материальная поддержка украинских и белорусских православных церковных центров была важным элементом в культурных контактах России с восточнославянскими народами Речи Посполитой, начиная как минимум с конца XVI в. В первой половине XVII в. содержание милостыни прибывавшим в Россию представителям церквей и монастырей, а также посланникам высших церковных иерархов с западнорусских земель формализовалось, сводясь к регулярной выдаче денег и мехов, богослужебных книг, церковной утвари, священнических одежд и икон. Были и беспрецедентные примеры как обращений за помощью, когда, например, киевский митрополит Иов Борецкий в 1630 г. просил в Москве средства на церковное строительство «и на колокольничное дело»², так и ее оказания, когда в 1644 г. в Густынский Свято-Троицкий монастырь были отправлены краски и листовое золото на «церковное строение», а в Киево-Печерский – и вовсе царский сусальщик («которой делает золото и серебро листовое») Яким Евтихеев, изготовивший для митрополита Петра Могилы «листового золота с 10 000 листов»³. Подобные пожалования были весьма затратными для русской казны и поэтому не носили систематического характера, более того, они были обусловлены конкретными политическими мотивами в политике царской власти по отношению к православным церковным центрам Речи Посполитой.

После перехода Киева, Левобережной Украины и Северщины под русскую власть в середине XVII в. расположенные там крупные монастыри и церкви, имевшие царские жалованные грамоты на получение милостыни, по понятным причинам были заинтересованы в ее дальнейшей выдаче. Москва поддерживала сохранение устоявшегося обычая. Вместе с тем крупные церковные деятели Малой России, используя новую политическую ситуацию, обуславливавшую в том числе их более тесные и постоянные связи с русскими правящими кругами, пытались при случае добиться новых беспрецедентных материальных выгод за счет царской казны. Один из подобных случаев – попытка черниговского архиепископа Лазаря Барановича получить от русского правительства листовое железно на отделку куполов строившегося собора Свято-Троицкого Ильинского монастыря в Чернигове, и, что важнее, большой колокол для церковной звонницы. В существующей научной литературе об этом имеются самые скудные известия ⁴.

Заинтересованность черниговского архиепископа в продукции русского литейного производства не была случайностью, объяснявшейся в том числе безвозмездным характером предоставления столь ценного атрибута любого храма, как колокол. Во второй половине XVII в. русское колокольное производство переживало настоящий расцвет, выражавшийся в росте и объема, и качества, и разнообразия изготовляемых колоколов. Помимо крупнейшего производителя колоколов – Пушечного двора, возникает рынок частного колокольного производства, ориентированный на заказчиков из самых разных социальных слоев: купцов, приказной бюрократии, посадских жителей и др. (cм.: [Бондаренко 2012. Ч. IV, 257–350]).

Однако первым московские колокола по достоинству оценил не Лазарь Баранович, а украинский гетман Иван Самойлович. В письме от 22 августа 1680 г. на имя думного дьяка Лариона Иванова, доставленном 3 сентября в Москву одним из наиболее доверенных лиц гетмана В.Л. Кочубеем, Самойлович просил руководителя Посольского приказа несмотря на «безспрестанные труды… и разсудителные около дел государственных трудности» оказать ему содействие в деле заказа церковного колокола у московских мастеров. Гетман, по его словам, «обещал… на хвалу Богу в монастырь Пресвятыя Богородицы Черниговской Елецкой вылить колокол», признавая, что «в малоросийских городех такова совершенного мастера нет, а в царствующем велицем граде Москве таких совершенных мастеров есть много». В связи с этим гетман вручил Кочубею нужную с его точки зрения сумму и «приказал…, чтоб сыскал мастера совершенного и договорился с ним вылить колокол». Кроме денег, Кочубей получил и «роспись» «каков весом имеет быть тот колокол». Теперь Самойлович просил «приятеля» Иванова помочь своему посланцу, приказав «сыскать на то дело мастера доброва», а найдя, «обнадежить, чтоб тотчас дело то зачав», он отлил колокол к «нынешние осени, покамест тепло». Гетман рассчитывал «тот колокол по первому зимнему пути оттуды к себе привести»⁵. Ларион Иванов помог, и 5 сентября 1680 г. один из крупнейших колокольных мастеров Москвы Федор Моторин, отец знаменитого литейщика Ивана Моторина, изготовившего известный Царь-колокол, подписал с представителями Самойловича канцеляристом В.Л. Кочубеем и учителем находившегося в Москве гетманского сына П. Ясильковским договор («рядную запись») с обязательством отлить к концу года (к Филиппову заговенью или к Рождеству) колокол весом в 110 пудов из «доброй колоколной и красной меди, и положить прутовое аглинское олово безо всякие хитрости добрым мастерством, чтоб у того колокола звон был крепкой и мочной». Кочубей и Ясильковский должны были предоставить Моторину и текст надписи на колоколе с упоминанием имени заказчика («летопись и гетманское имя положит мне словами против их росписи, какову они, Василей и Павел, дадут»). Стоимость колокола рассчитывалась исходя из 4,5 руб. за пуд и должна была составить почти 500 руб.⁶.

Архимандритом Елецкого Успенского монастыря в Чернигове был друг и ученик Лазаря Барановича Иоанникий Галятовский. Получение его обителью роскошного гетманского подарка⁷, изготовленного в московских литейных мастерских, не могло быть секретом для черниговского архиепископа. Спустя год, летом 1681 г., Лазарь Баранович предпринял первую попытку получить колокол для возводимого его трудами главного храма Свято-Троицкого Ильинского монастыря, отправив послание царю Федору Алексеевичу. Какие-то детали этой миссии, кроме расписок посланника черниговского владыки «черного» дьякона Антония в получении кормовых денег с 20 июня по 1 августа 1681 г., не известны⁸. О самой просьбе архиепископа мы знаем из послания архиепископа Лазаря царевне Софье Алексеевне, написанном спустя год. В нем Лазарь Баранович напоминал, как «в прошлом во 189 году» он «бил… челом» царю Федору Алексеевичу «о колоколе и о железе белом до церквы каменной Святыя Троицы». Тогда по царскому указу архиепископу было пожаловано четыре бочки жести, «а на колокол, – писал владыка Лазарь, – милостивое свое государское изволил дати мне, богомольцу, своему обещание»⁹. Смерть царя Федора и последовавший за ней политический кризис в Москве, сопровождавшийся восстанием стрельцов, воспрепятствовали его исполнению.

В августе 1682 г. Лазарь Баранович направил в Москву новую миссию во главе со своим конюшим Федором Смольницким [Страдомский 1852, 72–73, 97–98]. Бумаги миссии Смольницкого в виде отдельного дела, по-видимому, не сохранились, несколько разрозненных документов (включая содержание тетради, куда были переписаны со столбцов подлинные документы, связанные с приемом миссии) были присоединены к делу о следующем визите в Москву посланца Лазаря Барановича, дьякона Антония Прокофьева (Прокоповича; см. об этом далее).

Кроме того, Смольницкий, в ответ на царскую просьбу к Лазарю Барановичу прислать ко двору «алтистов и динаристов», «выбрав в епархии своей двух… добрых и свидетелствованных» и «обнадежив» их жалованьем великих государей, сопроводил к царскому двору шестерых певчих, из которых двое, Василий Кривецкий и Григорий Полевский, были по каким-то причинам 18 октября пожалованы сукном («кармазину мерою по пяти [аршин] ис Казенного приказу»), соболями и деньгами по 5 руб., после чего отпущены назад. Остальные четверо остались в столице. «Корм» и «питье» прибывшим выдавали дополнительно «сверх поденного». Последовал и указ о посылке самому Лазарю Барановичу 100 «золотых червонных», а также «отлас[у китай]ского» на рясу. Все это свидетельствовало об особом расположении русского правительства к архиепископу. Пользуясь этим, последний в своем письме к великим государям напоминал об обещании царя Федора пожаловать колокол и жестяное железо¹⁰. В письме к царевне Софье владыка Лазарь также напоминал об указанном обещании и просил похлопотать о его исполнении (письмо получено 30 сентября 1682 г.) [Страдомский 1852, 72–73, 97–98]. В ответных грамотах от царей и Софьи Лазаря Барановича «жаловали и похваляли» за присланных певчих и обещали «послать к нему своего государского жало[ванья: колокол] и железа белого», когда минует осеннее бездорожье и установится зимний путь¹¹.

Помимо колокола, Лазарь Баранович просил также отдать ему лес на постройку церкви, который, по его словам, был вырублен в окрестных лесах, принадлежавших Свято-Троицкому Ильинскому монастырю по приказу служившего в Чернигове полковника Степана Янова в 189 (1680/81) г. на «городовое строенье, а ныне де тот [лес л]ежит без дела». В связи с этим «ис походу ис Троицкого Сергиева монастыря», где находился царский двор, был послан запрос черниговскому воеводе, стольнику и полковнику Михаилу Ознобишину с требованием проверить указанную выше информацию и прислать полную роспись лесных припасов, на которые претендует архиепископ. Дело протянулось до января 1683 г., когда в Москве получили отписку Ознобишина, что «лес высечен в прош[лом] году, а не во 189-м году [при] полковнике при Степане Янове и надобен де… на городовое и на нижнее острожное дело, где живут их великих государей ратные люди черниговские старые осадные сиделцы, салдаты и стрелцы, и даточные салдаты, потому что тот острог ветх, [и выс]ечен тот лес в государеве лесу в Черниговском уезде, а не в монастырском лесу, а сечь велел черниговской полковник Василей [Борко]вской». Дубовые бревна, брусья и прочее были складированы за рекой Стрижень. По результатам расследования была составлена докладная выписка, однако решения по ней нет¹². По всей вероятности, лес Лазарю Барановичу не достался.

Приезд Смольницкого, которого принимали в Троице-Сергиевом монастыре, где в тот момент находился двор, совпал с завершением стрелецких волнений. Вскоре цари вернулись в Москву, произошла определенная стабилизация политической системы – окончательно установилось регентство царевны Софьи при малолетних царях Иване и Петре. Это создало благоприятные условия для исполнения просьбы черниговского архиепископа.

В конце 1682 г. Лазарь Баранович послал в Москву «зимним путем» своего писаря дьякона Антония «со смиренным своим рабским челобитьем», т.е. с просьбой исполнить обещание о пожаловании для церкви Святой Троицы, «сооруженной, – как писал черниговский владыка, – тщанием моим», колокола и белого железа для покрытия церковных глав. В письме царям Ивану и Петру от 26 декабря 1682 г. Лазарь Баранович уподоблял великих государей двум херувимам, которых «не Веселеил, но василевс, сиречь царь небесный, премудрый архитектор, сотвори от злата чиста добродетелей», венчав «главы» самодержцев «венцем царским златым, подобие в росийской своей церкви раскрыляющася верху Великия и Малыя, и Белыя Росии, осенявща же крилы превеличайших государских щедрот своих всю в поднебесной православием сияющую церковь». То есть царский венец, по мнению Черниговского архиепископа, дававший российским монархам права на обладание Великой, Малой и Белой Россией, делал их одновременно ктиторами и патронами всей православной церкви на этих землях. Соответственно, «на сень тех херувимских крил вашего царского пресветлого величества надеяся», Лазарь Баранович просил пожаловать ему жесть и колокол для строившегося храма¹³.

Отдельное письмо архиепископ Лазарь написал царевне Софье Алексеевне (письмо от 26 декабря 1682 г.). В этом послании он уподоблял Троицкую церковь дому Софии, премудрости Божией, который царской милостыней «основанный и воздвигненный»: «дом Софии, дом премудрости, премудрость созда себе дом; седм глав церкви святыя Троицы Ильинской черниговской, милостью и ходатайством вашего пресветлого величества под покровом беложелезным ставше, будут то седмь столпов в дому оном премудрости вашего пресветлого величества неподвижимые вовеки». Владыка Лазарь подчеркивал, что рассчитывает на поддержку Софьи в деле выделения колокола для церкви и железа «на покровение глав», благодарил за ранее присланное специально от Софьи (через Ф. Смольницкого) жалование – «отлас китайской», из которого архиепископ велел «стихарь дьяконской в церковь Святыя Троицы зделати, в нем же бескровная служба о упокоении блаженныя памяти» царей Алексея и Федора «приносима была». Баранович писал, что если получит в 1683 г. «того великих государей обещание совершение», то будет всегда «в церкви святыя Троицы Троицу Святую молити, дабы великих государей царей и великих князей Иоанна Алексеевича, Петра Алексеевича тремя венцы венчанных, трегубыми на земли одарил благими, миром, здравием и долгоденствием»¹⁴. Отдельное послание было адресовано «благодетелю» В.В. Голицыну, которого владыка благодарил «за ходатайство […] к их царскому пресветлому величеству», в результате которого он получил царское жалованье. Лазарь Баранович посылал с дьяконом Антонием Голицыну «погребец с вотками» и просил поспособствовать получению колокола и белого железа (письмо, как и другие послания, датировано 26 декабря)¹⁵.

Обращался к главе правительства и недавно назначенный игумен Троицкого Ильинского монастыря архидьякон Лаврентий Крщонович¹⁶: «Понеже предуведением Божиим и произволением отца моего, преосвященного Лазаря Барановича, архиепископа черниговского, игуменство монастыря Свято-Троицкого Ильинского черниговского паче силы и достоинства моего (Бог весть, яко не хотящу мне) бысть врученно, еже послушания ради и покорения к старцу и отцу своему принужден есьм прияти, не не восхотех и аз, недостойный богомолец благородия вашего смиренное мое до лица земли поклонение благородию твоему преподати, яко же бо ныне слышу, благородие ваше великую милость творяща преосвященному архиепископу нашему, тако уповаю в милости благородия твоего, яко и мне недостойному сыну ево, богомолцу ж благородия твоего, тоея ж де милости своея являти в приидущее время не возбраних». Сообщая, что в Свято-Троицкой обители «юже Пресвятая Богородица чюдесы своими прославляти изволи», Лаврентий просил Голицына поддержать монастырь, ходатайствуя о его нуждах перед царями и оказав помощь направленному в столицу дьякону Антонию, которому игумен поручил в Москве «некоторые нужные на церковь вещи […] покупать». Соответственно Голицына он просил выдать Антонию подводы для провоза совершенных покупок «сколко потребно будет». В подарок князю он посылал «крест резный от рукоделия братии Свято-Троецкого монастыря», прося Голицына «любовне тот иноческий дар» принять¹⁷.

Прибыв в Москву в сопровождении четырех слуг, черный дьякон Антоний Прокофьев явился в приказ 9 января с проезжим «листом» гетмана Самойловича. На следующий день последовало распоряжение дьяка Е.И. Украинцева о выдаче им кормов и жалованья на приезде¹⁸. Согласно помете Украинцева, доставленные Антонием письма были доложены царям и Софье 11 января¹⁹. Соответственно последовал указ о подготовке в Малороссийском приказе докладной выписки с предыдущими прецедентами, близкими по содержанию к поступившей из Чернигова просьбе – однако в ней отмечены только два случая пожалования «белого железа» для покрытия церковных глав. В 178 (1669/1670) г. игумену батуринского Никольского Крупицкого монастыря Исихею «з братиею» было дано 50 руб. милостыни из Приказа Галицкой четверти, камчатая риза из Казенного приказа, пять ведер церковного вина, пуд ладана, а также две бочки «железа белого листового на опойку и на обитие глав». В 180 (1671/1672) г. в Москву прибыли представители черниговского Успенского Елецкого монастыря: игумен Иоанникий Галятовский, уставщик «черной поп» Каллист, дьякон и два челядника. Им было пожаловано 5 ведер церковного вина, полпуда ладана, «да на церковную главу белого железа» две бочки. Однако последнее пожалование вдруг было отменено из-за дороговизны материала: «а после того белого железа дать им не велено для того, что в то время купили дорогою ценою в 17 и в 18 рублев бочку». Незадачливым черниговским паломникам оставалось ждать, когда железо «будет в привозе от Архангелского города». Иоанникий Галятовский и его товарищи ждать не стали, отбыв восвояси и «в приезде после того в том во 180-м году не бывали».

В докладной выписке ничего не говорилось и о рядной записи на изготовление колокола 1680 г., поскольку оно считалось частным делом Самойловича, оплаченным из его кармана, и не подходило под определение царского жалования. Отливка колокола для черниговского монастыря должна была, таким образом, стать прецедентом в выдаче подобной милостыни. 14 января 1683 г. по докладу был дан указ царей Ивана и Петра и царевны Софьи удовлетворить прошение Лазаря Барановича и отправить в Чернигов «на обивку глав церковных» шесть бочек белого железа из Приказа Большой казны, но самое главное – «колокол благовестной […] в тот монастырь вылить нарочно во сто в четыре пуда ис Пушкарского приказу» ²⁰. Уже на следующий день окольничему А.И. Ржевскому в Большую казну была послана память о выдаче шести бочек жести, однако «в том белом железе отказано». Тогда по приказу В.В. Голицына память «о том же белом железе» послали 18 января в Приказ Большого дворца²¹. 15 же января была отправлена память в Пушкарский приказ (возглавлялся также В.В. Голицыным) об отливке по челобитью Лазаря Барановича медного колокола «во сто четыре пуда»²².

За этой чередой первых царских указов об исполнении просьб черниговского владыки последовали какие-то неофициальные переговоры дьякона Антония с влиятельными царскими сановниками (в первую очередь, видимо, с В.В. Голицыным). Посланец владыки Лазаря имел, очевидно, определенные указания касательно объема требовавшихся епископу материалов и всеми силами добивался их удовлетворения. Эти закулисные прошения имели практически немедленный успех. Уже 22 января последовал именной указ (без челобитной и предшествующей ему докладной выписки) за подписью дьяка Е.И. Украинцева о выдаче «к прежней даче ко шти бочкам семь бочек» из собственных царских запасов – из Приказа Большого дворца, куда и дана была память из Малороссийского приказа²³. Однако и этого было мало. 28 января 1683 г. последовал еще один именной указ (подписан также Украинцевым): послать в Троицкий Ильинский монастырь царского жалованья для Лазаря Барановича «на обитие глав церковных белого железа и с прежним дватцать четыре бочки из Приказу Болшого дворца да колокол благовестной взяв от церкви Егоргия Ниокисарейского, что за Москвою рекою на всполье в двесте в двацать пуд²⁴, а в место того колокола указали великие государи вылить колокол и дать к той церкви таков же». Память о белом железе была послана боярину и дворецкому князю В.Ф. Одоевскому в Большой дворец на следующий день, в Пушкарский приказ о замене колокола – 31 января. 4 февраля указ о колоколе был повторен, причем теперь в нем подчеркивалось, что двухсотпудовый колокол посылали в Чернигов «вместо того колокола, которой было велено дать во сто в четыре пуда». 8 февраля в Пушкарский приказ опять была послана соответствующая память²⁵.

В этих новых решениях заслуживают внимание два аспекта. Во-первых, заказ о закупке «белого железа» был передан в Большой дворец – приказ, руководивший собственно царским хозяйством, и, соответственно, должен был быть исполнен за счет ресурсов этого ведомства. Во-вторых, почему колокол для Лазаря Барановича было решено снять именно с церкви Григория Неокесарийского? На этот вопрос дает ответ история храма. Впервые он упоминается в источниках в 1632 г. как деревянное строение. С 1667 г. церковь Григория Неокесарийского перестраивалась в камне на казенные средства, выделенные Приказом Тайных дел по указу царя Алексея Михайловича. Строительство велось по просьбе царского духовника Андрея Посникова, служившего в церкви Григория Неокесарийского священником до поставления в протопопы Благовещенского собора в 1666 г. Великий государь профинансировал кровельные и отделочные работы, написание икон и др. Завершить строительство при жизни Алексея Михайловича не успели и освящали новопостроенной храм уже при его преемнике, царе Федоре, в марте 1679 г. Освящение проводил патриарх всея Руси Иоаким. Сам царь Алексей побывал в церкви как минимум дважды на храмовый праздник – день св. Григория Чудотворца 17 ноября 1668 и 1670 гг. [Токмаков 1890, 4–9; Беляев 1894, 6–26, 51]²⁶ Финансирование Алексеем Михайловичем строительства и создания внутреннего убранства церкви, по всей вероятности, включало и покупку для храма колоколов. Соответственно царь и его дети, выступая главными ктиторами храма, могли принимать решения, касавшиеся его имущества, по своему усмотрению. Именно поэтому, когда понадобилось срочно выдать новый колокол для Лазаря Барановича, подходящий был подыскан и снят с одной из церквей, находящихся под опекой царского дома, с обещанием, впрочем, заменить его на аналогичный. Думается, что ведущую роль в принятии решения об отдаче на Украину колокола из церкви на Полянке сыграла царевна Софья и ее фаворит князь В.В. Голицын, которым расчетливый и хорошо разбиравшийся в хитросплетениях московской политики владыка Лазарь отправил отдельные послания.

5 февраля последовало распоряжение отпустить из Москвы слуг Лазаря Барановича, прибывших в столицу с дьяконом Антонием, с выданным им «белым железом» (24 бочки по четыре пуда в каждой; всего 96 пудов²⁷). Подводы для него было указано выдать из Ямского приказа «от Москвы до Севска и до малоросийских городов, и до Чернигова»²⁸. Антоний подал в приказ челобитную о выдаче слугам архиепископа подорожного корма, которая также была удовлетворена. Получив пропитание, они двинулись из столицы в Чернигов с драгоценным грузом вскоре после 8 февраля²⁹.

Сам дьякон остался в Москве для организации доставки полученного колокола. Жилось ему в столице весьма неплохо. Помимо обычного поденного корма (дьякон Антоний сумел добиться его увеличения)³⁰ представители Барановича получали в Москве и дополнительное единоразовое жалованье в связи со специальными случаями. 12 января в честь именин «благоверные государыни царевны и великие княжны Татьяны Михайловны» им указали выдать корм и питье сверх нормы («четвертную ск[ляницу] вина двойного, ведро простого, че[твертную] скляницу вина церковного», три ведра пива, рыбы на 1 руб. и др.)³¹. 23 февраля дьякон Антоний получил особое царское жалованье – «для службы Божией на дьяконской стихарь объяри золотной девять аршин» из Посольского приказа³². В начале марта Антоний подал челобитную о своем желании «помолитися преподобному отцу Сергию Чюдотворцу в Троецком монастыре». Он просил выдать ему проезжую грамоту из Москвы до монастыря и подводы. Указ о выдаче подводы «с санми и с проводником» для дьякона, его челядника, а также одного из слуг архиепископа (прибыл в Москву позже, 27 января³³), состоялся 9 марта, память в Ямской приказ окольничему И.Ф. Бутурлину послана в тот же день³⁴. 7 апреля в честь «празника светлого Христова воскресения» Антонию и остальным черниговцам по распоряжению В.В. Голицына было выдано царское жалованье (три ведра меда, пять ведер пива, полведра вина, «осетрика», 10 гривенок коровьего масла, 100 яиц, пять гривенок черной икры, ведро молока, сыр, ведро уксуса)³⁵.

Доставка двухсотпудового колокола в Чернигов оказалась для дьякона Антония хлопотным делом. В начале апреля он подал в приказ очередную челобитную. В ней сообщалось, что «хотя скорее… возвратитися» с колоколом в Чернигов, Антоний «изискал на Гостинном дворе такова человека извозщика, который готов есть подрядитца везть тот колокол на своих лошадех и своим всем промыслом до Новгородка Северского, а оттуду мы сами спустили бы его рекою в Чернигов». За свои труды «извощик» запросил «с пуда по семи гривен», однако Антоний готов был платить лишь две гривны, потому что, как объяснялось в его челобитной, «у меня здес некаких денег нет и укладщика в нас до новой обители не единаго нет же, а что и ест у меня, богомолца вашего, на дело нужные и благопотребные церковные вещыци данные денжонки, и тех на тот подряд зело мало, а взять мне, богомолцу вашему, негде». Антоний просил русские власти выделить средства, чтобы вместо «ямских подвод подрядить того извощика звезть колокол до Новгородка Северского», чтоб ему «з тем колоколом в дорозе не бедствовати»³⁶. В Малороссийском приказе в ответ на челобитную снеслись с Ямским приказом, чтобы выяснить «по сколку пуд от Москвы до Севска и до Малоросийских городов на подводу железа или меди кладетца». Выяснилось, что «кладетца на подводу зимним путем» по 20 пудов, летом – по 15 пудов. Соответственно, по расчетам приказных для транспортировки колокола необходимо было 12–13 подвод (не очень ясно, правда, как на них должен был быть размещен груз) с выплатой прогонов до Новгорода-Северского в сумме 10 руб. 4 алтына 4 деньги (по 26 алтын на подводу). Перевозка же по найденному дьяконом Антонием подряду стоила даже из расчета две гривны за пуд в четыре раза дороже – 40 руб., а при семи гривнах за пуд – и вовсе астрономическую сумму в 140 руб. 7 апреля, ознакомившись с этими расчетами, В.В. Голицын, распорядился транспортировать колокол на ямских подводах³⁷.

Однако к этому времени наступила весенняя распутица. Поэтому решено было отправить колокол водным путем. 26 апреля в Малороссийском приказе допросили подрядчика, купца Гостиной сотни из Севска Агафона Медведева, который обязался отправить колокол «на стругу водяным путем» из Москвы в расположенный на реке Оке Орел. За это он хотел не менее 10 руб., поскольку «колокол болшой и проводить ево надобно в целости», при этом он требовал «государевых людей», чтобы погрузить колокол на струг в Москве и выгрузить в Орле на берег. Сделка была заключена, деньги (10 руб.) уплачены в тот же день³⁸. Проезжая грамота А. Медведеву на провоз колокола с языком весом 206 пудов от Москвы до Орла была выдана с датой 1 мая. Воеводам городов, через которые должно было проплывать судно с ценным грузом, следовало пропускать его «безо всякого задержания и зацепки», а воеводе Орла Луке Васильевичу Изъединову «тот колокол у него, Агафона, велети с струга принять», выгрузив его силами орловских пушкарей, затинщиков и иных посадских людей. Труд их, также как и снасти для выгрузки, предписывалось оплатить за счет средств государевой казны. Выгрузив колокол, Изъединову следовало дожидаться прибытия в Орел дьякона Антония (должен был прибыть туда посуху, на ямских подводах), после чего «проводить» его до «малоросийских городов со всяким помогателством, чтоб ему (дьякону. – <em>К.К.</em>) нигде никакова задержанья и зацепки не было». От Орла до Черниговщины груз следовало транспортировать на ямских подводах, о чем в Ямской приказ была послана память 3 мая³⁹. Все эти предписания (передать полученный «водяным путем» колокол дьякону Антонию и организовать транспортировку до Севска) были продублированы и в царской грамоте самому орловскому воеводе⁴⁰. Севский воевода Л.Р. Неплюев должен был встретить ценный груз и обеспечить его перевозку до малороссийских городов⁴¹. Сам колокол был отпущен из столицы 2 мая⁴². Вслед за царским подарком для Лазаря Барановича выехал из Москвы и дьякон Антоний. Указ о выдаче ему 10 руб. царского жалованья «на отпуске» и корму в дорогу на неделю (с 10 мая) датирован 7 мая⁴³, царская проезжая грамота – тем же числом⁴⁴. В тот же день в приказе была записана его челобитная о выдаче подвод под купленные им для монастыря «нужные вещы: меды (меди. – <em>К.К.</em>) в досках пудов десять, гвоздей луженых на покрытье глав церковных пятдесят тысячей, олова агнелского (английского. – <em>К.К.</em>) пудов два, ладану пудов два, железа прутового на станок под колокол пудов десять, а иных рухлядишков покупленых и домашных всех будет на двадцать пуд». В Малороссийском приказе распорядились прибавить к обозу дьякона Антония четыре ямские подводы⁴⁵.

Грамоты от царей Ивана и Петра и отдельно от Софьи, адресованные Лазарю Барановичу, датированы 6 мая. В них отмечалось полное удовлетворение всех просьб черниговского архиепископа и исполнении обещаний царя Федора, о поминовении которого архиепископу следовало «чинить (т.е., видимо, организовывать регулярные поминальные службы. – <em>К.К.</em>) по преданию святых апостол и святых отец». Характерно, что при перечислении царского жалованья в грамоте отмечалось, что требуемый владыкой Лазарем колокол «в двесте пуд» был именно «вылит» по царскому приказу (это, как показано выше, было совершенно не так)⁴⁶. Отдельно на поминовение покойного царя Федора Лазарю Барановичу было послано царского жалованья 50 «золотых червонных из Приказу княжества Смоленского» (указ от 10 мая) ⁴⁷. В грамоте, направленной архиепископу от В.В. Голицына (от 10 мая), отмечалось, что указ о царском жалованье архиепископу состоялся именно по «доношению» руководителя посольских дел⁴⁸.

Дьякон Антоний и его спутники прибыли в Орел 18 мая, опередив струг с колоколом, который «по 19 число не бывал». Сообщая об этом, орловский воевода Лука Изъединов одновременно сетовал, что у него необходимых для транспортировки колокола «конатов и волаков, и иных никаких снастей нет, а торговые всяких чинов люди соленые и хлебные промышленники (их силами в том числе предполагалось осуществить перевозку. – <em>К.К.</em>) с Орла поплыли в стругах к Москве, а дворы их купецкие и онбары все погорели». Кроме того, воевода заявлял о трудности пути, требовавшего значительного количества людей: «от Орла мимо города Кром до Севска того колокола весть нечим, потаму что от Орла до Севска реки и переправы и ржавцы многие, а таких конатов взять негдя и малолюдством тот колакол весть невозможно». Наконец, Изъединов выражал недовольство и тем, что орловским посадским и служилым людям велено везти колокол до Севска, а не до Кром, как обычно: «а наперед сего вашу великих государей всякую казну с Орла важивали Орловского уезду всяких чинов, а проваживали грацкие люди стрелцы и драгуны да Кром, а не до Севска»⁴⁹. В Москве жалобы Изъединова вызвали очевидное недовольство. В.В. Голицын, которому отписка была доложена 28 мая, распорядился (решение записано на обороте дьяком Е.И. Украинцевым) послать в Орел новую грамоту с требованием беспрекословного исполнения ранее данных распоряжений, отпустив архиепископский колокол «в Севск тотчас без всякого мотчанья, не дожидаясь о том к себе иного нашего великих государей указу, а канатов и иных снастей, что надобно к тому колоколу велеть взять из Кром, а буде посадскими и служилыми людми того колокола поднять не мочно, и ты б велел и уездными людми помочь учинить, применяясь к прежнем таким отпуском, чтоб однолично не за чем тому колоколу мотчанья в отпуске не учинить и отпустить тебе тот колокол с Орла без всякого задержания не описываясь к нам, великим государем ни о чем». «А буде вскоре не отпустишь, – грозила Изъединову царская грамота от 29 мая, – и тебе по нашему великих государей указу тот колокол велят поставить в Севску самому на своих подводах»⁵⁰. К воеводе Кром князю Ивану Тимофеевичу Волконскому на следующий день направили грамоту с распоряжением выдать Изъединову необходимые снасти для транспортировки колокола, если от него последует соответствующий запрос. После прибытия груза в Кромы Волконский должен был незамедлительно выдать под него новые подводы⁵¹. 7 июня колокол был доставлен в Орел, и Изъединов, после полученного нагоняя, отправил его в Кромы сухим путем, «сделов станок на медветках», на орловских подводах 13 июня. Транспортировка осуществлялась силами орловских отставных дворян и детей боярских городовой службы и «грацкими всяких чинов людьми». 16 июня Изъединов получил отписку Волконского, что колокол доставлен туда «в целости», принят «у орловских проводников» и «отпушон на кромских подводах» с местными провожатыми⁵². К 24 июня дьякон Антоний с ценным грузом благополучно добрался до Севска, откуда был отпущен воеводой Л.Р. Неплюевым с подводами и провожатыми в Новгород-Северский⁵³.

Получение царской милостыни на астрономическую сумму и в желаемом объеме должно было убедить Лазаря Барановича в особом расположении к нему царского двора. Это давало черниговскому архиепископу надежду на сохранение подобного же уровня отношений и материальной поддержки, а возможно, и более широких политических преференций с учетом начавшихся переговоров гетмана и русского правительства о выборе Киевского митрополита. Не желая упускать время царского фавора, уже спустя год Лазарь Баранович вновь направил Антония Прокоповича (произведенного теперь из писарей в архидьяконы) в Москву с новым набором просьб и пакетом грамот царям и Софье от 27 декабря 1683 г. (поданы в приказ 28 января 1684 г.). В этих посланиях он, поздравляя царственных особ и Голицына с Рождеством, благодарил за доставленный колокол и листовое железо. В частности, в письме Софье владыка Лазарь отмечал: «Мудрость зде человека домовита в вашем пресветлом величестве, яко не точию преславном своем государстве росийском, пречестные и чюдотворные обители в славу Богу и Богородицы созидаете, устрояете и укрошаете, но и зде, в Малой Росии между иными святыми обителми новостроящемуся вышеписанному Святыя Троицы монастырю тая ж де являете благодеяине, обычай бо добре управляющим домы своя, не точию близ сущих, но и далных своих сих домочатцов не презираете». Благодаря Софью, что она защищает «новосозидающуюся ту обитель премилостивейшим своим государским жалованьем от всяких скудостей и недостатков», архиепископ, причислявший себя к «дальним домочадцам» царского дома, просил царевну поддержать его просьбы «в малых неких нуждах», о которых подробнее должен был донести дьякон Антоний.

И царям, и царевне Лазарь посылал экземпляры недавно изданных им книг: «книжицу малую под именем “Благодать и истинна”», написанную «в славу их великих государей» и другую – «О чюдесех иконы Пресвятыя Богородицы Ильинской черниговской» (и дополнительно царям: «доску медную к той же книжице зделанную»; царевне: 12 книг «О Пресвятей Богородице» на польском языке, одна из которых содержала дарственную надпись: «особо вашему пресветлому величеству от смирения моего приписаную»)⁵⁴.

О том, что за «нужды» заставили Лазаря Барановича вновь прислать в Москву Антония Прокоповича, более конкретно сообщалось в письме В.В. Голицыну. «Известно же благородию твоему творю, – писал архиепископ, – яко к иным моим печалем, которыми Господь Бог в старости моей посещает мене, не малую приобретох печаль, егда колокол, от их царского пресветлого величества за многомощным благородия твоего предстателством присланный, вскоре распадеся, Богу сведущу, какими случаи». Лазарь Баранович подчеркивал, что возвратившийся в Чернигов в начале лета 1683 г. Антоний Прокопович «зело хвалился» оказанной ему Голицыным «величайшею» милостью и в связи с этим просил главу русского правительства вновь похлопотать об удовлетворении нужд архиепископа и особенно – чтобы «мастера прислати сюды велели для перебивки того государева колокола и меди б на угар пожаловали»⁵⁵.

12 февраля в Пушкарский приказ была отправлена память об исполнении просьбы черниговского владыки. «На угар х колоколу» следовало послать 30 пудов меди, а также «дву человек колоколных мастеров добрых, которым бы то дело было за обычей»⁵⁶. В ответной памяти из Пушкарского приказа 18 февраля сообщалось, что медь для отправки в Чернигов готова, а для поездки туда назначен колокольный мастер Яков Леонтьев⁵⁷. На следующий день была отправлена память в Ямской приказ с указом выдать подводы под 30 пудов меди для отправки к Лазарю Барановичу⁵⁸.

Основная часть миссии дьякона Антония была, таким образом, завершена, в связи с чем его решено было отпустить из Москвы с посланиями к черниговскому архиепископу. В грамоте царей Ивана и Петра от 21 февраля Лазаря Барановича благодарили за присылку книг и уведомляли об отправке колокольной меди и литейщика для починки колокола (подчеркивалось, что это решение принято «по доношению» В.В. Голицына). Здесь фигурировало другое имя литейщика, нежели в памяти из Пушкарского приказа. Для переделки колокола весом в 206 пудов из церкви Григория Неокесарийского после праздника Пасхи в Чернигов должен был отправиться Федор Моторин, «которой тот колокол лил»⁵⁹. Царевна Софья благодарила архиепископа за присланные книги отдельной грамотой, аналогичной по содержанию⁶⁰, схожее послание направил в Чернигов и Голицын⁶¹.

Около 24 февраля архидьякон Антоний покинул Москву с царскими грамотами и жалованьем (этим днем датирован указ о выдаче архидьякону и его спутникам поденного корма на неделю с прекращением его выдачи впредь)⁶². Для завершения «колокольного дела» в столице остался один из посланцев владыки Лазаря – черный поп Иосиф, который подал челобитную о назначении ему отдельного содержания. Оно было установлено с 27 февраля⁶³.

Пасха наступила в 1684 г. достаточно рано, 30 марта⁶⁴, однако сборы в дорогу колокольных мастеров начались лишь в конце мая. При этом в первоначальные планы их отправки, изложенные в том числе в царских февральских грамотах Лазарю Барановичу, были внесены определенные коррективы. 22 мая из Пушкарского приказа в Малороссийский были присланы «для посылки в Чернигов» колокольный мастер Яков Иванов в сопровождении «колокольных учеников» Лаврушки Ильина, Филатки Яковлева, Сеньки Вахромеева⁶⁵. 24 мая Яков Иванов подал в приказ «роспись на колоколной образец», содержавшую перечень припасов, необходимых для переливки колокола. Приказные подготовили на основе ее доклад, разделив, со слов Иванова, все необходимые материалы на две статьи: те, которые надо было доставить из Москвы в Чернигов, и те, которые можно было добыть на месте, в хозяйстве Лазаря Барановича или при его помощи. Соответственно был поставлен вопрос об изыскании припасов первой статьи путем их покупки или получения в Пушкарском приказе (или в других ведомствах). Решение по докладу записано не было⁶⁶. 2 июня в Малороссийском приказе была дана память в Пушкарский приказ об отправке в Чернигов с Яковом Ивановым два пуда проволочного железа, 30 гривенок «укладу», пять гривенок тазовой меди, 10 колодок луженых гвоздей, также следовало выдать «мешечик дутой малинкой»⁶⁷. 6 июня в Ямской приказ направили память о выдаче подвод для колокольного мастера, его учеников и отправляемого с ними груза до Чернигова⁶⁸. Тем же днем датирована память о выделении подвод для священника Иосифа (здесь он назван Феодосием)⁶⁹.

Нерешенным оставался вопрос с жалованьем Якову Иванову и «колокольным ученикам». Около 5 июня мастер и ученики подали челобитную с просьбой выдать им подъемные и кормовые деньги⁷⁰. На следующий день в Малороссийском приказе последовало распоряжение «отписать в Черниговской стол, великих государей жалованья почем давано колоколного дела мастером и учеником для посылок, подъемных и кормовых денег и иным мастеровым людем, которые посыланы в Киев». Ожидаемо выяснилось, что «колоколным мастером и учеником в Киев посылок не бывало», однако в 188 (1679/80) и 189 (1680/81) годах туда посылались «гранатного дела мастеры и ученики», а также «мостового дела мастер». Им выдавалось жалованья «против московских стрелцов по два рубли человеку в посылку»⁷¹. В составленной докладной выписке по челобитной Иванова «на пример», помимо указанных случаев, были выписаны прецеденты выдачи жалованья («в дорогу на корм по 2 рубли человеку») посылавшимся в Батурин в 191 (1682/83) г. сокольнику Леонтию Коноплеву и «каменных дел подмастерью» Никите Короткову. 7 июня был записано распоряжение В.В. Голицына о выплате Иванову 2 руб., ученикам по 1,5 руб. каждому⁷². Деньги были выданы на следующий день⁷³.

7 июня датирована царская грамота Лазарю Барановичу с уведомлением, что вместо обещанной отправки Федора Моторина к нему направляется Яков Иванов, «которой к такому делу, как и тот, вышеупомянутой мастер, навычен», трое «добрых» учеников и «припасы» для переливки колокола. Моторин не мог приехать, поскольку он, как сообщалось в грамоте, «ныне у наших царского величества колоколных и пушечных многих дел на Москве, а вскоре ему зделать тех дел не мочно»⁷⁴. О самой работе Якова Иванова в Чернигове и дальнейших контактах Лазаря Барановича с Москвой касательно материальной помощи для сооружения Свято-Троицкого Ильинского монастыря информации найти не удалось.

Между тем колокол, отлитый для Лазаря Барановича, но показавшийся дьякону Антонию недостаточно большим и потому оставленный в Москве, сохранился до наших дней. До революции 1917 г. он принадлежал храму Введения во храм Пресвятой Богородицы на Большой Лубянке (ныне на этом месте площадь Воровского) и был описан в его истории, составленной в конце XIX в. священником Николаем Антушевым. Автор терялся в догадках, откуда подобный памятник колокольного искусства мог взяться на колокольне [Антушев 1897, 161–162]⁷⁵.

После сноса Введенской церкви колокол в 1924 г. был передан в Покровский собор на Красной площади, где более 60 лет хранился во внутреннем дворике. В 1991 г. его подняли на колокольню собора, где он, будучи вторым по величине, выполнял функцию полиелейного в колокольном ансамбле. Ныне благодаря исследованию А.Ф. Бондаренко нам известно его подробное описание. Исследовательница отмечает его богатый декор, выполненный «с большим художественным вкусом». «Несомненно, что столь сложное и пышное убранство колокола, – пишет А.Ф. Бондаренко, – могло быть лишь плодом совместных усилий очень хорошего художника-орнаменталиста и литейщика высшего класса. Опираясь на сложившиеся традиции и тонко чувствуя особенности формы украшаемого изделия, они стремились к достижению необычайно пластического богатства рельефа». На колоколе присутствуют три надписи. Первые две содержат дату отливки – 7191 (1683) г. и имя мастера, который ее выполнил – Федор Моторин. Третья надпись позволяет безошибочно соотнести колокол с царским «колокольным» жалованьем Лазарю Барановичу: «Сей колокол изволили послать в епархию Черниговского архиепископа Лазаря Барановича Святые Троицы в монастырь во Ильинский черниговский по обещанию брата своего государева, блаженныя памяти великого государя царя и великого князя Федора Алексеевича, всея Великия и Малыя, и Белыя России самодержца, его царского величества / И послан сей колокол с Москвы в лето от сотворения мира 7191, а от Рождества сына слова Божия 1683 месяца генваря в 20 день, весу 104 пуда 21 гривенка московского литья» [Бондаренко 2002, 55–58]⁷⁶. Как уже отмечалось, память в Пушкарский приказ об отливке колокола была послана 15 января, а уже 28 было принято решение о замене колокола на более тяжелый из церкви Григория Неокесарийского. Учитывая официальную дату отливки – 20 января, можно предположить, что работы по подготовке к ней были начаты одним из лучших царских литейщиков немедленно после получения соответствующего распоряжения либо даже заранее. Это в очередной раз свидетельствует о высоком значении, которое придавалось в тот момент в Москве просьбе Лазаря Барановича и исключительной расположенности царского правительства к персоне Черниговского архиепископа. Для последнего, впрочем, вес колокола был важнее его художественных достоинств и помещенной на него информации о беспрецедентном царском жаловании. Благодаря этому колокол в 104 пуда – уникальный, по мнению А.Ф. Бондаренко, памятник русского колоколитейного искусства и «яркое произведение моторинской династии» остался в Москве навсегда [Бондаренко 2002, 62].

Сохранились данные и о судьбе двухсотпудового колокола из церкви св. Григория Неокесарийского, также созданного Федором Моториным, который был благополучно доставлен летом 1683 г. в Чернигов и отремонтирован спустя год Яковом Ивановым. В конце декабря 1696 г., заручившись рекомендательной грамотой от гетмана Ивана Мазепы, в русскую столицу двинулся игумен черниговского Свято-Троицкого Ильинского монастыря Лаврентий Крщонович.. Гетман рекомендовал его как «мужа благочестива разума и добродетелей полного», который «о своих монастырских требованиях к пресветлому вашему монаршескому хощет прибегати престолу, х которому всей подсолнечной всякие духовные чины имеют свое прибежище». Ильинский монастырь – это, по словам гетмана, «обитель… старинная и многочюдесную Пресвятой Девы Богородицы иконою славная». Соответственно Мазепа просил «в его (Лаврентия Крщоновича. – <em>К.К.</em>) прошениях показати премилосердую свою монаршескую милость»⁷⁷.

Помимо письма Мазепы, Лаврентий Крщонович доставил в Москву две грамоты Киевского митрополита Варлаама Ясинского четырехлетней давности – царям Ивану и Петру Алексеевичам, а также патриарху Адриану. Выданы они были митрополитом во время посещения Ильинского монастыря летом 1692 г., когда, по его словам, «по должности моей посещах церкви малоросиские державы вашего царского пресветлого величества, ко архиепископии здешней Киевской митрополии належащия, осмотрения ради всякаго благочиния церковнаго». Уже возвращаясь в Киев, митрополит «уклонихся мало и в епархию Черниговскую, ведая тамо чюдотворную быти икону Пресвятыя Богородицы близ самого града Чернигова в монастыре Ильинском Свято-Троецком, дабых оной прислушающее сотворил поклонение». В Чернигове Варлаам Ясинский «преосвященному в дусе святом отцу моему, господину отцу Лазарю Барановичю, архиепископу Черниговскому, честь должную от сына воздал». Поездка была связана с обещанием посетить Черниговскую епархию, которое митрополит дал владыке Лазарю ранее, возвращаясь с поставления из Москвы. В Ильинском монастыре митрополит обозрел построенную трудами черниговского архиепископа «церковь велику каменную во имя Пресвятыя Живоначалныя Троицы» и помолился чудотворной иконе Пресвятой Богородицы «за пресветлую державу […] царского величества, их же благополучным царствованием и всещедротным промышлением церкви Божия на чюдотворных святых местех созидаются». Построив обширный каменный храм, черниговский архиепископ решил «по образу Киево-Печерские святые обители от пещеры и тесноты ветхаго монастыря преселенныя и распространенные яко самую воспоминаемую чюдотворную икону Пресвятыя Богородицы от малыя церкви Святаго пророка Илии перенести в великую строителством и окладом его созданную церковь Святыя Троицы, тако и монастыр весь на пространнейшее то место переселити». Это требовало очередных крупных расходов на строительство монастырских зданий, и соответственно Киевский митрополит стремился поддержать Лазаря Барановича («церкви Христовой полезного и престолу вашего царского пресветлого величества от древних лет верна и радетеля сущаго») и игумена Ильинского монастыря Лаврентия Крщоновича, попросив Москву о материальной поддержке («прещедрыя милости») обители, которая «основана есть от святые памяти предка вашего царского пресветлого величества сродственного благовернаго великого князя Святослава Ярославича, внука святому равноапостолному великому князю Владимиру Самодержцу». «На сень бо крилу тривенечнаго орла вашего царского пресветлого величества Тройческий сей храм надеетца непостыдно», – завершал Варлаам Ясинский свое послание, написанное «во время присудствия» митрополита «в Чернигове в монастыре Свято-Троицком Ильинском»⁷⁸.

Указанные письма были поданы в приказ прибывшим в столицу игуменом Лаврентием 24 января 1697 г.⁷⁹ 27 января он собственноручно подал дьяку Е.И. Украинцеву челобитную, которая раскрывала тот характер материальной поддержки, на которую он рассчитывал, и подтверждающий расходы документ – подрядную запись на переливку колокола, заключенную с «человеком» Ивана Моторина (был сыном Федора Моторина, который умер в 1688 г. [Костина 2014, 146–147]) Семеном Федоровым от июля 1696 г.⁸⁰ Из этих документов следует, что пожалованный царями в 1683 г. и починенный Яковым Ивановым в 1684 г. колокол к 1696 г. «изволением Божиим розбился». Теперь уже игумен Ильинского монастыря Лаврентий Крщонович нанял нового мастера, Семена Федорова, «человека» Ивана Моторина, для новой переливки колокола, за которую обитель должна была заплатить из своих средств. 8 июля 1696 г. был заключен договор с Семеном Федоровым, по которому он обязался к октябрю того же года переделать колокол «добрым мастерством з голосом красным и класти на том колоколе травы и лица, и ево, великого государя, его царского пресветлого величества герб с написанием титлы его государской». Кроме того, Федоров должен был добавить в новое изделие «красной меди», чтобы увеличить его вес до 250 пудов. За переливку и за добавленный металл Лаврентий Крщонович обязался заплатить московскому литейщику 326 руб. Чтобы добыть такие средства, ему пришлось заложить в Киево-Печерском монастыре «золотую гривну з дорогим камением».

В своей челобитной Лаврентий Крщонович также объяснял, почему он решил воспользоваться митрополичьими рекомендациями, данными более четырех лет назад. Причиной этого было сначала отсутствие средств на поездку в Москву, затем кончина архиепископа Лазаря Барановича (1693 г.) и, наконец, смерть его наследника на черниговской кафедре Феодосия Углицкого (умер в феврале 1696 г.)⁸¹. Хотя возможно, рекомендательные письма Киевского митрополита были придержаны Лаврентием специально в ожидании действительно значимых расходов, которые царская милостыня могла бы полностью или частично компенсировать при поддержке Варлаама Ясинского. Пожалованный в монастырь царский колокол был, таким образом, в 1692 г. скорее всего еще цел и невредим. Его разрушение где-то в конце 1695 – начале 1696 гг. заставило игумена Лаврентия пустить митрополичьи рекомендации в дело. Однако результата это не дало: если просьба Лаврентия Крщоновича о даровании Свято-Троицкому Ильинскому монастырю архимандрии была удовлетворена 23 февраля 1697 г.⁸², то его челобитье о колоколе обошли молчанием (доклад был подготовлен, но решения по возмещению расходов на переливку колокола нет), ограничившись выдачей жалованья за присланные книги и иные «святыни» (указ от 7 марта)⁸³. В марте 1699 г., заручившись рекомендательными письмами И.С. Мазепы⁸⁴ и черниговского архиепископа Иоанна Максимовича⁸⁵, архимандрит Лаврентий предпринял последнюю попытку добиться возмещения средств за колокол, направив в столицу наместника Варлаама с ценным подарком, каковым был «Образ Святыя Троицы, писаной на полотне в рамах золоченых» (подал грамоты в Малороссийский приказ 28 марта⁸⁶). В направленном с ним послании на царское имя Лаврентий Крщонович, словно подводя итог царским милостям в отношении обители за прошедшие годы, писал, что великий государь «яко не токмо хлеб милости своея и одеяние дал еси обители нашей, одеяв церковь Троицы Святой железом и украсив царским своим колоколом, но и венцем архимандричества, венцем славы и чести увенчал еси и положил еси на главе ея венец от камене честна, от камене превысокого имяни своего». Тут же архимандрит напоминал о своей просьбе двухлетней давности и просил самодержца заложенную в Киево-Печерской лавре золотую гривну «Пресвятыя Богородицы выкупити по своему царскому обещанию»⁸⁷. Однако составленный по этой просьбе доклад вновь остался без решения, завершившись лаконичной пометой: «по сей выписке указу не учинено»⁸⁸. Указ о выдаче возвращавшемуся в Чернигов наместнику Варлааму десяти подвод (в том числе под покупки и пожалованные в монастырь вино и ладан) датирован 8 апреля⁸⁹, грамота И.С. Мазепе об отпуске из столицы духовных лиц – 10 апреля. В последней сухо объявлялось, что царский указ в ответ на челобитье Лаврентия Крщоновича «учинен будет впредь»⁹⁰. Судя по всему, добиться трехсотрублевой компенсации за перелив колокола не удалось, несмотря на красовавшийся на нем царский герб.

«Колокольные посольства» Лазаря Барановича 1681–1684 гг. стали примером того, как архиепископ, пользуясь тем расположением, которое ему оказывали в Москве, попытался выйти за традиционные рамки, определявшие формы и размер царской милости и жалованья для украинских церквей и монастырей, и получить – именно в материальном измерении – значительно бóльшую поддержку. Это ему удалось, русское правительство пошло на значительные траты вопреки сложившимся прецедентам и тем самым фактически превратилось в одного из крупнейших ктиторов Черниговского Свято-Троицкого Ильинского монастыря. Изготовление и доставка колокола обошлись царским властям в крупную сумму денег, при этом, например, листовое железо, как свидетельствовала докладная выписка января 1683 г., часто было в дефиците, стоило также немало, и значительная часть его ввозилась из-за границы через Архангельск. Пожалованные Лазарю Барановичу «белое железо», колокол и связанные с этим расходы составили, по приблизительным оценкам, более 1,5 тыс. руб. (ок. 1 тыс. руб. колокол⁹¹, ок. 300 руб. переливка в 1684 г.⁹², ок. 360 руб. жесть на купола⁹³) и вполне могут быть поставлены в один ряд с беспрецедентно высокой царской милостыней, выданной митрополиту Петру Могиле и малороссийским монастырям в 1644 г. Подобные расходы, осуществленные за счет дворцового ведомства предположительно под личным контролем царевны Софьи и князя В.В. Голицына, имели, безусловно, политическое значение. Как уже отмечалось, в указанное время между гетманом и русским правительством велись переговоры о выборе Киевского митрополита, и Москва, судя по всему, благосклонно относилась к возможности избрания на киевскую кафедру Лазаря Барановича, бывшего блюстителем митрополии [Флоря, Кочегаров, Чеснокова, Яфарова 2019, 57–69, 75–100], хотя патриарх Иоаким и порицал его за старческую немощь и проистекавшую из этого неспособность в полной мере исполнять пастырские обязанности [Сумцов 1885, 161] (см. также [Там же, 76])⁹⁴. Против такого избрания, однако, выступил гетман Иван Самойлович, отношения которого с владыкой Лазарем складывались не лучшим образом (возможно именно поэтому архиепископ не захотел иметь колокол весом в 104 пуда, на шесть пудов легче стодесятипудового гетманского). Гетман имел своего кандидата – беглого луцкого епископа князя Гедеона Святополк-Четвертинского. В итоге русское правительство заняло нейтральную позицию, чтобы не провоцировать углубление раскола в украинском обществе в преддверии митрополичьих выборов. Летом 1685 г. на митрополичий престол был избран князь Гедеон, а Лазарь Баранович, проигнорировавший выборы вместе с духовенством своей епархии (cм. подробнее: [Флоря, Кочегаров, Чеснокова, Яфарова 2019, 75–100]), в свою очередь, мог затаить обиду на своих московских покровителей. Как отметил Н.Ф. Сумцов, после 1685 г. интенсивные ранее контакты черниговского архиепископа с Москвой практически замирают вплоть до свержения гетмана в 1687 г. [Сумцов 1885, 160]⁹⁵.

Вместе с тем стремление черниговского архиепископа вслед за украинским гетманом заполучить на колокольню опекаемого им монастыря московский колокол свидетельствовали о заинтересованности украинского духовенства и светских властей Гетманщины в продукции московских литейщиков самой по себе. Так или иначе, процесс отливки столичными мастерами колоколов для малороссийских церковных центров получил дальнейшее развитие в заказах для киевских храмов⁹⁶. Возможно, дальнейшие исследования на основе архивных материалов этого и иных сюжетов дадут в руки исследователей и другие подобные примеры, изучение и систематизация которых позволит выйти на более широкие обобщения касательно культурной интеграции русского и украинского обществ во второй половине XVII – первой половине XVIII в.

В приложении публикуются документы, касающиеся изготовления и ремонта колоколов для черниговских монастырей. Публикация осуществлена по «Правилам издания исторических документов» (М., 1990), при этом в помете на документе № 3 и во всем документе № 4 сохранена литера «ѣ» как имевшая разное фонетическое значение в русском и украинском языках того времени.

<em>Приложение</em>

<strong>№ 1.</strong>

<strong>1680 г. сентября 5. Рядная запись колокольного мастера Федора Дмитриева сына Моторина с войсковым канцеляристом В.Л. Кочубеем и учителем гетманских детей П. Ясильковским об изготовлении церковного колокола весом в 110 пудов.</strong>

<em>(Л. 48) Список з записи слово в слово.</em>

Аз, Рейтарского приказу государевых колоколных дел мастер Федор Дмитреев сын Моторин, подрядился я, Федор, на Москве гетмана Ивана Самойловича у посланника ево войскового канцеляриста у Василья Левонтьевича Кучюбея да его ж, гетмана, Ивана Смойловича детей учителя у Павла Ясилковского, что вылить мне, Федору, в своей меди во сто в десять пуд или малым чем болши или малым чем менши колокол на имя гетмана Ивана Самойловича в доброй колоколной и красной меди, и положить прутовое аглинское олово безо всякие хитрости добрым мастерством, чтоб у того колокола звон был крепкой и мочной, а уши зделать воляшны толсты для особой крепости, а краи б у того колокола и полотно, и дно было б цело и толсто, и ровно, а летопись и гетманское имя положить мне словами против их росписи, какову они, Василей и Павел дадут. А от дела того колокола и за медь рядил я, Федор, у них, Василья и у Павла, за всякой пуд по четыре рубли с полтиною и тех рядных денег взял я, Федор, у них, у Василья и у Павла наперед по сей записи двести рублев. А досталные денги по розчету взять (л. 49) мне, Федору, как тот колокол зделаю и отдам. А вылить мне, Федору, тот колокол и совсем в одделке отдать им, Василью и Павлу, на Москве на срок на Филипово заговейно в нынешнем же во сто осмьдесят девятом году. А будет волею Божиею тот колокол на тот срок не выльетца или не удасться и мне, Федору, тот колокол перелить за тою ж рядою на другой срок на Рождество Христово в нынешнем же во сто осмьдесят девятом году, а во всем против сей записи. Порукою по мне, Федоре, кодашевец Федор Яковлев сын Турченини⁹⁷. А будет я, Федор, за ево порукою того колокола на те сроки не вылью и им, Василью и Павлу, или кого с сею записью гетман пришлет не отдам, и в том каких убытков учиню и им, Василью и Павлу, или кого пришлет⁹⁸, взят по сей записи на мне, подрядчике, и на мне, порутчике, кто из нас в лицах будет те денги двести рублев и убытки, и протори, и волокиту по своей скаске. А на то послухи Аврам Кирилов, Евдоким Анофреев, Степан Карпов, Иван Богданов, а запис писал Ивановские площади подьячей Нестерко Чередин лета 7189 году сентября в пятый день.

(Л. 50) А назади той записи руки приложены.

К сей записи Федор Моторин, что я подредился колокол зделать и денег двести рублев взял и руку приложил.

К сей записи вместо хозяина своего Федора Яковлева сына Турченина по ево веленью сиделец ево Юрка Марков руку приложил.

Послух Аврамка руку приложил.

Послух Евдокимко руку приложил.

Послух Стенка руку приложил.

Послух Ивашко руку приложил.

<em>РГАДА. Ф. 124. Оп. 1. 1680 г. Д. 22. Л. 48–49. </em>На л. 49об. и 50об. подпись В.Л. Кочубея <em>К сему списку Василий Кочубей руку приложил, а подлинную запис // к себе взял</em>. На л. 50об. приказная помета: <em>Приезд войскового канцеляриста Василья Кучюбея</em>.

<strong>№ 2</strong>

<strong>Докладная выписка с росписью припасов, необходимых для переливки колокола, пожалованного в черниговский Свято-Троицкий Ильинский монастырь.</strong>

<em>(Л. 87) Доклад.</em>

В нынешнем во 192-м году майя в 24 день в Приказе Малыя Росии подал Пушкарского приказу колоколного дела мастер Яков Иванов за рукою Посолского приказу площадного подьячего Ивашка Семенова роспись, что надобно на колоколное дело припасов. А в росписи написано:

Свицкого железа – 30 пуд; проволошного железа – 2 пуда; укладу – 30 гривенок; меди тазовой – 5 гривенок; гвоздей – 10 колодок луженых; 10 рогож ценовок; дутой мешечик малинкой; гвоздей полутесовых – 200; тесовых – 100; да на колоколную медь олова по 2 гривенки на пуд, итого 10 пуд; да на прибылную медь на 30 пуд, по 6 гривенок на пуд, итого 6 пуд; обо того⁹⁹ олова – 16 пуд.

(Л. 88) А ис которого приказу взять те припасы или в ряду купить, о том великие государи что укажут.

Да сверх того по той же росписи надобно припасов: 600 кирпичю не зженого; 20 000 кирпичю зженого; сусла – 50 ведр; воску – 30 гривенок; серы еловой – 10 гривенок; сала говяжья топленого – 2 пуда¹⁰⁰; ветчинного сала – полпуда; полоть ветчины; 2 кадушки по 20 ведр; 2 кадки¹⁰¹ липовых по 2 сажени в длину, а поперег в 3 чети; 2 ушата; 2 корыта; 2 решета; 2 сита; 4 ковша; 6 ночвы¹⁰², 2 ступы; 20 лопат; 4 гривенки щетин; да коровьи шерсти пуд; золы¹⁰³ четверть; 100 веревок лышных; 100 сажен прививошных веревок; пенковых 100 ж сажен¹⁰⁴; 4 векши железных; (л. 90) воровых веревок на привези векшам – 100 сажен; 4 шайки; 2 ведра; 4 бревна длиною по 4 сажени, а в отрубе в 3 чети; 100 дерев 3-х саженных в отрубе 6 вершков; канат 100 сажен толщиною в 6 вершков¹⁰⁵.

А по сказке вышеписанного колоколного мастера Якушки Иванова тот кирпич и всякие деревяные и иные припасы, опричь верхней статьи железа и гвоздей, и олова, мочно сыскать в черкаских городех где укажет взять Черниговской архиепископ или его приказные люди.

<em>РГАДА. Ф. 124. Оп. 1. 1684 г. Д. 4. Л. 87–89.</em>

<strong>№ 3</strong>

<strong>Список с подрядной записи между литейщиком Семеном Федоровым и игуменом Лаврентием Крщоновичем на переливку колокола для Свято-Троицкого Ильинского монастыря.</strong>

<em>(Л. 26) Список с подрядной записи слово в слово.</em>

Нынешняго 204-го году июля в 8 день договорились мы: я, игумен Свято-Троицкого Ильинского монастыря черниговского Лаврентей Крщенович, с москвичем колоколного дела мастером Ивана Моторина с человеком ево Семеном Федоровым, колокол перелить, великого государя нашего, его царского пресветлого величества, пожалованный во обитель Свято-Троицкую Ильинскую черниговскую на вечное помяновение достойно блаженныя памяти во святом успении благоверного государя, царя и великого князя Феодора¹⁰⁶ Алексеевича, всеа Великия и Малыя, и Белыя Росии самодержца, а весу в том колоколе 200 пуд, а ныне тот колокол вылити в полтараста пуд¹⁰⁷. А по договору дать мне, игумену, от дела ему, Семену за всякой пуд по 20 алтын мелкими серебреными денгами, а вылити ему, Семену, тот колокол самым добрым мастерством (л. 27) з голосом красным и класти на том колоколе травы и лица, и ево, великого государя, его царского пресветлого величества герб с написанием титлы его государской, как я, игумен, ему, Семену, прикажу. И в тот колокол сверх того весу, что в колоколе, положити ему, Семену, лишку своей красной меди, а буде что сверх весу того колокола меди прикладной ево, Семеновой, пойдет в колокол, и мне, игумену, ту медь ему, Семену, заплатить за пуд по тому, по чему купият, а за дело платить потому ж. А буде тот колокол Божиим изволением до году розшибетца, и тот колокол мне, Семену, переливати за тот же подряд своими проторми и вылить ему, Семену тот колокол нынешнего году вышеписанного месяца октября в первых числех, а мне, игумену, колокол приняв, денгами ни мало его, Семена, не подержать, и по договору все сполна отдать. На том договор у нас стал.

У подлинной же записи написано (л. 28):

Лаврентей Крщенович, игумен монастыря Святой Троицы Ильинского черниговского.

Того ж времяни по подряду дал я, игумен, Семену Федорову задатку 50 рублев сребреными денгами.

Иеромонах Никон, игумен Святой Троицы болницы печерской.

Против подрядной вышеписанной сей записи взял я, Сенка Федоров у отца игумена Лаврентия все сполна денги за роботу и за медь прибавочную свою, всех денег триста дватцать шесть рублев дватцать шесть алтын четыре денги. В том я и руку приложил.

<em>РГАДА. Ф. 124. Оп. 1. 1697 г. Д. 1. Л. 26–28.</em> Пометы малороссийской скорописью на скрепах листов: (л. 27об.) <em>К сему списку Троецкого Ильинского монастира намѣсник иеремонах Варлаам руку приложил</em>; (л. 28об.) <em>а подлинную подрядную запись к себѣ взял</em>.

<strong>№ 4</strong>

<strong>Челобитная игумена Свято-Троицкого Ильинского монастыря в Чернигове Лаврентия Крщоновича о выкупе золотой гривны, заложенной для оплаты переливки монастырского колокола.</strong>

Великому государю царю и великому князю Петру Алексѣевичу всея Великия и Малыя и Бѣлыя России самодержцу бьют челом богомолцы твои города Чернѣгова Свято-Троецкого Ильинского монастыра игумен Лаврентий з братиею. В прошлом во 191-м году, пожалован в монастыр к нам, богомолцам твоим, колокол в двѣстѣ пудов и тот колокол изволением Божиим розбился. И мы, богомолцы твои, в прошлом же во 204-м году тот колокол, прибавя мѣди, перелили со изображением герба твоего государского и с нынѣшнем над Азовом благополучным побѣдоносием и с подписанием, что тот колокол в обител к нам, богомолцем твоим ваше великого государа жалованье. И отлили тот колокол в двѣстѣ пятдесят пуд, скудости же ради убогого нашого монастыра, не имѣя мы, богомолци твои за литье того колокола и за прибавенную мѣдь заплатити майстеру, взяли в Печерском монастыру в заим триста двадцет шест рублев и положили в закладѣ в тѣх денгах от чудотворной иконы Пресвятыя Богородици золотую гривну з дорогим камением. Милосердый великий государ, цар и великий князь Петр Алексѣевич, всея Великия и Малыя, и Бѣлыя России самодержец, пожалуй нас, богомолцев своих, вели государ, ту вышепомянутую от чудотворнаго образа гривну выкупити.

Росписку майстерскую о том колоколѣ здѣ же подаю вашему царскому пресвѣтлому величеству.

А грамота до вашего царского пресвѣтлого величества, писаная от преосвященного митрополита Киевского, удержана для того, что мы для убожества монастыра нашого не возмогли в то время скоро на Москву в такую далекую дорогу собратися и мы у него, архиерея, в то время и просили, докладаючи, когда зберемося на Москву, а он, преосвященный, в то время прилучися быти в нашом монастырѣ для молебного пѣния и поклонения чудотворному образу Пресвятыя Богородици, а потом скоро преставися преосвященный Лазар Баранович¹⁰⁸, потом и другий вскорѣ преставися архиерей, преосвященный Феодосий Углицкий¹⁰⁹ и для того умедлѣли.

<em>РГАДА. Ф. 124. Оп. 3. Д. 1092. Л. 1.</em> <em>Подлинник. Список, сделанный в Малороссийском приказе см.: РГАДА. Ф. 124. Оп. 1. 1697 г. Д. 1. Л. 23–25.</em>